Читать онлайн «Сказ о невыдуманном Левше». Страница 18

И делом рук своих, и теоретическим анализом исследователей своего труда наша пятерка лучших микроминиатюристов (шире и глубже, чем его сподвижники, сделал это Николай Сергеевич Сядристый) доказала, что в микроработе многое, если не все, подчиняется своим законам, что мастер, касаясь объектов микронных размеров, попадает в колдовской хоровод новых качеств, становится похожим на эквилибриста на арене цирка. Но эквилибрист единоборствует лишь с силой тяготения, а над мастером микротехники и его лилипутиками властвует множество изменивших свои соотношения сил природы — молекулярные, аэродинамические, магнитного и электрического притяжения и отталкивания. Снайперами-одиночками, солдатами рукопашного боя образно называют советских мастеров микротехники — заслуженно называют!

При выполнении сверхтонких операций, как мы наблюдали это в работе Александра Сысолятина и Николая Сядристого, нервная система мастера держится на пределе человеческих возможностей.

— Мы тут вплотную подходим к тому пределу, — свидетельствует Николай Сергеевич, — когда осознанные движения уже начинают теряться среди микродвижений и колебаний, создаваемых внутренней работой нашего организма. Точность движений полностью зависит от силы и частоты пульса, ритма дыхания, от умения мастера сосредоточиваться, улавливать удобные моменты для работы и от самого процесса мышления. Усомнился в правильности движения — и пропала тонкость и точность...

Слух как бы выключается. Пульс сперва учащается, а потом становится медленным и слабым, дыхание — неглубоким. В организме наступает кислородное голодание и, если мастер рискнет непрерывно находиться два-три часа в этом состоянии общего закрепощения организма, наступает усталость, напоминающая многосуточную бессонницу.

Об этом же говорил мне не раз Александр Матвеевич Сысолятин.

— Когда сверхмелкое что-то делаешь, то прикосновение резца к изделию происходит в паузе между вдохом и выдохом, это, наверно, совпадает с паузой между ударами сердца. Но я об этом не думаю, не должен думать. Сам организм, что ли, улавливает этот момент, дает энергию моим пальцам с учетом пульса.

Оказывается, если положить руку с резцом под объектив микроскопа и сосредоточиться, не затаивая дыхания, чтобы исчезли все посторонние колебания руки, резец будет ритмично колебаться в такт только пульсу. Используя лишь часть этих колебаний (ибо по линейным размерам и они в данном случае слишком велики), можно передвигать и собирать детали. Движения руки от пульса надо использовать при самом затухании движения, осторожно, но без напряжения пододвигая тикающий резец или иголочку к детали.

И еще из опыта лучших мастеров.

Собирая микроскопические детали, нельзя надевать на себя синтетическую одежду — она усиливает накопление электрических зарядов в теле и на предметах, к которым прикасается человек. Все предметы и инструменты на столе Сядристый заземляет через столик. Подсветки закрывает тепловыми фильтрами, так как при нагреве окружающих деталей и предметного столика возникают движущиеся по поверхности предметов микроэлектрические заряды. И микродетали начинают прыгать, когда к ним прикасаются.

Из чисто технического интереса Николай Сядристый изготовил несколько шахматных фигурок диаметром у основания 6 микрон (0,006 миллиметра) и высотой 8 микрон. Некоторые микроорганизмы крупнее, чем те фигурки, — каждая в 3 миллиона раз меньше макового зерна.

Зачем такие подробности из области микротехники? — могут спросить читатели.

Ответ напрашивается сам по себе: разве одну дорогу гигантов прокладывает научно-техническая революция? Разве микротехника не движет прогресс человечества?

Два примера.

Советские микротехники создали проект телеуправляемой «подводной лодки» для хирургических целей. «Лодочка» ныряет в кровеносный сосуд, проходит по нему и тихо «вплывает» в сердце; там она обследует (передает соответствующие сигналы) сердечную камеру, поврежденные клапаны. Затем по радиокоманде хирурга из корпуса «лодочки» выпускаются иглы и лезвия, производится операция без вскрытия тела больного. Добавим, что радиоуправляемые лодки уже двигаются в макетах кровеносных сосудов.

На подольском заводе инженеры, рабочие в содружестве с учеными достигли кажущегося невероятным: из 40 граммов металла создается нить, которой можно обвить земной шар по экватору. Такая паутинка идет на изготовление приборов, отличающихся высокой точностью измерения электрических сопротивлений.

