Читать онлайн «Собака, которая любит». Страница 26

Еще не конец…

Главы, которые вы прочитали, написаны не вчера. Многое в нашей жизни с тех пор изменилось. Первой, как вы уже знаете, ушла Бамби.

А теперь нет и Рольфа, моего Рыцаря и Учителя. Его сияющая жизнь оказалась такой короткой, словно он получил и отдал все, что мог, и умер, как жил — Королем.

Мы знали о его болезни, мы пару лет держали его на гомеопатии и биополевых приемах, но перерождение почечной ткани не остановить. Однако в тот день, когда почки отказали окончательно, он даже мне об этом не сказал. В последний его вечер мы втроем, Чёрушка, муж и я, пошли навестить наших приятельниц — женщину и овчарку. Во дворе он призвал к порядку распоясавшегося молодого ротвейлера, он с удовольствием был допоздна в гостях и пришел домой около часа ночи, с аппетитом поел. Одно лишь меня насторожило — на обратном пути мы встретились с каким-то пуделем, и Черный, мельком обнюхавшись, отошел, словно бы в нерешительности…

Мы не могли вспоминать о нем больше года. И только полтора года спустя на стене над моим письменным столом появился его портрет — он лежит в своей позе глубокого раздумья, положив голову между тяжелыми подпалыми лапами. Именно так он говорил со мной о самом главном.

Наш Акела — его внучатый двоюродный племянник и достойный, надо признать, преемник. Рольф растил Акелу до полугода и в последнюю ночь рассказал Джинечке, как вырастить Вожака. Она, умница моя, воспитывала молодого Акелу бережно, вдумчиво и умело, и теперь у нас снова есть Овчарка. Акела уже с семимесячного возраста начал работать со мной в должности, которую занимал до него Черный — в качестве собаки-наставника для молодых и особо нервных собак. Все-таки Вожак может сделать то, что не под силу даже такой опытной и решительной Старшей Суке, как Джи-Джи.

Клетчатый не пережил смерти Вожака и умер через две недели после Рольфа. Только после вскрытия мы узнали о том, что наш Клетчатый страдал, оказывается, от «кошачьей чумы», панлейкопении, которая протекает обычно остро и заканчивается смертью через три-четыре дня. А Кешка болел, как предположил доктор, всю жизнь, заразившись еще в утробе матери, и болезнь никак не проявлялась. Видимо, стая держала.

Однако, и у Клетчатого есть свой преемник, в точности похожий на него, только тигровины у него не по рыжевато-серому, а по голубому фону. Этого кота я принесла из магазина тоже в сочельник, ничуть не задумываясь о совпадении, — он просто вышел мне навстречу откуда-то из-за прилавка. И он настолько точно вписался в структуру нашей стаи, заняв то место, которое было отведено Клетчатому, что воспроизводит даже мелкие привычки своего предшественника. Порой мне кажется, будто это — тот же самый кот, только сменивший нелюбимый мною «зеленый» оттенок шерсти на голубой, к которому я неравнодушна. И вздумай я написать отдельную главу о Кыше, мне пришлось бы почти полностью повторить то, что вы только что прочитали, за исключением, разве что, каких-то конкретных событий.

Но я не стану переделывать те главы, что были написаны при их жизни. Пусть они еще побудут живыми… хоть чуточку…

О да, это и есть самая дерзкая мечта не только писателей-фантастов, но и самых просвещенных умов нашего века! Подумать только — найти в бесконечной Вселенной (чего доброго, чем дальше, тем интереснее) свою родню, хотя бы и отдаленную, с которой можно было бы общаться, вместе познавать этот мир, вместе строить лучшую жизнь!..

Но… почему, собственно, именно в бесконечной Вселенной? Невольно вспомнишь Грибоедова: «Ах, если любит кто кого, зачем ума искать и ездить так далеко?»

Я намерена убедить вас, дорогой мой Читатель, что иная цивилизация здесь, на грешной нашей Земле, совсем рядом с нами! Это они, те, кого мы с вами так любим — ненаглядные наши собаки! И простите мне невольный пафос этих слов.

Беру в руки энциклопедический словарь и открываю его на слове «цивилизация». Четыре определения, несколько отличающихся друг от друга. И в каждом из них упоминается главное — развитие общественной организации, неразрывно связанное с личностным развитием каждого индивидуума, и они невозможны друг без друга. Попутно каждая цивилизация создает свою культуру, духовную или материальную, которая отражает определенные этапы ее развития, фиксирует ее историю. Вот тут-то я и слышу мрачный голос скептика: позвольте, а какое отношение это имеет к собакам?

Поспорим?

