Читать онлайн «Железные люди». Страница 7

А ведь идёт не только борьба за сферы влияния, но и борьба самолюбий. И не только межгосударственных, но и межчеловеческих. Чисто спортивный азарт, жажда самоутверждения и — никакой классовой или национальной ненависти, никакой политики. Для многих это именно так и есть.

У военных лётчиков есть такое понятие: «высший пилотаж». Это когда самолёт делает всякие там мёртвые петли и уже падает на землю и почти разбивается, но в последнюю секунду выясняется, что это он всего лишь пошутил — демонстрировал зрителям своё искусство. Самолёт взмывает ввысь, и у зрителей вырывается вздох облегчения, а некоторых — так даже слеза прошибает. Взрыв аплодисментов, восторженные крики. Дамы, цветы.

И такой же точно высший пилотаж и даже пострашнее есть и у атомных подводников. Но — никаких зрителей. Никаких аплодисментов. А если и слёзы, то не от восторга. Слёзы будут у оставшихся дома жён, детей и матерей. Может, и у самих подводников, медленно умирающих от удушья и думающих: боже, как меня в это место занесло, и как там теперь будет без меня моя семья?..

За Рымницким числились не только важные научные труды.

В истории советского атомного подводного флота он был одним из самых первых, кто вышел на тесный контакт с американцами.

Выходить-то на контакт он выходил и общался так, что видел перед собою и выражение лиц, и широту и белозубость американской улыбки, и цвет глаз и волос. Но только каждый раз неизменно исчезал из поля зрения преждевременно торжествующих американцев и срамил и всю их технику, и всю их наблюдательность.

Пройти в Индийский океан из океана Тихого можно многими путями, но для подлодки путь между роем островов Индонезии — крайне опасен, а в обход Австралии или Новой Зеландии, где вода поглубже, а назойливых клочков суши поменьше — крайне долог (хотя, конечно, в случае Большой Войны, это и будет самый надёжный путь); вот и решено было в высочайших инстанциях: в мирное время идти через Малаккский пролив. А это узкий и очень длинный коридор между островом Суматрой и полуостровом Малаккой. Для подводной лодки там слишком мелко, и идти имеет смысл только в надводном положении. В открытую. На виду у всех.

А там — и ни нырнёшь, и ни свернёшь.

Если на это время начнутся настоящие боевые действия, то это — верная смерть.

А Малаккский пролив — чуть ли не самый длинный пролив на свете.

А атомная подводная лодка страшна, быстроходна, красива и ловка только в подводном положении; в надводном — она неуклюжа и медлительна.

При первом же прохождении через пролив, ещё только в самом его начале, на подходе к Сингапуру, случилось нечто невообразимое: на подводную лодку напали пираты. Сначала они кружили вокруг таинственного корабля на своих быстроходных глиссерах, и Рымницкий со своего мостика безо всякого бинокля видел их лица — смугло-жёлтые, плоские, широкоскулые и узкоглазые. Ни на какие знаки, приказы и окрики бандиты не реагировали. И даже больше: они попытались взобраться на корпус лодки, а когда им не позволили — отошли в сторону и стали стрелять из автоматов! Рымницкий сообщил об этом сопровождающему эсминцу; тот приблизился и, угрожающе вращая всеми своими орудиями, обратил дорвавшихся до техники бандитов в бегство. Глиссера ушли в сторону Сингапура и на подходе к нему слились-смешались с тысячами других лодок, катеров и судёнышек. Позже правительству Сингапура было заявлено об инциденте, но так никто и не узнал, что это были за люди и чего они хотели.

Вскоре после пиратов там же, в Сингапурском проливе, произошло новое событие: тропический циклон.

На море появилась зыбь, а барометр повёл себя как-то странно; со стороны же надвигающегося урагана появились перистые облака. Рымницкий с изумлением смотрел на происходящее и всё томился в неприятном ожидании. Подводники свои взаимоотношения с бурями обычно решают простейшим способом — понятно каким; теперь же уйти на глубину было невозможно по причине отсутствия таковой. Предстояло принять удар, как обыкновенному надводному кораблю. Между тем надвинулось чёрное месиво облаков, и наступило невыносимое затишье — духота и ни малейшего ветерка. Радисты жаловались из своего центрального поста на непрерывные разряды в атмосфере, которые мешали им работать; вскоре последовал доклад о выходе из строя радиолокационной станции, а в воздухе вдруг стало совершенно черно — чернее, чем ночью: сначала потерялся из виду корабль охраны, а затем уже ни носа собственной подводной лодки, ни её кормы невозможно было различить… Рымницкий приказал снизить скорость с восьми узлов до пяти…

И тут — началось!..

