Читать онлайн «Мясная лавка в раю». Страница 5

Жизнь есть рытье траншей, где ханжа - Святой Герпес разливает половником алименты и милостыню из супниц с теплыми экскрементами, вызывая тем временем из среднего уха фантазию, порожденную божественными гаметами, чьи микрочастицы разрушают анатомию касанием. Девочкомальчики змеиной королевы продевают языки сквозь все отверстия, я чувствую, как они смачно слизывают сало с моих почек. Водопад крови орошает морг, что кормит сам себя, и наше вымиранье превращается в прожорливую еблю телепатов. Ненависть, стихийная отрава, пробегает по галлюцинозным травам; горные пики приветствуют перводвигатель. Восстала моя истинная семья: та банда, чьи трагические гимны увековечивают бешеные луны предыстории, скачки спекшейся крови, изнасилованных в задницу сестер.

Вскормлены приворотными зельями из засеянной колеи, наши безбрежные опустошения казнят деревни и дебильные полки тошнотного скота Христа, сгоняя жалобные светские отстои в убежища из мешковины и проказы. Их женщин трахают и жрут бродяги-росомахи с яйцами в виде ржущих человеческих голов; волкоподобные вампиры и свирепые лисицы рвов с четырьмя вертящимися челюстями полых игл слоновой кости высасывают мозг у спящей молодежи. Смертельное безумье патрулирует тайгу в спецовках из сердец в сопровождении мясных существ, закованных в прозрачные экзоскелеты, рыщет по всем холмам и холлам, скользит по всем слепым карнизам, чтобы ловить в ловушки и вымачивать церковную добычу.

Мой имперский перлинь заточает правоверных в их мельницах и молчаливых башнях, летучий меланоз, ядовитый агент, прозрачный источник опухоли. Позвоночники поражены инопланетным бешенством, кастрированные министры прочесывают библии в поисках спасения. Отчаянье жнет скудную награду; геноцид, океаны огня, небеса, почерневшие от несущих чуму паразитов, земля, что разорвана трещинами, полными чешуекрылых сатанисток, глашатаев чудовища, покрытого щитком из фальшивого аметиста, чьи задние яйцеводы выделяют зародыш целой тысячи осутаненных утр.

Прошлое есть коллапс колоннады неправд, утешение соляного столба, к которому немощь приковывает себя кандалами в ужасе перед пустотной участью; ибо почти неизменно именно эти олигофрены с задержкой в развитии, припертые к стенке присутствующей пустотой, и являются постояльцами этого лживого, обворованного фасада. Пусть все, кто настолько лишен тщеславия и гордыни, что единственным делом их жизни становится лишь пережевывать бывшие подвиги Мастера, ползут обратно в вонючую матку, понесшую их, и сольются с исходным навозом. Тем временем моя низость развертывается вширь, поднимаясь от злых фитилей к блокированным городам, и звенит с коньков крыш и шпилей из золота дьявола.

Сегодня наше нашествие воспламенит обнищавший поселок, и без того уже проклятый рубленым черным мясом. Моя свора гончих свиней вырывает повстанцев из пашен, где прежде гремели победные трубы, солдаты гвоздят мужчин вверх ногами к крестам, поджигают их лица. Посекретничав с лошадью, я нахожу целый табор беременных жен, обнявшихся в яслях. Одна подыхает у меня на глазах, смоляная лялька, жуясь, вылезает из курящихся чресл; другая, сбывая разлитые в колбы кошмары своими грудями, проживает вновь повесть о том, как Дьявол напал на нее в канун многих столетий. Торжественно объявленный своей септической сукой, он входит в опочивальню, сдирает кожу и мясо со спящих костей ее мужа, чтоб накормить своих псов, после чего сажает ее на член, будто на кол - холодный, чешуйчатый и здоровенный, как рука кузнеца. Она щиплет и тянет себя за щеки, вспоминая две вздувшихся дули у корня его змеевидного органа, истекающего наркотическим илом в то время, как одна из них бьет ее яростный клитор, а вторая ввинтилась в прямую кишку. Вот двурогий язык выскребает обшивку внутри ее лона, чтоб отмыть все помои, ретируясь как раз в тот момент, когда козлобедра психопатически дергаются, и леденящая слизь заливает внутренние покои. После сего устрашающего сношения ее сновидения были полны пиромании и людоедов в пещерах, она навеки беременна, но у нее продолжаются жуткие ссохшиеся менструации, ибо чертово семя слагается из мельчайших каннибальных сефиротов, колонизирующих влагалище, где они конструируют негасимые угольные кострища, над которыми они варганят барбекю из вкусненьких спермиев ее смертных поклонников.

