Читать онлайн «О черни, Путевые заметки». Страница 46

ФЛОРЕНЦИЯ

Накануне я писал вам во время дождя, в тучах, сидя в единственном, а следовательно, и лучшем отеле республики Сан-Марино. А утром небо вдруг заулыбалось, тучи поднялись этажом выше, и открылась чудеснейшая панорама: море километрах в тридцати, горы, скалы, необозримая цепь гор искал, и дальше - вся Эмилия; и на каждой горе - крепость, или башня, или человеческое гнездо, теснящееся на клочке величиной с ладонь, а под ногами пропасть, из которой отвесно подымается сaн-маринская скала. Снизу она кажется диким, зубчатым гребнем, и еще за Фаэнцей я все оглядывался на нее, а потом уже приехал в Болонью.

Если Падуя - город аркад и галерей, то уж и не знаю, как назвать Болонью. Только каждая аркада здесь - высокая, высотой с наш двухэтажный дом; портал в центре здания ведет в колонную залу, в которой вполне уместился бы приличный вокзал, а из этой залы через новый портик - выход во двор.

Здесь - какая-то вакханалия колонн и арок; каждый дом - настоящий дворец с колоннадой: целые улицы, чуть ли не целый город - из одних дворцов, и даже в самых бедных кварталах все равно - аркады, ведущие хотя бы в улицы или во дворы, галереи, портики, и все - в тяжеловесном стиле ренессанс. Это - город парадный и несколько холодный; его слава - не в искусстве, а в учености и в деньгах. Какой-нибудь романский собор или готический замкообразный дворец подесты найдется в любом городе Италии; Болонья, кроме этого, обладает еще двумя падающими башнями, похожими на неудавшиеся четырехгранные заводские трубы.

Приехав же во Флоренцию, не стану говорить вам об искусстве. Его здесь слишком много, так что голова идет кругом; под конец до того обалдеваешь, что и на тротуарную тумбу, облюбованную собаками, смотришь, воображая, что это--какая-нибудь фреска. Из всего этого неизмеримого половодья бессмертной красоты опять приковывает внимание Джотто и Донателло, Мазаччо[Мазаччо (Томмазо ди Джованни ди Симоне Гвиди) (1401-1428), - выдающийся итальянский художник, один из крупнейших представителей реалистического направления во флорентийском искусстве эпохи Возрождения.] и благословенный брат Анджелико[Брат Анджелико - итальянский живописец, монах Джованни Анджелико (1387-1455); его кисти принадлежат фрески на тему о жизни Христа в монастыре Сан-Марко.] из Сан-Марко. На доме Джотто, магистра Jottus'a, есть мемориальная доска от 1490 года, на которой написано: "Hoc nomen longi carminis instar erat" - "Имя его равно длинной поэме". Да, это правда. И я записал его имя, как поэму, и заранее радуюсь, что встречусь с ним еще раз в Ассизах.

Об остальном можно сказать, что Флоренция до ужаса заражена иностранцами. Местный люд главным образом ездит на велосипедах и меньше, чем в других городах, марает стены надписями: "Viva il lascio"[Да здравствует фашизм (тал.).]. Что касается фашистов, то их крик звучит: "эйяэйяэйя", а приветствие заменяет этакий взмах руки, до того резкий, что прямо пугаешься. Но, поскольку я, слава богу, не политик, то могу снова вернуться к иностранцам. Больше всего мне жаль тех, которых платный гид гоняет по церквам и музеям. Гид или бормочет свои пояснения по-итальянски, и иностранцы его не понимают, или кричит им в уши какую-то тарабарщину, которую сам он считает французским или английским языком, и тогда они его и подавно не понимают. При всем том он по непостижимой причине всегда страшно спешит, будто дома у него рожает жена; он мчится, сдвинув шляпу на затылок, три четверти всех достопримечательностей пропускает и питает особую склонность к Канове[Канава Антонио (1757-1822) - выдающийся итальянский скульптор, представитель классицизма.].

Другая разновидность иностранцев держится за бедекер, как утопающий за соломинку или как искатела клада - за волшебную палочку. Они неустанно носят его раскрытым перед глазами; и когда они приближаются к какому-нибудь шедевру, бедекер в их руках, вероятно, как-то начинает трепетать, ибо тут они быстро вскидывают голову, бросают мимолетный взгляд на шедевр и потом вполголоса прочитывают, что цитирует бедекер об этом произведении искусства из Кроу и Кавальказеллы[...из Кроу и Кавальказеллы. - Джозеф Артур Кроу (18251896) - английский художник и историк искусства и Джованни Кавальказелла (1820-1897) - итальянский историк искусства, авторы книги-справочника "История итальянской живописи".].

Третья разновидность -молодожены, игнорировать которых я твердо решил еще в Венеции.

Четвертая разновидность - "high-life"[Здесь: богатые туристы (англ.).], которые без конца всюду ездят в автомобилях; как они ухитряются это делать, я не знаю, потому что всю Флоренцию можно обойти за десять минут.

Пятый сорт - это копиисты. Они сидят в Питти или в Уффици и копируют наиболее пышные картины. Им почему-то не нравится, когда вы бесстыдно начнете рассматривать "их" мастера: видимо, это кажется им посягательством на их частную собственность. Они изготовляют миниатюры с картин Фра Бартоломео[Фра Бартоломео (Баччо делла Порта) (1475-1517)флорентийский художник, мастер монументальной живописи.] и открыточки с Боттичелли[Боттичелли Сандро (Александр Филиппепи) (1444-1510) -" один из крупнейших итальянских художников эпохи Возрождения.]. Обладают чудесным талантом перевирать все цвета и до того замасливать свои работы, что они лоснятся, как пончик в сале.

