Читать онлайн «Арабески». Страница 11

Муж, нашедший ее, избивает снова, почтенный имам, отец его, сажает бедняжку на цепь в овечьем сарае. Произнеся фразу развода, оставляют ее в доме в положении служанки, и когда заживают следы побоев, высыхают слезы и отрастают чудесные волосы, которые вновь можно заплести в маленькие золотые косички, отвозят ее в город, где продают перекупщику за малые деньги.

IV. А вот что было до этого.

Племя хиндиф, кровожадные разбойники-бедуины, гроза караванщиков и купцов — прежний приют Хинд. Они напали на караван, шедший из Кайруана, и убили дерзнувших сопротивляться, но оставили жизни покорившимся, и нашли они у купцов драгоценности и слитки драгоценных металлов, благовония и ароматные смеси, связки жемчуга и тюки тканей, поражающих расцветками, и была в караване невольница из невольниц, прекраснейшая Таруб, смущавшая красотой семнадцати медных кос, подобно хвостам чистокровных арабских скакунов. И шейх племени, знатный и мужественный воин, берет себе невольницу четвертой женой и называет ее именем Хинд, в память о прародительнице племени, и раб-евнух прокалывает ей правый сосок и вдевает серебряное кольцо, светящееся словно звезда — символ принадлежности вождю хиндиф с семью агатами, пятью красными алмазам и большим лазуритом в центре, Таруб забывает свое прежнее имя и начинает вести кочевую жизнь жены верблюжатника, меняя ковер разноцветного шатра на покачивающуюся корзину паланкина. И длится это два и полгода.

Двигается племя по пескам пустыни, высматривая беззащитные караваны, и выгадывая момент, выезжают воины, надев блестящие шлемы и закрывшись кожаными щитами, и нападают, поражая копьями, похищающими жизни и испускают тучи стрел, наносящих укусы смертельные, и если сопротивление бывает упорным, выходят женщины и дети на поле сражения и добивают раненых. Благоразумные покупают себе право проезда через территорию бедуинов, и это богатые караванщики, владельцы сотни верблюдов, везущие бруски соли в локоть шириной и три локтя длинной, расписанные молитвами и именами святых и перевязанные кожаными ремешками, и бруски эти меняются в середине Африки на золото один к одному по весу, и это даже не песок, который ценится меньше, а слитки или крученая проволока. Караванщики эти — всегда гости шейха, и за покровительство и гостеприимство платят они тканями, лошадьми, скотом или динарами.

И вместе с племенем кочует по пустыне, степям, высушенным руслам рек, редким оазисам и солончакам Хинд, глядя сквозь частую сетку паланкина на вершины далеких гор, и живется ей неплохо, ибо она — любимая жена шейха, и ест она каждый день мясо ягненка, запивая его сладким шербетом, и лакомится плодами и сладостями. И заходит муж в ее шатер чаще, чем в шатер других жен, и ласкает ее нежнее, и она ослабляет поводья его разума своими изгибами, доставляя ему величайшее наслаждение. И после каждой ночи рабы приносят ей подарки золотыми браслетами, или бусами жемчуга, или ароматными благовониями или тканями.

И на исходе первого года жизни в племени, рождает Хинд девочку, прекраснейшую видом, но жестокий обычай бедуинов, осуждаемый Несотворенной книгой, велит убивать первого ребенка, если он женского рода, и младенца в первый же день отнимают от матери и положив в яму, закидывают песком, заставляя Хинд проливать горькие слезы. И шейх приходит к ней, успокаивая, и гладит ее волосы и поднимает рубашку, нежно целуя в грудь, и кладет ее соски себе в рот, и пьет молоко, играя с драгоценным кольцом, в которое просовывает язык, а Хинд, испытывая удивительное чувство материнской любви, неуместного желания и печального смущения, роняет слезы и закрывает шейха медноволосым покрывалом.

Однажды в день, несчастный для Хинд, и благословенный для воинов халифа, засевших в засаде, племя решает напасть на одно укрепленное селение, и это становится причиной величайшего поражения и гибели многих, ибо хиндиф, войдя в селение, натыкаются на конников, облаченных в панцири, вооруженных длинноостроконечными копьями, и имеющих за спинами тугие самострелы, и в великом бою терпят сокрушительное поражение. Светило удачи спряталось для разбойников за тучи правосудия. В большинстве своем были они перебиты, и шейх сражался как лев, сделав многих витязей жителями могил, и со стрелами в спине и перерезанными суставами пробивался он к верблюдицам с женами, чтобы увести их в пустыню, но упало под ним животное, и скатился вождь под копыта коней догоняющих, и проткнутый копьями, преставился к милости Аллаха великого. И увидев это, прохладились глаза жен его.

