Читать онлайн «Творчество; Воспоминания; Библиографические разыскания». Страница 51

[По признанию Г. Уэллса роман Толстого "Воскресение" запечатлелся в его памяти как "русская параллель" к повести "В благородном обществе" и роману "Приключения Филиппа":) "Я нахожу в них ярко выраженные автобиографические черты и богатый жизненный опыт авторов, особенно в ситуациях, которыми эти произведения начинаются..."

Пер. Н. Явно

ГИЛБЕРТ КИТ ЧЕСТЕРТОН (1874-1936) {27}

"КНИГА СНОБОВ" И ТЕККЕРЕЙ

ПРЕДИСЛОВИЕ К "КНИГЕ СНОБОВ" У. М. ТЕККЕРЕЯ (1911)

"Книга снобов", как хорошо известно, первоначально печаталась в "Панче". В самой фабуле книги, задуманной как тонкая и остроумная пародия на помпезный стиль научных изысканий, скрывается злая ирония. Художественное воплощение - под стать изобретательному замыслу: его отличает подчас поразительная точность и артистизм. И вместе с тем, всякий, кому довелось работать в газете, не ошибется, сказав, что в "Книге снобов" безошибочно угадываются литературные навыки профессионального газетчика. Сразу же бросаются в глаза, например, напыщенные риторические концовки некоторых глав, наподобие той, в которой описывается мрачный дворец и гнусное ложе опустившегося Лорда Карабаса, в связи с чем автор принимается расточать неуемные похвалы самому себе; мол, нам, представителям среднего класса, несвойственны невиданная заносчивость и неимоверная скаредность, которые уживаются в этом гадком несчастном старике. Бывает, впрочем, и так, что глава кончается, словно уличная потасовка, разящим выпадом кинжала, молниеносной и меткой эскападой. Вот, например, Теккерей мимоходом сообщает читателю, что восковая фигура Георга IV в королевской мантии выставлена для всеобщего обозрения; цена за вход - один шиллинг, для детей и лакеев - шесть пенсов. "Смотрите - всего шесть пенсов!" Иногда же глава обрывается внезапно каким-нибудь незначащим замечанием: это Теккерея-журналиста что-то отвлекло, и он, стремясь поскорее закончить главу, обрывает себя на полуслове. Тем самым "Книга снобов" представляет собой очередной пример того странного парадокса, который впервые проявился в заимствованных сюжетах и наскоро написанных пьесах Шекспира: книга, которую читатель не выпускает из рук, по-видимому, писалась ее автором на скорую руку; то, что читателю доставляет несказанное удовольствие, приводило писателя в крайнее раздражение. Книга Теккерея лишний раз подтверждает, что недолговечная журналистика может жить веками.

У "Панча" есть все основания гордиться этой великолепной работой, равно как и другими, например "Песней о рубашке" или блестящими карандашными рисунками Кина {28}, которыми пестрят страницы журнала. Вместе с тем само по себе упоминание, что некое произведение впервые появилось в "Панче", может поразительным образом - сбить с толку современного читателя. Такая основополагающая черта английского характера, как неистребимая предубежденность, более всего проявляется в прекраснодушной верности внешним атрибутам вещей, между тем как сами вещи совершенно изменились или исчезли вовсе. У всех у нас есть кузен или тетушка, которые упрямо продолжают ходить в рыбную лавку Рибса или в обувной магазин Туффля только потому, что Рибс и Туффль издавна почитаются деловыми и надежными предпринимателями. Им даже не приходит в голову, что бедного Туффля нет в живых уже лет сто, а лавчонка Рибса давно уже входит в огромный рыбный трест, который принадлежит юному коммерсанту из-за океана. Все мы знаем, что детей продолжают упрямо записывать в старые школы, хотя в них давно уже заправляют новые учителя, а какой-нибудь торговец чаем из Бромптона и по сей день неизменно открывает по утрам свежий номер "Тайме", как если бы редакция этой газеты не претерпела за эти годы чудовищные изменения. Находясь под воздействием той же предубежденности, многие из нас забывают, что современный "Панч" не имеет ничего общего с тем "Панчем", в котором сотрудничал Теккерей. Во многих своих проявлениях современный "Панч" - это не столько "Книга снобов", сколько журнал для снобов. Даже оставив в стороне великодержавные замашки журнала, приходится констатировать, что современный "Панч" - в целом консервативный орган, выражающий большей частью интересы благополучных слоев общества. Именно поэтому современному читателю бывает так трудно понять, что во времена Теккерея "Панч" был чуть ли не революционным журналом.