В большинстве своем это - пожилые мужчины, безобразные барышни. Бог весть отчего, но ни одна копия и ни одна копиистка не обладали красотой хотя бы в малой степени. Вот сегодня, в Фьезоле, сразу три таких барышни срисовывали амбит монастыря и кипарисы; а в двух шагах от них валялся в траве ребенок со щенком, и было это до того прекрасно, что я и смотреть забыл на задумчивый амбит или на "превосходную панораму Флоренции и долины Арно", как выражается Бедекер; но три копиистки с важным видом продолжали мазать свои задумчивые амбиты и кипарисы, и ни одна не сняла очки, чтобы взглянуть на ребенка с собачкой или протереть глаза.

СИЕНА, ОРВИЕТО

Сиена - это такой необычайно милый маленький городок, он сидит на трех пригорках и улыбается, все равно - стекает ли по его спине теплый дождик, или светит солнце; в нем есть несколько прославленных памятников старины, но он и сам по себе, весь целиком - уютный старый памятник. Его строения добрая, степенная кирпичная готика, лишь с редкими изюминками ренессанса. Но это - не насупленная, воинственная готика и не крепостной, гордый, недоступный ренессанс, как, например, ренессанс дворца Строцци. Все здесь как-то интимнее, веселее, пригожее, чем в других местах. В Сиену я поехал, собственно, ради Дуччо ди Буонинсенья[Дуччо ди Буонинсенья (ок. 1255-1319) - крупный итальянский художник, основатель сиенской школы живописи. Его искусство сочетает черты средневековья и тенденции Возрождения. , сиенского Джотто; но - странное дело - мирный, сладостный, монументальный Джотто лучше подошел бы Сиене, чем более натуралистичный и трезвый Дуччо.

Приятнее всего бродить по улицам, взбегающим вверх и сбегающим вниз, словно расшалившаяся катальная горка, да глядеть на полоску синего неба над алыми коньками старинных домов, на зеленые волны тосканских холмов, обступивших город. Строго говоря, тосканский край очень похож на красивый чешский пейзаж - только вместо картофеля здесь произрастает виноградная лоза, а каждый холмик чудесно коронован каким-нибудь городишком с башнями или старинной замковой твердыней. Отсюда, из Сиены, был родом Энеа Сильвио Пикколомини[ ...Энеа Сильвио Пикколомини, у которого в свое время были кое-какие делишки с Иржи Подебрадским... - Энеа Сильвио Пикколомини (1405-1464)-итальянский ученый и дипломат, с 1458 года - папа римский под именем Пия II; враждовал с чешским королем Иржи из Подебрад (1420-1471), представителем умеренного крыла гуситов, способствовавшим подрыву привилегий католической церкви в Чехии.], у которого в свое время были кое-какие делишки с Иржи Подебрадским и который впоследствии сделался папой.

В его доме есть библиотека, стены которой расписал Пинтуриккьо[Пинтуриккьо (Бернардино ди Бетто) (1454-1513) --итальянский живописец, мастер фресковой живописи.] эпизодами из его деятельности. Благословенный сиенский воздух сохранил эти фрески в такой свежести, словно старый Пинтуриккьо только вчера наложил последний мазок на красочную арабеску вокруг окна. А еще есть тут готическая ратуша, вся внутренность которой, с головы до пят, расшита фресками, и собор, изнутри и снаружи выложенный цветным мрамором; фасад его переобременен украшениями, весь пол в мозаичных узорах. И еще - красивая огромная площадь, и Понте Гайя, и "Мир" Лоренцетти[

"Мир" Лоренцетти - имеется в виду женская фигура "Мир" на фресках итальянского художника Амброджо Лоренцегти (ок. 1280-1348) в сиенском Палаццо Публике.], и уйма других приятных, радующих сердце предметов; да, есть здесь все это и еще многое другое.

Но Сиена-пустяк по сравнению с Орвието. Орвнето - городок еще поменьше, да вдобавок он угнездился на столешнице своего рода каменного стола, который торчком вылез из земли до головокружительной высоты. Добраться до города можно по серпантину, от чего, пожалуй, отказался бы самый воинственный из врагов этого недоступного городка, или по канатной дороге, и тогда у вас непременно закружится голова. Наконец вы наверху, на высоте полутора тысяч - но не метров, а лет; ибо Орвието - страшно древний, построенный из неоштукатуренных плит, весь в голых каменных кубиках. Единственное украшение позволили себе орвиетяне - собор. Меня, правда, ни в коей мере не волнует все это декоративное сплетение кружев и вышивание, которыми старые итальянцы украсили готику; но внутри собора одну из часовен, всю от пола до потолка, расписал Лука Синьорелли[Лука Синьорелли (ум. 1523) - известный итальянский художник; особое внимание уделял изучению форм и движений человеческих фигур. Одна из его лучших работ величественный фресковый цикл на тему "Конец мира" в капелле Бризио в соборе г. Орвието.], странный и великий художник, одержимый видениями человеческих тел. Ему мало было "Страшного суда" с целыми слитками превосходно вылепленной мускулатуры: он еще окаймил всю часовню медальонами, из которых каждый - как иллюстрация к Дантову "Аду", и все связал между собою арабесками, состоящими из гирлянд человеческих тел в самых удивительных положениях и ракурсах. Казалось, художник никак не может насытиться видом человеческого тела в движении; опьяненный и все же поразительно точный, размашисто-страстный и в то же время сдерживающий себя строгостью, художник, ради которого стоит свернуть с торных итальянских дорог и подняться на скалу Орвието. В виде прибавки вы еще получите две большие часовни, буквально устланные фресками добротного quatrocento[пятнадцатого века (итал.).].