Тут Хинд внезапно прервала свой рассказ, ибо аль-Мансур волей и милостью Аллаха великого проснулся и увидел себя сидящим в пыли на площади города, именуемого Альмогесикахаддасир. Палача Мугисаддина и его слушателей нигде не было, и дверь харчевни была плотно закрыта. Наступило утро и муэдзин уже прокричал с высоты своего минарета, что пора исполнять намаз, как повелевает правоверным Святая книга.

Слушайте же, что было с несчастным аль-Мансуром дальше. Вот вышел аль-Мансур голодный и жаждущий сверх всякой меры на площадь, и увидел людей, окруживших факира и этот умелец выполнял за малую плату некие нехитрые фокусы. Вот вынул он кинжал из-за пазухи и, вложив его себе в рот лезвием и опустив в глотку собственную руку чуть не до локтя, извлек его обратно. Вот взяв желтый финик и спрятав его в ладони, продемонстрировал через мгновение кусок нефрита вместо финика.

Аль-Мансур улыбался, ибо знал секреты этих шуток, и едва увидел он камень на ладони фокусника, пришло ему на ум взяться за собственный пояс, и, почувствовав тяжесть в нем, снял он его и раскрыл, и возблагодарил он Аллаха, милостивейшего и величайшего, напомнившего ему о семи рубинах и восемнадцати изумрудах, подаренных во дворце красавицами. И фокусник, единственный, увидел чудесные камни аль-Мансура, и оценил их, и когда поравнялся он с шейхом, то тихо сказал ему: О юноша, я вижу, что ты знаток в этих фокусах, которые суть лишь искусное умение, и при некоем старании любой может научиться им и сделать нечто подобное, но есть у меня в запасе один, который я демонстрирую лишь царям, эмирам и некоторым избранным, и если ты желаешь, я покажу тебе этот фокус, по сравнению с которым все виденные тобою — лишь детская забава, и ты прикусишь палец от удивления. Но платой его него будет один из камней, лежащих в твоем поясе.

И аль-Мансур ответил ему: Если это так, как ты говоришь, о фокусник, я подарю тебе три камня. И покажи мне обещанное немедленно. И факир, схватив юношу за руку, повел его узкой улочкой подальше от любопытных глаз. Дорогой, проходя через рынок, купил он курицу, и аль-Мансур спросил его с усмешкой: Не хочешь ли ты научить меня варить суп. Это было бы очень кстати, ибо я необыкновенно голоден. Но этот фокус я знаю, и поверь мне, он не стоит трех драгоценных камней.

Погоди немного, и всему свое время, — отвечал фокусник. Наконец очутились они на пустыре среди развалин, где не было ни души. И факир посмотрел налево, и посмотрел направо, и впереди себя, и сзади, и вверх, и вниз, и, убедившись, что никто не видит их, взял он курицу и свернул ей шею, чем снова вызвал усмешку юноши и бросил курицу на землю. Вот прочитал он заклинание, и вдруг упал безжизненно на землю, и покинул он свое тело и вошел в тело курицы, и она ожила, и расправив крылья, забегала живая под ногами аль-Мансура. Шейх, увидев такое чудо, раскрыл рот от удивления. Через мгновение курица остановилась, вновь были произнесены волшебные слова, и курица вторично преставилась, а факир перешел в собственное тело, и щеки его покрылись румянцем, и открылись глаза, и он встал с земли как ни в чем не бывало и склонил голову в поклоне, призывая юношу оценить его умение. И шейх воскликнул: Это величайший фокус, какой мне удавалось когда-либо видеть, и я дам тебе три камня, как было обещано. Но, милостью Аллаха прошу и умоляю, научи меня этому чуду и я добавлю к трем еще семь, и ты получишь за них не менее двух тысяч динаров, и это, сдается мне, достойная цена.

Факир, после недолгого раздумья согласился. Взял он у аль-Мансура десять драгоценных камней: пять рубинов, словно пять капель рейханского вина, и пять изумрудов, и начертал на песке пять слов, ибо если бы он их произнес, то вновь покинул бы собственное тело. И аль-Мансур сказал: Я должен это проверить. Когда заклинание было произнесено, вдруг вышел он из своего тела и вошел в тело курицы, и едва он вошел в тело курицы, факир покинул собственное тело и вошел в тело шейха, сказав: Это временное прибежище нравится мне больше, оно моложе и красивее, свежее и легче, в этом чудесном поясе я найду еще множество драгоценностей, прощай же, о глупец! И мерзкий факир схватил курицу, чтобы вновь открутить ей голову. Если бы аль-Мансур помедлил, эта история прервалась бы в самой своей середине, оставив слушателя в сильном раздражении, понятном недоумении и справедливом гневе.