Впрочем, такое определение не следует принимать буквально. Разумеется, "Панч" не был революционным журналом в том смысле, в каком считаются революционными журналы французские или итальянские. Английский радикализм всегда был скорее позой, нежели убеждением,- будь он убеждением, он мог бы одержать победу. Отличие старого "Панча" от современного более всего проявляется в юмористической тематике. Современный английский юмор во многих отношениях даже превосходит юмор старого "Панча": он более изощрен, более изыскан. При этом большинство талантливых современных юмористов избирают предметом для осмеяния быт простых людей. Бывает, что эти юмористы шутят умно и проницательно, как мистер Барри Пейн, гуманно, как мистер Петт Ридж, добродушно, как мистер Зэнгвилл, разухабисто и бесшабашно, как мистер Джейкобс, - но все они высмеивают исключительно жизнь простых людей. Для них нет более комических персонажей, чем пьяница, идущий за пивом, или прачка, которая развешивает белье во дворе. Однако такой юмор существовал и в девятнадцатом веке: им пользовался Диккенс, когда писал о карманных ворах, им пользовался Теккерей, когда писал о лакеях. Вместе с тем великие викторианцы в отличие от современных юмористов были твердо убеждены, что великие мира сего не менее комичны, чем простые люди. В номерах старого "Панча" император, олдермен, епископ, судья представали перед читателями в гротескном изображении. Так, совершенно естественными и привычными для того времени были слова Теккерея из "Книги снобов" о том, что офицер в парадном мундире видится ему "таким же нелепым и напыщенным монстром", как какой-нибудь туземный царек с кольцом в носу и в начищенном до блеска цилиндре на макушке. Епископ не казался викторианцам величественным старцем, облаченным в ризу, с митрой на убеленной сединами голове; для них он был всего лишь забавным старикашкой в гетрах и фартуке. Баронет не был для викторианцев титулованным дворянином - для них он был попросту грубым, тупым существом с тяжелой рукой и неповоротливыми мозгами. Таким образом, определенно преуспев в творческом освоении классического наследия, мы столь же определенно утратили присущую этой традиции широту взглядов, слепо подчинившись выхолощенным представлениям и расхожей моде. Довольно будет сказать, что для Теккерея и его друзей социальное чванство и снобизм были проявлением идолопоклонства; они ни минуты не сомневались, что идолов следует низвергать, причем не только потому, что идолопоклонство свидетельствует о невежественности и безнравственности, но потому, что оно (на взгляд Теккерея) смехотворно в своей тупой и жестокой дикости.

В этом смысле "Книга снобов" - продукт своего века, во всяком случае, продукт некоторых его тенденций и течений. Сейчас нам кажется невероятным, что в "Панче" печатался автор, который открыто обвинял коронованную особу в снобизме... Между тем подобные чувства и высказывания были вполне привычным явлением в то время и в тех кругах. По сравнению с добродушной неуемностью Диккенса или с безжалостной сдержанностью Дугласа Джерролда филиппики Теккерея могут показаться даже чересчур умеренными. Теккерею удалось создать не один емкий и точный образ сноба, чванство которого более всего проявляется в нелепых аристократических замашках. И в этом бессмертие Теккерея, ибо высшее писательское мастерство заключается как раз в том, что уникальный в своем роде персонаж оказывается - парадоксальным образом универсальным.

Мы считаем Теккерея сатириком, однако в некотором смысле многие антиснобы его времени были не в пример более резкими, чем он. Диккенс умел быть беспощадным к своим героям. Можно даже сказать, что Диккенс беспощаден ко всем, кроме тех, к кому особенно расположен. Микобер и Урия Хипп, в сущности, стоят друг друга, оба они жулики и прощелыги. А между тем самому Диккенсу столь же мил первый, как отвратителен второй. Отличительное свойство Теккерея, напротив, - проникаться слабостью всякой плоти. Если он издевается, так над самим собой; если кого упрекает - так в первую очередь самого себя; в тех же случаях, когда он бывает снисходительным, он снисходителен прежде всего к самому себе. Этим определяется его относительная слабость в обличении зла. Этим же определяется и преимущество его этической программы. Теккерей предпочитает вникать, а не обличать. Виртуозно издеваясь над майором Бэгстоком, Диккенс отнюдь не призывает читателя сочувствовать своему персонажу, войти в его положение. Напротив, когда Теккерей издевается над майором Понто, мы сразу же проникаемся симпатией к этому жалкому, суетному человечку, мы чувствуем, что он близок нам, не исключено даже, что он упрятан в каждом из нас. Замысел "Книги снобов" мог бы с тем же успехом принадлежать Диккенсу или Джерролду, да и многим другим современникам Теккерея. Однако только одному Теккерею мог прийти в голову поразительно трогательный подзаголовок: "Написана одним из них".