Читать онлайн «Путешествия пана Вроучека». Страница 56

Сначала он весьма охотно полез в гору, но чем выше он поднимался, тем ниже падало его настроение.

Ему приходили на ум правдивые и неправдивые истории, слышанные им о Жижке: гвозди, что забивал грозный слепец в тонзуры католических попов; несчастные жертвы, собственноручно убитые им булавой или будто бы сожженные живьем по его приказу в какой-то ризнице, и многое тому подобное. Поэтому пан Броучек со все возрастающим страхом ожидал момента, когда предстанет он пред грозным вождем таборитов.

На гребне горы, на самом краю его, обращенном к Праге, стоял четырехгранный деревянный сруб с бойницами внизу и наверху, где он расширялся, образуя укрытие для ведения навесного огня, окруженный стеной из камней и глины, а также рвом. Но наши путники, еще не поднявшись до уровня сруба, обогнули склон и вышли на заднюю, южную часть горы, к нынешнему Жижкову обращенную. Оттуда был уже виден и другой деревянный сруб, тоже воздвигнутый на гребне горы, несколько восточнее первого, и также защищенный стеною и рвом. Возле него возвышалась какая-то башня, образуя угол одного из огороженных участков виноградника, покрывающего этот южный склон.

- Ежели ты хочешь стать военачальником, как можно судить по твоему нападению на немцев сбоку, то у Жижки ты пройдешь наилучшую школу,- с усмешкой обратился Хвал Ржепицкий к пану Броучеку, когда они карабкались по крутому склону, через покореженные виноградники, вверх на гребень горы.Смотри, как он быстро и дешево соорудил здесь первоклассную крепость, как хитроумно огородился и окопался!

Наше войско расположилось на узком гребне горы между двух срубов, защищенное ими с востока и запада; с полночной стороны надежной защитой служит ему падающий отвесно, совершенно неприступный склон горы, да и этот, южный склон, как ты видишь, довольно крут, и к тому же мешают врагу виноградники и их каменные ограды. Жижка своим единственным глазом все умеет живо разглядеть и все к достижению целей своих приспособить; глянь, и та башня у виноградника пригодилась ему, чтобы лучше укрепить восточный сруб.

Тем временем они приблизились к гребню горы и вышли из виноградника через пролом в разрушенной стене. Тут пан Броучек увидел перед собой войско таборитов.

На пространстве между двумя срубами пестрел народ: мужчины, женщины и подростки. Лишь малая часть мужчин была в панцирях и шлемах, большинство же носило полукафтаны - кожаные или суконные, короткие юбки, штаны и сапоги либо лапти с обмртками; некоторые одеты в рубахи, в плащи, на головах же капюшоны, нескладные шляпы, мохнатые шапки. У многих на груди было пришито изображение чаши, вырезанное из красного сукна. Оружием им служили сулицы, копья, окованные железом цепы, палицы, арбалеты, мечи; кое-кто имел большие продолговатые щиты из дерева, по большей части кожей или парусиной обтянутые и раскрашенные. Оружием подростков были кожаные ручные пращи для метания камней. Женщины и девушки были простоволосы или же в длинных платках, удерживаемых на голове матерчатыми полосками, в полотняных рубахах и простых юбках, лишь иногда в кафтанчиках или плащах. Лица их были столь же смуглы, как и лица мужчин, а фигуры статны и взгляд смел и искрометен.

Некоторые все еще толпились на северном краю горы, откуда они, по-видимому, наблюдали за ходом боя на Госпитальном поле, другие сидели, оживленно беседуя о только что закончившейся стычке; группа женщин, мужчин и подростков снова принялась за работу возле сруба, достраивая последний участок стены укрепления. Среди толпы можно было заметить несколько священников, выделявшихся длинными бородами, но одеждой мало чем отличавшихся от прочих; некоторые держали под мышкой Библию, кое-кто и чашу в руке.

И над всей этой разноцветной живописной толпой реяло, на высокой жерди поднятое, длинное черное полотнище с изображением красной чаши.

Хвал из Маховиц подвел нового таборита к полководцу - у него еще был тогда целым один глаз. Держа на коленях свою железную булаву, Жижка сидел, как на престоле, на большом валуне у самого края горы, выдававшейся здесь клином, и зорко вглядывался в лагерь врага за Влтавой, куда как раз возвратилась немецкая конница.

Чем ближе подходил к нему пан Броучек, тем больше трепетал при мысли, что сейчас он встретится с грозным вождем таборитов, и когда наконец очутился перед Жижкой, страх застил ему взор, так что теперь он не может описать ни вид его, ни одежду, о чем следует сожалеть тем более, что в старинных источниках мы до сих пор понапрасну ищем бесспорно верного описания облика величайшего героя нашего народа.

