Читать онлайн «Шекспировские чтения, 1976». Страница 47

Мельком оброненная фраза из раннего стихотворения "Елене" (книга "Сестра моя жизнь"): "Фауста, что ли, Гамлета ли" - оказалась вещей. И Фауст и Гамлет (в кавычках и без кавычек) поглотили время и труд Пастернака в зрелые и поздние годы. Русский читатель получил обе части гетевской поэмы в переводе Пастернака. Шекспировский цикл Пастернака огромен.

К "Гамлету" добавились "Ромео и Джульетта", "Антоний и Клеопатра", "Отелло", "Король Генрих IV" (первая и вторая части), "Король Лир" и "Макбет". К этому надо еще добавить лирику (особо в ней должно отметить перевод 66-го сонета, "Зимы", "Музыки"), многие беседы-импровизации, размышления вслух на шекспировские темы, рассеянные в письмах Пастернака замечания о Шекспире... Все это ждет специального описания и исследования.

В заметках о Шекспире и в размышлениях о нем выражены принципы переводческой работы. Главный из этих принципов гласит: "Подобно оригиналу, перевод должен производить впечатление жизни, а не словесности".

В творчестве Пастернака и во всей нашей литературе шекспировский цикл его работ занимает особое место и служит примером, достойным изучения и исследования. Переводчик оставил нам помимо самих переводов рассказ о методах своей работы, о том, как она протекала.

"Переводить Шекспира, - пишет он, - работа, требующая труда и времени. Принявшись за нее, приходится заниматься ежедневно, разделив задачу на доли, достаточно крупные, чтобы работа не затянулась. Это каждодневное продвижение по тексту ставит переводчика в былые положения автора. Он день за днем воспроизводит движения, однажды проделанные великим прообразом. Не в теории, а на деле сближаешься с некоторыми тайнами автора, ощутимо в них посвящаешься".

Дверь в мастерскую переводчика открывается, нас приглашают войти...

Тайна Шекспира! Что же это: череп "бедного Йорика", лежащий на фолианте в старинном кожаном переплете? Эмблемы Белой и Алой розы, которые носили сторонники Йоркской и ланкастерской династий? Безумная в своем простодушии песня "Ивушка", которую поет Дездемона?

Человеческий ум, сердце человека бьются над разгадкой этих тайн с той же честностью и тем же постоянством, что и над разгадкой наследственности, над расшифровкой нуклеиновых кислот.

В мастерской Пастернака просторно. Здесь царят законы Шекспировой космогонии. Рукой подать, рядом - жизнь, природа, человек. Рядом - вода, огонь, буря, звезды, смерть, бессмертие. Что всего ненавистней для мастера слова? "Слова, слова, слова"... Ни ученых выкладок, ни цитат, ни картотеки,

На письменном столе белый лист бумаги и том Шекспира...

Много поздней я сидел за этим столом, готовя том стихотворений и поэм Пастернака в Большой серии "Библиотеки поэта". Это было в 1961-1963 годах. Вот здесь-то он и сближался "с некоторыми тайнами" Шекспира, здесь-то он ощутимо в них посвящался. Находясь в этой же мастерской, я почувствовал и понял смысл слова " ощутимо".

К тайнам Шекспира Пастернак прорывался не сквозь книгохранилища, а сквозь время. Поэт XX века захотел увидеть поэта XVI века, его самого, а не версии о нем, не отголоски его славы. Пастернак пожелал снять с портрета Шекспира (а переводя, как известно, поэт воспроизводит портрет автора) напластования и пыль времен, прорваться сквозь споры и дискуссии, растянувшиеся на многие поколения.

Тайна Шекспира! Не вчера это началось и не завтра завершится.

Новая попытка разгадать Шекспира не столько сопрягается с предыдущими попытками, сколько исходит из духа нового времени. Пастернак, воспроизводя Шекспира, сталкивает его мир с нашим миром, XVI век с XX веком. Век Ленина, Эйнштейна, Кюри, Менделеева, Бора, Ферми с веком Монтеня, Бэкона, Эразма Роттердамского, Коперника, Кеплера, Сервантеса.

Пастернак прочитывал Шекспира после трех русских революций, двух мировых войн, после Сеченова, Павлова, Лобачевского, Блока, Станиславского, Скрябина, Врубеля, Хлебникова, Маяковского, Цветаевой. В работе Пастернака, как и каждого настоящего художника, ощутимо участвовал сложнейший опыт русской истории, опыт нескольких поколений мыслителей и писателей и конечно же собственных и чужих разнохарактерных переводческих усилий.

