Читать онлайн «Петр Чайковский. Бумажная любовь». Страница 10

ГЛАВА ШЕСТАЯ «БЕЗУМИЕ»

Бывают встречи роковые, бывают встречи незабываемые, бывают встречи досадные…

Их знакомство можно было назвать скучной встречей.

Коллега Лангер не соврал — Антонина Ивановна и впрямь была недурна собой.

Коллега Лангер не соврал ни в чем — барышня действительно была глупа.

Лангер никогда не говорил неправды и очень этим гордился.

В чрезмерно разукрашенной всякими «-милыми безделушками» комнате она усадила его пить чай и сразу же доложила:

— Вы, Петр Ильич, должно быть, знаете, что наш род Милюковых ведет свое происхождение с незапамятных времен?

— Да, да. Конечно, — поспешил подтвердить он.

— Откровенно говоря, не с таких уж незапамятных, — поправилась она. — Основателем рода был выходец из Европы Стефан Милюк, воевода, героически погибший в Куликовской битве. Многие его потомки успешно служили Отечеству…

В отличие от того же Шиловского, она рассказывала о предках невкусно — уставилась на него и бубнила без выражения. И слова ее были заезжены и невзрачны.

«Нахваливает себя, словно породистую лошадь, — мелькнула невежливая мысль. — Сейчас от родословной перейдет к своим достижениям».

Так и вышло.

— Я окончила Елизаветинский женский институт, куда меня отдали в десятилетнем возрасте, — продолжала Антонина Ивановна. — А после окончательно осознала, что не мыслю себе жизни без музыки, и поступила в консерваторию, где имела счастье увидеть вас на одном из концертов…

Даже о встрече с ним она говорила, не меняя интонации и не проявляя ни малейших признаков оживления, словно о чем-то обыденном, банальном. Куда девалась вся пылкость? Неужели истратилась в письмах?

— И вот уже четыре года я живу только вами, дорогой Петр Ильич…

— Мне, право же, неловко, Антонина Ивановна. Я никак не могу понять, что в моей внешности могло так пленить вас. Может быть, вас впечатлило мое творчество? — предположил Чайковский.

И услышав ответ, чудом не свалился со стула — настолько неожиданным он был.

— Признаться честно, я плохо знакома с вашими произведениями, — потупила взор барышня, покраснев ушами. — Но я полностью разделяю то восхищение, которое.» которым…

Окончательно смутилась и предложила, указывая рукой на видавшее виды фортепиано, стоявшее в углу. Обстановка жилища Антонины Ивановны, зарабатывавшей, по собственному признанию, на жизнь самостоятельно, была не из дорогих.

— Может быть, вам угодно будет сыграть что-то из созданного вами… Для меня.

Пришлось подчиниться. Отрадно было, что музыку она слушает молча, поэтому он играл долго, пока не устал.

Опять пили чай (надо отдать должное: чай был хорош) и беседовали. После нескольких фраз, выражавших восхищение, она снова заговорила о себе. Генеалогия, образованность, душевные качества остались позади — настал черед материальных сфер.

— Отец мой, Иван Алексеевич, царствие ему небесное, оставил после себя лес возле Клина. Почти сорок десятин. Мы с мама подумываем продать его. Как по-вашему — стоит?

— Затрудняюсь ответить, Антонина Ивановна, — он удивился вопросу, сегодня он вообще много удивлялся. — Я не сведущ в подобных вещах.

— Я тоже, — вздохнула она. — Но решение принимать мне. Лес этот — часть моего приданого… Я вообще-то девушка очень серьезная и во всем ценю обстоятельность и деловой подход.

— А я ветрен, нелюдим, сварлив и при этом ужасный транжира! — вдруг- вспылил он. — Мой камердинер, Алеша Софронов, вот, пожалуй, единственный человек, который способен уживаться со мной и покорно сносить мои капризы, за что я его поистине боготворю, мученика безгрешного! Любить я, к сожалению, не умею и сердцем ни к кому не привязываюсь! Подумайте хорошенько, Антонина Ивановна, нужно ли вам такое… знакомство? Что оно даст вам доброго?

— Мне самой, Петр Ильич, — голос ее задрожал, и он испугался, что будет вынужден лицезреть истерику, — мне для себя не надо решительно ничего. Я не требовательна, наоборот — я готова к самопожертвованию. Всего лишь одна мечта владеет мной безраздельно — составить счастье любимого мною человека, единственного друга моего… Я все отдам вам, Петр Ильич, все сделаю для вашего блага, только не пренебрегайте моей дружбой, прошу вас!

Он уже приготовился к бегству, как вдруг она заговорила спокойно и ровно:

— Не думайте, Петр Ильич, что перед вами несчастное, всеми позабытое существо. Я, между прочим, могла бы уже быть генеральшей. Ко мне сватался один генерал, но я ему отказала, потому что не испытывала к нему никаких чувств.

— Зачем вы говорите мне это, Антонина Ивановна?

— Я не хочу, Петр Ильич, чтобы между нами оставались неясности, — ответила Антонина Ивановна, — и, признаюсь честно, жду от вас того же….

Возвращался он в странном расположении духа — откровенность Антонины Ивановны, принимаемая им за искренность, подкупала, а все остальное настораживало, если не пугало.

Но — любит.

Но — не оспаривает его взглядов.

Но — выражает готовность прощать.

Но — молода, недурна собой, родовита, музыкальна в какой-то мере.

В конце концов, он же намерен жениться. Надо решаться, на безрыбье, как говорится…

Чувствуя его нерешительность, Антонина Ивановна выждала для приличия два дня и написала Чайковскому письмо.

Или, точнее говоря — выставила ультиматум.

Он не насторожился, не прозрел — напротив, запаниковал, и поддался.

Честно говоря, совершенно не искушенный в женском коварстве, он и не мог устоять.

«Дорогой мой Петр Ильич, — писала она. — Если Вы решились нанести вечером визит одинокой девушке, то этим своим поступком вы уже связали навсегда наши судьбы».

За первым выстрелом следовал второй: «Увы, но я скомпрометирована навеки, и жить с таким пятном на репутации не могу».

И завершающий залп из всех орудий: «Или Вам будет угодно сделать меня своей законной женой, или, клянусь, я покончу счеты с жизнью!»

Сраженный, он прочитал в конце письма невинно- наивное. — «У меня еще никогда не было вечером в гостях холостого мужчины». Боже правый! Он, оказывается, способен скомпрометировать поздним визитом незамужнюю девушку! «Надо написать Модесту — пусть повеселится», — решил он.

«А вдруг она действительно наложит на себя руки? — ужаснулся он. — И укажет в предсмертном письме мое имя? Мало мне сплетен, так будет еще одна, после которой от меня отвернутся все без исключения… Репутация погубителя невинной души, совершенно незаслуженная и такая ужасная! Как быть?! Как же быть?!!»

Утро вечера мудренее — он пил весь вечер и всю ночь проплакал от жалости к себе. Вспоминал детство, мать, Фанни и жалел, что рядом нет Модеста, тот бы утешил его по-братски и дал бы совет. Алексей тоже не спал всю ночь — караулил, как бы не случилось припадка.