Читать онлайн «Записки солдата». Страница 15

Река Каракойсу очень быстрая, как и все горные реки. Она почти на всем своем протяжении скрыта в глубоких горных ущельях, а в районе Гуниба выходит на низкое плато и образует брод для проезда в крепость транспорта и перехода пешеходов. Здесь стояла водяная мельница, которая молола для нас зерно.

В 20-х числах октября в Гуниб прибыл один батальон 285-го полка 32-й стрелковой дивизии. Штаб самой дивизии разместился в Темир-Хан-Шуре, а полки — в аулах. Наш полк перешел в подчинение 32-й дивизии, которой командовал Александр Иванович Тодорский.

Восстание в Дагестане возглавили некий «имам» Гацинский и белый полковник Алиханов, а политической ширмой был присланный из Турции внук Шамиля Саид-Бей.

Бои с повстанцами Гацинского и Алиханова вокруг Гуниба шли до второй половины декабря. Сначала мы занимали аулы Леваши, Хаджал-Махи, Карадах, Кула, Бацада, Унти, Чох, Шалани и особо памятный Ругуджа.

Аул Бацада находится в восьми — десяти километрах от Гуниба в горной местности. К нему через реку Каракойсу проходит единственная тропа. В аул мы пробирались пешком. Пулеметы и патроны везли на ишаках. Тропа настолько узка, местами так крута и проходит по каменным выступам над такими обрывами, что мы зачастую передвигались на четвереньках, а еще более опасные места переползали по-пластунски. Местные же джигиты на своих кавказских красавцах конях по таким тропам проезжали смело, даже рысью.

В некоторых аулах улиц совсем нет, и издали кажется, что дома расположены в беспорядке. Но это не так. Такие аулы, как Чох, Бацада, застроены пирамидально на склонах гор, и их панорама очень красивая. В каждом доме есть свой подъезд и двор. Стены каменные, а многие врублены в скалу. Крыши плоские, глинобитные с незначительным покатом в одну сторону и плотно укатаны. На крышах кроме людей часто можно видеть домашних животных.

Почти каждый дом состоит из двух частей: зимней с камином в стене или железной печкой и летней террасы. Летняя половина дома имеет только три стены. С южной стороны ничего нет. На этой террасе семья и проводит большую часть дня.

Дом, в котором я останавливался, стоял над обрывом глубиной не менее 100 метров. Мне казалось, что вот-вот отколется скала и вместе с домом опрокинется в пропасть. Мусор во время уборки в доме заметался в один угол, где под каменной плитой была пробита в пропасть дыра. Туда и сметался мусор, сливалась грязная вода, помои и сбрасывались всякие отходы. Почти в каждом доме была такая «канализация». От этого угла мы ложились спать подальше.

В Ворониловичах, преимущественно по праздникам, мужчины собирались в каком-нибудь доме в вечернее время. В Бацаде почти ежедневно мужчины сходились на крыше любого дома с утра, садились в круг и вели неторопливые разговоры до обеда. После обеда повторяли свой сбор. Вечером являлись в огромных тулупах из овечьих шкур. Всю верхнюю часть тулупа закрывал огромный, шерстью наружу, воротник. Служил он только для украшения. Рукава, как и тулуп, шили длинные, до самых пят. В плечах они были очень широкие, а ниже пояса сужались конусом и оканчивались пушистыми концами из бараньих хвостов.

Женщины зимой носили очень короткие и узкие овчинные полушубки с узкими, торчащими в стороны, рукавами. Длина их была не больше одной четверти нормального рукава. Они служили только для украшения. Руки туда не проходили. Человек в таком полушубке издали казался крестом.

Для любых работ, как женские, так и мужские, тулупы совершенно неудобны. Зато они незаменимы в дальней дороге и для сидения на крыше.

Все работы, как дома, так и в поле, выполняли, главным образом, женщины. Они переносили на себе и урожай с поля.

У беднейших жителей аулов посевы в большинстве случаев расположены небольшими площадками на склонах и у подножий гор. Зачастую землю наносили мешками на расчищенную площадку на голой скале. Такие «поля» требовали очень много полива. Вода доставлялась туда тоже вручную.

Приходилось слышать рассказы о спорах и даже судах за землю, которая была похищена и вынесена за ночь с одного участка скалы на другой. Даже в Гуниб, оказывается, была нанесена земля.

Под нажимом многочисленных повстанцев мы постепенно оставили все аулы и отошли в крепость Гуниб.

Наступил 1921 год. В наших руках оставался еще аул Ругуджа, где стояла рота пехоты. Но в январе Ругуджа восстала и присоединилась к повстанцам Алиханова. Наша рота в бою полностью погибла. Мы оказались окончательно отрезанными от внешнего мира.

