Читать онлайн «Августовские пушки». Страница 78

Утром 24 августа, сказав, что «от фактов не уйдешь», он сообщил Мессими: армия «обречена на оборонительные действия» и должна держаться, опираясь на свои укрепленные позиции, стремясь измотать противника и ждать удобного момента для возобновления наступления. Он немедленно взялся за устройство оборонительных рубежей и подготовку перегруппировки своей армии, чтобы сосредоточить ударный кулак, способный перейти в наступление с оборонительной линии, которую он намеревался создать на Сомме. Его ободрила телеграмма от Палеолога из Санкт-Петербурга, в которой посол высказывал надежду, что немцы в любой момент снимут войска с Западного фронта, дабы встретить угрозу со стороны России. Даже накануне собственной катастрофы он с нетерпением ждал начала движения русского «парового катка». Но вместо этого пришла загадочно-немногословная телеграмма, сообщавшая, что в Восточной Пруссии улаживаются «серьезные стратегические проблемы», и обещавшая «дальнейшие наступательные операции».

Вслед за переформированием самой неотложной задачей Жоффра было найти причину катастрофы. Без всяких колебаний он обнаружил ее «в серьезных недостатках у отдельных командиров». Некоторые действительно не выдержали огромной ответственности. Артиллерийскому генералу, начальнику артиллерии, пришлось взять на себя командование III корпусом под Шарлеруа, когда во время самой критической фазы боя нигде не могли отыскать командира корпуса. В сражении в Арденнах дивизионный командир из V корпуса совершил самоубийство. Люди, как и планы, не выдерживали тех составных частей боя, которые отсутствовали на маневрах, — опасности, смерти и настоящих пуль и снарядов. Но Жоффр, не признававший существования в планах недостатков, не прощал слабостей у людей. Потребовав имена всех генералов, которые показались слабыми или некомпетентными, он безжалостной рукой вносил их в увеличивающийся список «лиможей».

Не признавая, как и Генри Уилсон, ошибок в теории или стратегии, Жоффр приписывал провал наступления, «несмотря на численное превосходство, которого, как я полагал, я добился для армий», «недостатку наступательного духа». Ему бы следовало сказать «избытку», а не «недостатку». У Моранжа в Лотарингии, Россиньоля в Арденнах, Тамина на Самбре — везде было не слишком мало, а слишком много наступательного рвения, которое и явилось причиной неудачи. В «Замечаниях для всех армий», опубликованных на следующий день после поражения, главный штаб заменил слова «недостаток наступательного духа» на «неправильное понимание» наступательного духа. В них говорилось, что полевой устав был «неправильно понят или плохо выполнялся». Пехота начинала атаки со слишком большой дистанции и без артиллерийской поддержки, неся, таким образом, большие потери от пулеметного огня, которых можно было избежать. Отныне при занятии местности «ее следовало немедленно подготовить. Должны быть выкопаны окопы». «Главная ошибка» состояла в отсутствии координации между артиллерией и пехотой, и это упущение «крайне необходимо» исправить. 75-миллиметровые пушки должны вести огонь с максимальной дистанции. «Наконец, нам следует перенять у противника применение аэропланов для подготовки артиллерийского наступления». Несмотря на множество ошибок, допущенных французскими военными, в их число не входило нежелание извлекать пользу из печального опыта — по крайней мере, в области тактики.

С признанием собственных стратегических просчетов главный штаб отнюдь не спешил. Даже 24 августа, когда Второе бюро сделало поразительное открытие, обнаружив, что немецкие резервные корпуса, следовавшие за полевыми, имели те же самые номера. Таким образом, это служило первым доказательством использования частей резерва на передовой линии, и объясняло, почему немцам удавалось быть одинаково сильными одновременно и на правом фланге, и в центре. Однако эта новость не вызвала у Жоффра подозрений в том, что «План-17» был построен на ошибочном основании. Он продолжал считать его хорошим планом, не удавшимся из-за плохого исполнения. После войны Жоффру пришлось давать показания в парламенте, где инициировали расследование причин катастрофы, в результате которой Франция оказалась открытой для вторжения. Его попросили высказать свое мнение о предвоенной теории генерального штаба — чем сильнее германский правый фланг, тем лучше для Франции.