Достопамятная встреча Яна Жижки с Матеем Броучеком была краткой.

Хвал сказал так: - Веду тебе нового таборита, брат Жижка; мы в отцом Корандой встретили его внизу, на поле Госпитальном, где он вместе с пражанами отважно бился а врагом, и по его просьбе принят в число братьев.

Дрожащий Броучек ощутил, как зоркий Жижкин глаз испытующе в него вперился, и затем услышал его звучный повелительный голос: - Сдается мне, что до сих пор ты более служил своей утробе, нежели богу. Но ничего, у нас ты живо порастрясешь свой грешный жир. Как твое имя?

- Матей Броучек,- с трудом вымолвил пан домовладелец дрожащими губами.

- Ну что же, брат Матей, гейтман Хвал возьмет тебя к своим цешшкам и обучит приемам нашего боя; а теперь иди помоги тем, что работают на стенах. Будь здоров!

Хвал с Броучеком отошел к отряду ценников, приветствовавших кто словом, кто рукопожатием нового брата, а потом отвел его туда, где достраивали стену.

- Ты, брат, мужик сильный, можешь подносить камни,-приказал он ему и воротился к своей дружине.

Брат Матей был хоть и рад, что представление Жижке сошло благополучно, но работа, полученная вместе с напутствием, не вызывала в нем ни малейшего восторга. "Хорошенькое гостеприимство,- ворчал он про себя. - Подносить камни, как поденщик! Даже солдату такое не положено. Пожалуй, я сделал порядочную глупость. Пражане все-таки умеют уважить гостя. Янек от Колокола, конечно, в прочих отношениях ненормальный, но на дурной прием если забыть "коморку" для гостей - я пожаловаться не могу. Сейчас, после стычки, я мог бы спокойно попивать в корчме медовуху, а то сидеть у Домшиков за полным столом. Да, сглупил я, ах, как сглупил!" Вскоре он понял, что и работа его была отнюдь не игрой. Ему пришлось поднимать такие валуны, что он даже сгибался под их тяжестью, а брат Стах, старый седобородый таборит, которому Жижка поручил надзор за работниками, все время его поторапливал. Измученный уже хождением по Праге, волнениями боя и подъемом на Виткову гору, он теперь должен был трудиться как раб в этот зной, так что руки и ноги разламывало, а по воспаленным щекам стекали струйки жаркого пота. Вдобавок табориток смешили его жалобные вздохи и скорбные жесты.

В жизни он не прикоснулся к грубой работе - а теперь был вынужден надрываться, как последний чернорабочий на стройке. Он, владелец четырехэтажного дома! О, если бы кто-нибудь из знакомых увидел его за этой черной работой! Пан Броучек чуть не плакал.

Когда их труд был наконец окончен, он в изнеможении, как мешок, рухнул в траву у края отвесной северной стены. С горькой жалостью разглядывал он свои руки - все в царапинах и кровавых мозолях.

Когда же он немножко отдышался и освежился под вечерним ветерком, то с грустью устремил свой взгляд вниз, на равнину. Ему припомнилось, как совсем недавно, в девятнадцатом столетии, прогуливаясь, он забрел на Жижков и как раз с этого места с удовольствием наблюдал воинские учения у дома Инвалидов, взирал на оживленное предместье Карлин, на светлую реку с нескладными допотопными судами, которые тянули вверх по течению битюги, на веселый пейзаж с Лнбенью, голешовицкими фабриками, Стромовкой, благодатной для виноградников Троей, приветливой Пельц-Тиролькой. Боже ты мой, какая страшная перемена!

Перед ним открывается тот же пейзаж, та же самая живописная излучина Влтавы, за нею темный фон лесов Ладви и пологие холмы, тянущиеся отсюда до самой Подбабы,- все то же самое! Но насколько ж иначе выглядит этот край в пятнадцатом столетье!

Вместо дома Инвалидов и Карлина - голая равнина с немногими разбросанными там и сям домишками: позади, на холмах, от крохотной деревушки Либень до самой Подбабы,- сплошные виноградники; вместо голешовицких фабрик - лишь широкие поля у малой деревеньки, а на них военный лагерь; другие обширные лагери - на Летне, у Овенца и Стромовки, где тогда был Королевский заповедный лес, и поближе, у Града пражского,все пространство за рекою покрыто воинскими шатрами и палатками, кишмя кишит солдатами и лошадьми, щетинится копьями, блистает всевозможным оружием, трепещет знаменами и мельтешит красными крестами. Единственное в своем роде, великолепное зрелище военного муравейника!

Лишь теперь в полной мере смог оценить пан Броучек ту страшную силу, которой в своем ослеплении дерзнули воспротивиться пражане и эта горстка таборитов. Он никак не мог взять в толк подобное безрассудство и твердил себе, что все они тут просто с ума посходили.