Невыразимо возбужденный этим описанием огульной ебли, я падаю на третью женщину, где-то всего семь месяцев знакомую с грехом. Взрезав и вскрыв ее гротескную брюшину, я извлекаю на свет божий спрятанный там отвратительный зародыш, оживленный окатыш, жеманно осклабленный, будто рваная калька. Лоснясь водянистым предродовым битумом, я совершаю акты насилия над угорелым, приводящие к ощущению статичного полета сквозь космос, осязаемых негативов, фрикций фантомов при нуле температур. Хомуты бытия гнутся будто железное масло, намекая на неприроду. Золото дьявола, черная луна. Я, инквизитор на метафизическом вскрытии, существующий только лишь, чтоб входить в замерзшие губы. Яства становятся плошками плачущих экскрементов перед моими пристальными глазами, гвоздики взрываются, вбросив в игру мертворожденную кость. Кровожадное дерево украшено заблудившимися охотниками в ореолах роящихся пчел, похожих на первобытных призраков, пишущих подстрекательство к бунту. Иглы кожи отфильтровывают пиорею из перистых пизд, издевательские квазары ослепляют просителей; всех любовников заваливает раковыми опухолями наглый оливковый синяк; Сириус в склонении. Охристые лапы нежно опускают мои веки, предоставив тринадцати освобожденным гарпиям срать огнем на епархию самоубийственной триады.

Узрите же страну, где жалкие бесполые бродяги вцепились в ягодицы за пределами их понимания, где женщины бегут поклонников из детства, чтоб прелюбодействовать с демонолитами в заброшенных конурах. Перед священниками, что повешены бесхозными церквями, они танцуют голые под свист бедренных флейт, спина к спине, их бритые лобки прикрыты яркими тупеями козлиной шерсти. Двери, исписанные скатографическими символами, ввернуты вовнутрь, как рвущаяся плоть, зияя герметичной чернотой, встречаемой в костях. Горячая коричневая вонь струится вон, и вонь асафетиды, что горит на плоских блюдах, приветствуя промозглость тихим грохотом трахнутого Христа. Следующая неофитка заходит и ложится, раздвигая ноги, на мокро блещущий алтарь.

Кастрированные хористы и преступники, вихляя бедрами, крадутся в женских платьях по приделу, зажигая свечи - импотентные тени, прислуга подземельных гедонистов. Тихие огоньки показывают шевеленье наверху, где замученный пыткой священник болтается на веревках у самых концов двух раскачивающихся рельсов, подвешен за оба плеча на зазубренные мясные крюки. Его отпиленные кисти привинчены к соскам, половые органы оторваны и прибиты к кафедре. Вместо них приживлена свиная голова, она сопит и хрюкает меж оплеванных бедер, аватара свиного мешка хирургического возмездия. Сопрано сотрясает мантрой сваи с наткнутыми псами, кошачьи лапы оперируют шестернями и шкивами, фуникулер изнасилования громыхает на спуске. Тут поросячий привесок начинает дрожать и скулить, пятачок извивается, вдруг унюхав мокрую дырку жертвы, ноздри ширятся, роняя капли прозрачного лубрикатора. Священник смотрит под себя, рвотный крем жаб покрыл его душу, он чувствует, как кровь жизни вскипает в его голове, кости его с треском лопаются, зубы его вылетают и ранят чувствительный пуп, а пятачок тем временем удлиняется, выпрямляется и ныряет вглубь алого фетиша. Вопль горна, дурные моря, что штурмуют твердыню омаров, потерпевшую катастрофу на дряблой скале полуострова, хохот кошачьих и экстаз крестовых костей, гордый гимн наутилусу, скрежет дуэли металлов, траектория отвращения, колени жреца, скребущие бронзу, болтовня языков секс-свинины и сперма соломенных пауков. Ноги бьют по помосту в конечных конвульсиях, свиные мозги залетают в рваную вульву, шесть глаз вытекают подобно тому, как хамелеоны ласкают длинные волосы изнасилования. Оглушительно блеющий купидон-танатос, вырвавшись из арктурских конюшен, с грохотом ломится мимо, прямо в ад, погоняемый духами в башнях; волочащие ноги звезды требуют сатурналий. Будущее - протухший осел, привязанный к Немезиде, перечеркнутой символом вора солнца. С зубчатых башен я вижу, что высокие дерева склонились перед берсеркером, вижу вечную междоусобную зиму, полное опустошение. Миллион смертоносных семян вылетает из коллективного пищевода, все проклятья троятся.

Крики диких зверей бесконечно более выразительны, чем нелепая болтовня человека, недоумка, вечно выспрашивающего мгновение. Неисчислимые языки и губы ворчливых крестьян свисают на струнах с потолка моей детской - их доноры полют поля с безумными ртами. Сопоставлены с гребешками индюшек, сии иссечения, очевидные как аксиома, составляют кинетический чепчик для моей пещеры игрушек.