«Я и сейчас так считаю, — ответил Жоффр. — Доказательством этому является наше Пограничное сражение, спланированное как раз таким образом, и если бы оно закончилось успешно, наш путь был бы открыт… Более того, оно было бы выиграно, если бы 4-я и 5-я армии лучше сражались. Тогда наступающие германские войска были бы уничтожены».

Но в то нерадостное августовское утро 1914 года, когда началось отступление, он не обвинял 4-ю, а тем более 5-ю армии и их командующих. И хотя англичане обрушивали проклятия на голову генерала Ланрезака, оставшийся неизвестным представитель английской армии недвусмысленно заявил, что решение Ланрезака отступить вместо того, чтобы контратаковать 23 августа, спасло от «еще одного Седана». О настойчивом предложении Ланрезака перевести 5-ю армию к Шарлеруа, на запад от Мааса, тот же представитель сказал: «Нет сомнения, что это изменение плана спасло от уничтожения британский экспедиционный корпус и, возможно, французские армии».

Только одно было ясно 24 августа: французские армии отступают, и противник неутомимо продвигается вперед. Размеры поражения оставались неизвестны публике до 25 августа, когда немцы объявили о взятии Намюра и захвате 5000 пленных. Это известие поразило недоверчивый мир. Лондонская «Таймс» писала перед этим, что Намюр выдержит шестимесячную осаду; город же пал за четыре дня. В Англии, с явным желанием преуменьшить размах события, говорили, что «падение Намюра всеми признается как явная неудача… значительно сократившая шансы на быстрое окончание войны».

Насколько эти шансы уменьшились и как далеко отодвинулось окончание войны, еще никто не знал. Никто не осознавал, что по численности вовлеченных в боевые действия войск и по уровню потерь, понесенных за сравнительно короткий период боев, величайшая битва в войне уже совершилась. Никто еще не мог предвидеть ее последствий: как полная оккупация Бельгии и Северной Франции предоставила в распоряжение Германии промышленные мощности обеих стран — мануфактуры Льежа, уголь Боринажа, железную руду Лотарингии, фабрики Лилля, реки, железные дороги, сельское хозяйство, и как эта оккупация, питавшая германские амбиции и укреплявшая решение Франции сражаться до последнего в вопросах восстановления и репатриаций, препятствовала позднейшим попыткам пойти на компромиссный мир, или «мир без победы», затянув войну на долгие четыре года.

Все это стало ясно позднее. 24 августа немцы почувствовали огромный прилив самоуверенности. Впереди они видели только разбитые армии, гениальность Шлиффена была доказана, казалось, что решительная победа уже находится в руках Германии. Во Франции президент Пуанкаре записал в своем дневнике: «Мы должны согласиться на отступление и оккупацию. Так закончились иллюзии последних двух недель. Теперь будущее Франции зависит от ее способности сопротивляться».

Одной лишь смелости оказалось недостаточно.

Пятого августа французский посол в Санкт-Петербурге Палеолог проезжал мимо казачьего полка, отправлявшегося на фронт. Его командир, увидев на автомобиле французский флажок, наклонился с седла и обнял посла, а потом попросил разрешения провести перед ним свой полк. Посол торжественно приветствовал проезжавших мимо него казаков, а полковник, громким голосом отдавая своей части команды, успел воскликнуть, обращаясь к Палеологу: «Мы перебьем этих грязных пруссаков!.. Никакой Пруссии, никакой Германии!.. Вильгельма — на Святую Елену!» Полк двинулся дальше, его командир поскакал за солдатами, размахивая саблей и оглашая улицу своим боевым кличем: «Вильгельма — на Святую Елену!»

Русские, чья ссора с Австро-Венгрией ускорила войну, были благодарны Франции за союзническую поддержку и стремились так же преданно поддержать французский план. «Наша основная цель, — вынужден был объявить царь с напускной смелостью, куда большей, чем испытывал на самом деле, — уничтожение германской армии». Он уверял французов, что считает военные действия против Австрии «второстепенными» и что приказал великому князю «во что бы то ни стало открыть путь на Берлин и как можно скорее».

Великий князь Николай Николаевич был в самые последние дни кризиса назначен главнокомандующим, несмотря на отчаянное соперничество Сухомлинова, который сам очень хотел занять этот пост. Но русское правительство даже в последние дни царствования Романовых еще не настолько сошло с ума, чтобы доверить прогермански настроенному Сухомлинову вести войну против Германии. Однако он по-прежнему оставался на посту военного министра.