Читать онлайн «Русский преферанс». Страница 50

Замечательно, что в законах против игр в прошлом столетии (XVIII. — Ред.) обозначаемы были поименно игры, признанные запрещёнными; потом было прекращено именование их, в том, конечно, убеждении, что игроки могут и простым играм придать свойства азартных.

Ещё ранее этого указа, в 1771 г., указом от 13 октября воспрещено было платить долги по карточной игре и велено отказывать в уплате денег заимодавцам, ежели заведомо на игру давали оные. В этом указе сказано было, что «отцы и матери детей неотделённых платить за них долгов карточных неповинны» и «данные от сих последних векселя и закладные почитаются недействительными».

Шулеров в Екатерининское время было множество; особенно этой профессией занимались разные иностранцы-авантюристы.

Во время пребывания Екатерины II в городе Могилёве и даже ранее её приезда за месяц этот город уподобился самой многолюдной столице, и здесь, по рассказам современников, на беспрестанных праздниках и балах кипела такая карточная игра, каковой, конечно, ни прежде, ни после в России не бывало.

Один князь Сапега проиграл тогда всё своё состояние, равнявшееся многим миллионам. В это время здесь на зелёном поле отличались два далматинца, графы Зановичи. Эти искатели приключений начали свои шулерские подвиги ещё в Венеции, и их портреты за разные мошеннические проделки были там повешены на виселице рукою палача.

Зановичи позднее были уличены у нас в подделке фальшивых сторублёвых ассигнаций, и меньшой Занович был схвачен в Москве, у самой заставы; при нём найдено было слишком 700 000 фальшивых ассигнаций, все сторублёвого достоинства. Зановичи долго содержались в Балтийском порту, и во время нападения на этот порт шведов, в 1789 г., по малочисленному гарнизону, братья явились защитниками последнего, где разумными советами и личною храбростью оказали большие услуги русским, за что были освобождены и высланы за границу.

Не менее такой известностью крупного шулера пользовался в Екатерининское время некто барон Жерамбо. Он ходил в каком-то фантастическом чёрном костюме, обшитом серебром; на груди у него была мёртвая голова. Он писал латинские стихи и ездил на собаках, но в сущности он был шулер самый ловкий, и если кто-нибудь ему попадался в руки, то выходил проигравшимся до последней рубашки.

Но, несмотря на строгие законы и запрещения, азартная игра в царствование Екатерины II велась даже при дворе, а от двора распространялась и во всех слоях общества. Энгельгардт в своих записках утверждает, что азартные игры хотя были запрещены законом, но правительство на то смотрело сквозь пальцы.

Случалось, однако, что императрица иногда и преследовала игроков. Так, письмом от 7 августа 1795 г. к московскому главнокомандующему Измайлову она предписывает: «Коллежских асессоров Иевлева и Малимонова, секунд-майора Роштейна, подпоручика Волжина и секретаря Попова за нечистую игру сослать в уездные города Вологодской и Вятской губерний под присмотр городничих и внеся при том имена их в публичные ведомости, дабы всяк от обмана их остерегался». У Волжина при том было отобрано векселей, ломбардных билетов и закладных на 159 000 рублей и, кроме того, множество золотых и бриллиантовых вещей. Все эти богатства приказано было «яко стяжание, неправедным образом снисканное и ему не принадлежащее, отдать в приказ Общественного призрения Московской губернии на употребления полезные и богоугодные».

В том же году Бантыш-Каменский писал князю Куракину:[96] «У нас сильный идёт о картёжных академиках перебор. Ежедневно привозят их к Измайлову; действие сие в моих глазах, ибо наместник возле меня живёт. Есть и дамы…»

Через несколько дней он пишет опять Куракину: «Академики картёжные, видя крепкий за собой присмотр, многие по деревням скрылись».

Из рассказов современников видно, что в Екатерининское время в каждом барском доме по ночам кипел банк и тогда уже казённый ломбард более и более наполнялся закладом крестьянских душ. Не к добру в первое время послужило дворянству это учреждение дешёвого и долгосрочного кредита. Двадцать миллионов, выданные помещикам, повели к ещё большему развитию роскоши и разорению дворянства. Быстры и внезапны были переходы от роскоши к разорению.

В большом свете завелись ростовщики-менялы; днём разъезжали они в каретах по домам с корзинами, наполненными разными безделками, и променивали их на чистое золото и драгоценные каменья, а вечером увивались около тех несчастливцев, которые проигрывали свои имения, давали под залог вещей деньги и выманивали у них последние средства.