Вот какой размах приобретает микротехника!

Работа микроминиатюристов раздвигает границы мира. Их изделия опровергают прежние понятия о возможностях человека и возможностях самих материалов, утверждают веру в практическую неограниченность человеческих сил в области создания микроприборов, в области познания живого и неживого микромира.

Микроминиатюры совмещают в себе и технику, и искусство. А между тем, как утверждает Николай Сядристый, простота микроминиатюр, несмотря на кажущуюся сложность, доступна каждому — и школьнику, и академику.

И все же Николай Сергеевич вывел своеобразный кодекс, ни один пункт которого не может быть нарушен без вреда для человека:

Категорически не браться за подобную работу, если не чувствуешь к ней глубокой внутренней любви.

Работать лишь при общем хорошем самочувствии.

Следить, чтобы дыхание во время работы было естественным. Ни в коем случае его нельзя затаивать.

Тело во время работы должно быть нескованным, а движения — собранными, но легкими и непринужденными, как и мысли, они должны иметь по отношению к работе наступательный характер.

Рабочая комната должна быть безукоризненной по свежести воздуха, по освещенности и общему удобству.

Прекращать работу при малейших признаках утомления.

В один и тот же день встретить трех мастеров, живущих в разных городах, за тысячи километров от Урала, иметь возможность беседовать с каждым отдельно и со всеми вместе, сравнивать их произведения, найти в них какие-то общие черты и своеобразие миниатюр, виденных мною и еще не виденных, — это редкостная удача для автора.

Поэтому, узнав от Николая Сергеевича Сядристого о предстоящем 5 июня 1974 года открытии выставки в Политехническом музее, я сократил пребывание в Киеве и помчался в Москву.

Выставку назвали «Мир чудес». И этот мир бесконечно малых изделий удивил и потряс людей.

Неубывающе длинными были очереди к экспонатам Эдуарда Аваковича Казаряна, Михаила Григорьевича Маслюка и Николая Сергеевича Сядристого. Их изделия покоились в прозрачных колпачках-головках на вершинах белоснежных стоек — каждое изделие со своим микроскопом, позволяющим увидеть невиданное. Смотреть в тубус микроскопа мог один человек. Но все терпеливы были в этом мире чудес, — и дети ощущали возвышенность, святость искусства.

Своеобразны, неповторимы каждый из трех мастеров. Да и различные миниатюры одного мастера отличаются друг от друга оригинальностью задумки и исполнения.

Тонко высветлены изделия Эдуарда Аваковича Казаряна. В них нежная мечтательность музыканта-скрипача, и его трогательное понимание детской души, и добрая усмешка над слабостями своими и своих друзей.

С момента открытия выставки и до вечера многолюдно было у галереи скульптурных портретов и музыкальных инструментов Казаряна.

В ушке иголки поместилась точная копия скрипки Страдивариуса из позолоченного дерева — в ней пятьдесят шесть деталей. На другой стойке, опять в ушке тоненькой иголки, скульптурный портрет Паганини из золота. Дальше — Шота Руставели на четвертинке виноградной косточки; Чарли Чаплин из осколочка стальной иглы; Давид Сасунский — в пятьдесят раз меньше миллиметра; танцующие девушки в национальных одеждах на половине косточки инжира; миниатюрные дружеские шаржи на армянских дирижеров и музыкантов.

Особенно подолгу не отходили дети от удивительнейшей микрокомпозиции Казаряна.

В лошадином волосе мастер просверлил перовидным сверлышком нутро и в образовавшийся прозрачный футляр вставил белый тонкий волос, тоже просверленный вдоль и отполированный изнутри и снаружи. В этот белый узенький футлярчик (длина его один сантиметр) Эдуард Казарян вместил целый зоопарк. Кого только нет в его клетках! Лев, белый мишка, бегемот... А на неогороженных лужайках того зоопарка — доктор Айболит возле страуса с шеей микронной тоньшины, олень с двумя крошками-оленятами. Малыши взвизгивали, узнавая героев своих любимых книжек, и не хотели поверить даже мамам и папам, что обитатели зоопарка до того малы, что, не смотри в это стеклышко, ничегошеньки не увидишь. Человек с трудной фамилией — Казарян, — который давал детям пояснения, не по-южному тихоголосый и скупой на жесты, по-юному тонкий в стане, но с серебром на висках, казался им добрым волшебником. Он не давал угаснуть их восторгу, их фантазии.