А кончилось всё так же внезапно, как и началось: спокойствие и величественная панорама вдруг откуда-то взявшихся небоскрёбов, озарённых солнцем. Как мираж! Все приборы работали нормально, и корабль продолжал движение вперёд.

Рымницкого тогда этот случай сильно поразил: пираты и вскоре после них, как продолжение их злобы — ураган. Существует часть человечества, совершенно неизвестная нам. Готовимся к войне с американцами, которые ведь в сущности ничего плохого нам никогда не делали и которые похожи на нас, которым стоит во многом подражать, а война-то, может быть, нагрянет совсем и не оттуда, откуда мы её ждём. Как ураган она примчится из перенаселённого Китая, из нашей же собственной Средней Азии, из этого же Сингапура, из Африки, из Вьетнама… Во Вьетнаме он уже бывал прежде и видел этих людей вблизи. И разделял ощущение многих наших моряков — смутное, не всегда объяснимое чувство недоверия к этому народу. Непостижимые для европейского разума поступки: в Кам-Ране они взорвали шикарные виллы, оставшиеся от французов и предпочли жить в дрянных хибарках — только бы не видеть перед собою следов другой цивилизации. К особо сложной технике, оставшейся от американцев, так и не подпустили советских пришельцев, а сами в ней разобраться так и не сумели, несмотря на все усилия. Во взаимоотношениях с нашими моряками проявляли себя торгашами и отъявленными мошенниками… И потом: почему их всех так невообразимо много? Почему они так живучи и так неприхотливы в пище; они голодают, им очень тесно, а они словно бы ради какой-то высшей цели всё претерпевают и с непостижимым упорством воспроизводят и воспроизводят себе подобных, чтобы тем новым стало ещё голоднее, ещё теснее и ещё хуже — так, что ли?.. Непонятно… Тайна…

А после диких азиатских пиратов начались культурные и симпатичные американцы. Их вертолёты кружили, не переставая, вокруг нашей подводной лодки. Американцы разглядывали нас, как хотели. Весело и нахально. Кинокамеры, фотоаппараты, бинокли. Вполне возможно, что и микрофоны направленного действия — чёрт их знает, что у них там могло быть. Так что наши моряки держали язык за зубами и лишнего не болтали. Американцы же высовывались так, что чуть только не вываливались наружу, и через свои громкоговорители что-то орали нам по-своему, ржали-хохотали на весь Малаккский пролив, шутя звали нас с собою, свешивая верёвку и предлагая взять на буксир, и при этом упорно забрасывали лодку красивыми пёстрыми пакетиками — видимо, всё-таки с чистосердечными сувенирами и угощениями, а не с ядом и минами…

Рымницкий, ещё в бытность свою капитаном второго ранга, уже был свидетелем такого эпизода в Атлантическом океане: к нашей атомной подлодке, идущей в надводном положении, почти вплотную подлетает откуда-то прямо с небес американский вертолёт, оттуда высовывается огромадный негр и ювелирно точным попаданием — бряк об железо огромную корзину! А в корзине — цветы, выпивон-закусон и поздравление с наступающим новым годом. Вертолёт исчез, а на подлодке специалистами соответствующего профиля началось расследование — не диверсия ли это? Вражескую корзину осторожно занесли внутрь корабля, изучили, не слишком глубоко запуская руки (а вдруг — мина?), а по рации запросили командование эскадры: сброшена корзина… подозрительная корзина… что делать с корзиной?.. как поступить с напитками — пить или не пить? и, если пить, то — закусывать ихними харчами или не закусывать?.. подозреваем… опасаемся… возможна подрывная литература и порнография… как слышите? Переходим на приём!

А в ответ: какая корзина?.. почему корзина?.. откуда корзина?.. корзина или не корзина?.. Требуем разъяснений!..

Кое-как всё же переговорили. Получили ценные инструкции. Стали приступать к их выполнению.

Только глядь — а корзина-то пустёхонька! Всё содержимое необъяснимым образом растворилось среди проявившего политическую незрелость экипажа, который во время переговоров то и дело проходил мимо корзины — то взад, то вперёд. И с очень озабоченным, деловым и хмурым видом. И вот — не найдёшь ничего. И никто ничего не видел, и никто ничего не слышал. Провели потом расследование: у всех невозмутимые лица и опять — никто, ничего, ни о чём…