В том, что у собак имеется развитая система общественных отношений, сомневаться не приходится. Их стая куда сложнее наших обычных представлений о вожаке и подчиненных, и построена она по принципу личной ответственности за принятие решений в интересах всей стаи. Отношения в каждой конкретной стае основываются на общих правилах, но характер их так же индивидуален, как и личности каждого из членов, они развиваются во времени и зависят от событий, происходящих с каждым из членов стаи.

Больше того, именно принцип личной ответственности каждого за выживание всех и делает возможным совместное развитие. У собак, самых стайных из стайных животных, очень развито альтруистическое поведение, при котором интересы сородича могут преобладать даже над таким сильным мотивом, как собственное выживание. И если вглядеться в стайные отношения непредубежденным взглядом, если отрешиться от чисто человеческих интерпретаций звериных поступков, то становится ясно: стая заботится не только о целости и сохранности своих членов, но и о возможностях их наиболее полного психического и личностного развития. Чего, как говорится, и вам желаю, — увы и ах, люди не всегда удосуживаются подумать об этом как в семье, так и в «большом социуме».

И не надо сомневаться в том, что и стая, и каждый индивидуум в ней продолжают развиваться, бережно сохраняя личные и общественные накопления, драгоценные крупицы опыта. Даже в дикой природе эволюция не закончилась в тот момент, когда Дарвин сообщил нам о ней. А что уж говорить о домашних собаках! Мы же с вами и превратились в главный фактор их эволюции. Мы, вот уже много тысячелетий, определяем требования к их поведению, функциональным возможностям, к внешнему виду и физиологическим особенностям. Мы, а не Добрый Боженька, сделали их гигантами и карликами (ни у одного вида в дикой природе нет такого разброса по массогабаритным показателям), мы вынудили их ходить почти голенькими или одеваться в роскошные меха… и так далее, так далее, так далее… А ведь морфологическая и физиологическая эволюция всего-навсего отражает психическую и поведенческую и следует за ней. Начиналась же эволюция собаки домашней именно с функциональных, полезных человеку, требований к устройству психики, к характеристикам нервной системы, к закрепленным наследственно формам поведения. И эта личностная эволюция вида canis familiaris далеко выходит за пределы жизни индивидуума, сберегая накопленный опыт в так называемой «генетической памяти» породы и вида в целом.

Итак, цивилизация? Да! Иная? Да!!!

Наши, человеческие цивилизации, тоже далеко не одинаковы. И самое существенное различие между ними состоит в общих принципах взаимодействия с миром. Для цивилизаций, обладающих развитым инструментальным мышлением, старающихся всеми мыслимыми способами воздействовать на окружающий мир, мерой их развития стал технический прогресс. Мы и древних египтян пытаемся мерить той же меркой, дивясь обнаруженным в пирамидах аккумуляторным батареям или авторучкам из тростника (это я не придумала!). Но разве нельзя представить себе другие отношения с миром, построенные на созерцании и гораздо более интимных взаимодействиях? Таковы все древние цивилизации, основой которых были оккультные и магические воззрения. Не станем спорить о том, насколько эти воззрения верны. Главное: цивилизации Древнего Египта, Шумера, Китая (и многие-многие другие) существовали!

Что же до материальной культуры, то здесь я рискую показаться вам еретичкой, презревшей все традиции науки. Прежде всего, состояние материальной культуры отражает именно характер инструментальных или созерцательных отношений с миром. В конце концов, и материальная культура, и письменность — это всего лишь специфически человеческие способы передачи информации между поколениями, и они ничем не лучше и не хуже генетической памяти животных. Да и сами материальные реликты могли в свое время играть совсем иную роль, чем та, что мы приписываем им сейчас.

Ну, скажите на милость, кто интересовался этими самыми останками материальной культуры животных? Когда мы раскапываем стоянки первобытного человека, то радуемся любой обглоданной косточке и ничтоже сумняшеся объявляем, к примеру, кроманьонцев пусть примитивной, но цивилизацией.

Зато в логовах зверей уж чего-чего, а обглоданных-то косточек хватает. Разумеется, никаких доказательств того, что эти косточки могли служить инструментами или художественными произведениями, нет и быть не может. Но тут у меня уже наготове следующий вопрос. Зачем нашим домашним собакам инструменты для преобразования окружающего мира, когда такими инструментами они сделали нас с вами? А что касается произведений искусства… что ж, тут, как вы знаете, на вкус и на цвет товарищей нет. Тем более среди столь различных биологических видов. Вдруг бы оказалось, что обглоданная с таким тщанием вчерашняя косточка, которую вы поторопились выбросить в помойку, доставляла вашему любимцу чисто эстетическое удовольствие? Согласитесь, не с нашими художественными воззрениями об этом судить. Равно, как не вашей собаке обсуждать мадонну Рафаэля.