Гуниб — это тоже чудо природы. Крепость расположена на высоте около двух с половиной тысяч метров над уровнем моря. Длина и ширина ее несколько километров. Восточная сторона метров на 200 ниже, с довольно ровной площадкой. Здесь и построен крупный населенный пункт городского типа, со значительным количеством чисто европейских домов. Выше — хорошая березовая роща, небольшой аул и старинный памятник — мемориальная чугунная плита на каменном пьедестале. На ней отлиты имена особо отличившихся офицеров и солдат — участников штурма 25 августа 1859 года крепости Гуниб и пленения руководителя реакционно-националистического движения Шамиля. Внизу от реки Каракойсу проложена зигзагообразная крутая дорога, которая и служит единственным проходом в крепость. Отвесные обрывы вокруг Гуниба достигают от 30 до 300 метров глубины. Они защищают крепость со всех сторон. При входе в Гуниб сооружены железные ворота. По краю нижнего Гуниба построена каменная стена. Она имеет военное значение. Кроме того, предохраняет людей и животных от падения в пропасть.

Местное население на 90 процентов ушло из Гуниба еще в период осады нашего 1-го батальона. Органы местной власти бездействовали. Большинство служащих и даже руководящего состава бежало к повстанцам. Ушел к ним и военком Гунибского округа полковник старой армии Пиралов. В крепости осталось только несколько человек из руководящего состава органов местной власти, а из ЧК — лишь одна сотрудница Осипова. Осталось 15—20 семейств бедняков и мастеровых, у которых в аулах не было земли.

Я с писарем Черкасовым и посыльным Панфиловым квартировал в доме портного, вблизи тропы от крепостных ворот на верхний Гуниб. Мой хозяин был уроженцем аула Бацада. С ним жила дочь лет 17—18. И отец и дочь владели русским языком, были общительными, разговорчивыми. К сожалению, не помню их фамилии. Они часто беседовали с нами, иногда делились кое-чем из продуктов, особенно солью.

Девушка была стройная, очень красивая. Как-то она мне открылась, что является невестой довольно пожилого горца, даргинца или кумыка из дальнего аула, и должна уехать к нему, иначе ей грозит опасность от родни жениха и даже ее отца. Вскоре она из Гуниба уехала, и больше я ее не видел.

Помнится рассказ моего хозяина, что в Дагестане живет очень много национальностей и этнических групп. Но особенно много наречий, даже у одной национальности. В горной местности вокруг Гуниба и Хунзаха население аулов даже в пяти-шести километрах зачастую не знает языка друг друга.

Больше, чем с другими, я подружил и часто встречался с бывшим заведующим земельного отдела, к сожалению, фамилии его тоже не помню. Это был высокий, красивый мужчина, лет 55—60, по национальности аварец. Он хорошо знал жизнь народов Дагестана. Особенно любил рассказывать о жизни аварцев. Не раз вспоминал Шамиля, который происходил из очень воинственного племени аварцев. Интересными были его рассказы о войнах, местных обычаях.

В вечернее время он приходил в огромном овчинном тулупе без рукавов, с большим воротником. Он очень любил оружие, особенно пулемет, и неплохо знал его. Часто просил меня взять его с собой на огневую позицию. И когда замечал на Гергебильских горах повстанцев, горячился и просил разрешения сделать несколько выстрелов в их сторону. Когда ему разрешали, был очень доволен и оделял пулеметчиков початками кукурузы.

В мое дежурство по гарнизону он, как правило, всю ночь не спал и ходил со мной проверять посты. Его хорошо знали все солдаты полка. Иногда приносил мне сушеной баранины и три — пять граммов соли и просил передать это раненому моему помощнику Каверину, которого ни разу не видел, а знал только по моим рассказам.

К себе домой он никогда меня не приглашал. Я знал, что в Гунибе вместе с ним живут его жена и одна дочь. Вторая, старшая, бежала с бывшим уполномоченным ЧК к повстанцам. Однажды на мой вопрос — почему его дочь бежала к повстанцам, он ответил, что у него никогда не было двух дочерей, его единственная дочь живет с ним и без его разрешения даже солнце смотреть на нее не имеет права. Он очень обиделся на меня за мой неуместный, как я потом понял, вопрос, и в наших отношениях явно почувствовался холодок.

Из местных был у меня еще один приятель, фамилию его тоже не помню. Кроме рассказов об оружии, я от него больше ничего не слышал. Как-то он пригласил меня к себе на квартиру и показал на стене ковер, на котором было развешено разное старинное оружие. Он брал в руки какой-нибудь кинжал и рассказывал, сколько с ним его прадед, дед, отец и он сам были в дальних походах, сколько баранов и другого скота убито этим оружием. Рассказ был долгим, со всеми подробностями. Экскурсия по ковру заняла несколько часов.