У Загоскина в воспоминаниях находим описание одного из таких ростовщиков сиятельного происхождения, отставного бригадира, князя Н., промотавшего четыре тысячи душ наследственного имения. Вот как описывает он место его действий на одном из московских великосветских вечеров, где в ту эпоху подобный ростовщик-торговец был необходимой принадлежностью.

«Посреди комнаты стоял длинный стол, покрытый разными галантерейными вещами; золотые колечки, серёжки, запонки, цепочки, булавочки и всякие другие блестящие безделушки расположены были весьма красиво во всю длину стола, покрытого красным сукном. За столом сидел старик с напудренной головой, в чёрном фраке и шитом разными шелками атласном камзоле. Наружность этого старика была весьма приятная, и, судя по его благородной и даже несколько аристократической физиономии, трудно было отгадать, каким образом он мог попасть за этот прилавок. Да, прилавок, потому что он продал при нас двум дамам: одной золотое колечко с бирюзой, а другой небольшое черепаховое опахало с золотой насечкой; третья, барышня лет семнадцати, подошла к этому прилавку, вынула из ушей свои серёжки и сказала:

«— Вот возьмите! Маменька позволила мне променять мои серьги. Только, воля ваша, вы много взяли придачи: право, десять рублей много!

— Ну, вот ещё, много! — сказал продавец. — Да твои-то серёжки и пяти рублей не стоят.

— Ах, что вы, князь! — возразила барышня. — Да я за них двадцать пять рублей заплатила…»

Императрица Екатерина II игрывала сама в карты, но большею частью с иностранными министрами или с тем, кому прикажет; для такой игры карты подавали гостям, по назначению, камер-пажи, но случалось, что на парадных и торжественных вечерах государыня играла, расплачиваясь бриллиантами. Так, на празднике Азора, в комнатах Эрмитажа, 13 февраля 1778 г., данного в честь рождения первого внука императрицы, розданы были избранным гостям афиши от имени «Азора, африканского дворянина», который, «как представитель страны золота, серебра, драгоценных камней и чудовищ, не мог выбрать минуты более благоприятной для своего праздника, как такое время, когда земля, небо, воды и всякого рода твари призваны ознаменовать блестящую эпоху». Далее сказано, что на каждом из столов, приготовленных для игры в макао, будет стоять коробка с бриллиантами и каждая девятка будет оплачиваться камнем в один карат. Императрица в одном из своих писем Гримму рассказывает, что на этот вечер гости поднялись по узенькой лестнице в комнаты музея и игрой в золото и драгоценные камни были особенно поражены дипломаты… После полуторачасовой игры гости поделили между собой оставшиеся бриллианты. В соседних залах в этот вечер горели два огромных вензеля «А» из самых крупных бриллиантов и жемчугов, а под ними стояло двадцать пажей, одетых в глазет, с голубыми шарфами через плечо.

В виде десерта против зеркал стояли в разных сосудах сервиза Бретейля все драгоценные камни четырёх шкапов Эрмитажа. Несомненно, что под именем Азора являлся переодетым сам князь Потёмкин, который был устроителем праздника. Кому бы могла войти в голову такая разорительная затея, как игра в бриллианты, как не князю Потёмкину; великолепный князь Тавриды часто, играя в карты, только один мог платить не деньгами, а бриллиантами.

Про большую игру в карты Потёмкина существует несколько анекдотов. Любимым его партнёром был один калмык, который имел привычку всем говорить «ты» и приговаривать: «Я тебе лучше скажу». Он вёл крупную игру и игрывал со всеми вельможами.

Однажды, понтируя с каким-то знатным молдаванином против калмыка, Потёмкин играл несчастливо и, разгорячившись на неудачу, вдруг с нетерпением сказал банкомёту:

— Надобно быть сущим калмыком, чтобы метать так счастливо.

— А я тебе, — возразил калмык, — лучше скажу, что калмык играет, как князь Потёмкин, а князь Потёмкин, как сущий калмык, потому что сердится.

— Вот насилу-то сказал ты «лучше!», — подхватил, захохотав, Потёмкин и продолжал игру уже хладнокровно.

В другой раз Потёмкин наказал одного из своих партнёров довольно строго за то, что последний, пользуясь его рассеянностью, обыграл его нечестным образом.

— Нет, братец, — сказал ему Потёмкин, — я с тобою буду играть только в плевки; приходи завтра.