Есть пушкинский Шекспир, Шекспир устанавливающегося в России реализма. Новой народной драмы, воплощенной в "Борисе Годунове". Новых установок на многосложные характеры ("у Мольера скупой только скуп, у Шекспира же..."). Есть Шекспир Льва Толстого, решительно отрицаемый, почти футуристически сбрасываемый с парохода современности, неправдоподобный, но все же пригодный для окончательного разговора равных гигантов. Это атлетика духа, это Зевесовы громы и молнии над яснополянскими лесами и лугами. Глубина субъективности в постижении Шекспира подчас значила больше, чем так называемая широта объективности при построении компилятивных гипотез и теорий.

Как бы там ни было, тайна Шекспира остается одной из привлекательнейших тайн творчества, вернее - тайн художественных возможностей человека, предела их возможностей.

Интерес Пастернака к Шекспиру вырастал из его собственной поэтической практики, из его желания увести новое искусство от поверхностных одноцветных и однолинейных построений к серьезным драматическим мирам, к характерам и ситуациям, вовлекающим современного читателя и зрителя в большие, нет, грандиозные задачи.

Шекспир привлекал Пастернака мощным своим реализмом, опиравшимся не на рассуждения о необходимости правды жизни и верности правде чувств, а на самое пристальное изучение неприкрашенной повседневности и истории. Это путь от принципов реализма к самому реализму, от разговоров о творчестве к собственно творчеству.

В Шекспире переводчик подчеркивает не аллегории, не аналогии, не намеки - кривые и прямые, - а глубину познания исторических характеров, полифоничность письма, взрывы образности, геологические срезы реальной жизни, пласты языка.

Раздавались голоса людей, считавших, что Пастернак не избежал модернизации Шекспира. Это неверно. Академический перевод, пользуясь специальным шекспировским словарем, станет дотошно восстанавливать стиль и образный строй подлинника. Но современный читатель должен прочитывать Шекспира именно как современного автора, без примеси стилизации и нарочитой архаической накипи. Переводчик должен до минимума сократить дистанцию времени между нынешним читателем и слушателем, с одной стороны, и оригиналом и эпохой оригинала - с другой. Это не модернизация, а живое требование времени. Для Пастернака несомненна личность Шекспира, его единство. Шекспир у него не дробится на части.

В старую полемику об авторстве Пастернак вносит свою лепту. "Шекспир объединил в себе далекие стилистические крайности. Он совместил их так много, что кажется, будто в нем живет несколько авторов". Не правда ли, любопытное доказательство от обратного: он один, но так велик, что вобрал в себя несколько сочинителей. Пастернак пишет, что в работе "с осязательностью, которая не дана исследователю и биографу, переводчику открывается определенность того, что жило в истории лицо, которое называлось Шекспиром и было гением".

Изданная в 1916 г. двухтомная "Шекспировская Англия" показывает, что не было такой области политической, экономической, бытовой жизни, которой бы не коснулся Шекспир. Он энциклопедичен и диктует поэту-переводчику эту энциклопедичность.

За переводы Шекспира, как правило, брались люди широких познаний. Так и в данном случае. У Бориса Пастернака был глубокий интерес к различным областям науки и искусства. Все пригодилось. Все пошло в работу.

Еще в одной области - весьма важной - Борис Пастернак оказался на высоте задач. Его словарь обширен и разнохарактерен. Он еще не изучен, но даже при беглом взгляде на наследие Пастернака поражает богатство языка, отказ от элитарного, рафинированного словаря поэзии, решительное включение в сферу внимания художника словаря всех слоев населения революционной и пореволюционной эпох. Звезды и лепрозорий, волны и вафли имеют равные права на вхождение в стих.

М. Мюллер подсчитал: словарь Шекспира - 15 тысяч слов. Э. Холден - 24 тысячи. И в первом и во втором случае - много! Очень много для эпохи, в которую жил Шекспир. Волей-неволей приходится сопоставлять средства переводчика и оригинала. Если не сопоставлять, то по крайней мере говорить о степени подготовленности переводчика. Как видим, многое в средствах Бориса Пастернака шло на пользу делу, служило нашему познанию Шекспира, в том числе и широкое, непредвзятое пользование словарными богатствами современной русской речи.

Сам переводчик указывал на связь шекспировских переводов с его оригинальным творчеством. Он прямо говорит о тождестве своих задач как автора, скажем, "1905 года" и переводчика "Гамлета". "Нарисовать ли в оригинальной поэме морское восстание или срисовать в русских стихах страницу английских стихов, гениальнейших в мире, было задачей одного порядка и одинаковым испытанием для глаза и слуха, таким же захватывающим и томящим".