Читать онлайн «Рыцарь бедный». Страница 36

В противоположность односторонней, основанной на нездоровом авантюрном риске, иногда ловушечной игре Стейницем был выдвинут иной подход к шахматной борьбе, основанный на значении пешечного расположения, на повышении техники защиты, на принципиальном признании возможности добиться победы не только матовой атакой, но и позиционным маневрированием с целью получить небольшой материальный перевес и потом постепенно реализовать его.

Стейниц не был абсолютным новатором в провозглашении преимуществ позиционной стратегии. Он использовал идеи и принципы, высказанные или продемонстрированные практически гениальными мастерами прошлого. Но заслуга Стейница была в том, что он сумел обобщить и сформулировать в печати установки «новой», позиционной школы, постепенно завоевавшие общее признание и прославившие имя Стейница больше даже, чем его спортивные достижения.

Как многие теоретики-новаторы, Стейниц иногда впадал в крайность, чтобы оттенить ярче свой тезис, и доходил даже до полного отрицания комбинационного творчества.

Он, например, утверждал, что «шахматный стратег не должен гнаться за возможностью блестящих комбинаций, а, наоборот, должен бороться с ними и предупреждать их простыми и неблестящими средствами».

Эта мысль, которую вознесли на щит в свое время, крайне путана. Речь идет, очевидно, не о «блестящих комбинациях» со стороны противника, потому что какой же чудак будет вызывать «огонь на себя» и готовить себе разгромное поражение? Значит, речь идет об отказе самому проводить блестящие комбинации, дабы ограничиваться спокойной позиционной борьбой.

Другим перегибом Стейница было то, что он пытался короля сделать активной воюющей фигурой. Так, в одной из статей того времени Стейниц писал:

«В настоящее время шахматная тактика во многом изменилась и во многом вполне противоположна старой. Атака на королевский фланг теперь составляет не правило, а исключение. Обыкновенно атака ведется сначала на центр или на ферзевый фланг… Основная идея (подчеркнуто мною. – В. П.), послужившая поводом к изменению системы, состоит в том, что за королем признано значение сильной фигуры, пригодной не только для защиты, но и для атаки, даже и в начале игры, причем, стоя у центра, он сможет сообразно требованиям партии поддержать оба фланга… Неизменная и преимущественно тактическая атака прежнего времени заменена в настоящее время стратегическими маневрами, небольшие преимущества схватываются и собираются на всяком пункте доски. Игра в настоящем ее виде основана на более положительных началах и более обращает внимание на целесообразное расположение сил, чем на непосредственную атаку».

Последователь Стейница, чемпион Германии конца прошлого века Тарраш в своем отрицании комбинационной игры пошел еще дальше. «Я всегда держусь того мнения, – писал он, – что жертва фигуры или пешки почти никогда не является непременным условием правильной и, так сказать, нормальной атаки и что жертва для получения или сохранения атаки нужна лишь в тех случаях, когда при естественном продолжении атаки допущена ошибка».

Таким образом, по мнению идеологов «новой» школы, борьба в шахматной партии должна была сводиться к осторожному маневрированию и к выжиданию ошибок противника. Конечно, если бы лидеры «новой» школы на практике строго придерживались своих теорий, они недалеко бы ушли в своем мастерстве, но в практических соревнованиях страстное сердце маэстро, его интуиция и темперамент препятствовали творческому самоограничению, и все они играли порой столь же смело и рискованно, как любой представитель осуждаемой ими «старой» школы. Вся разница была только в том, что они не добровольно искали осложнений, а использовали благоприятный случай, предоставлявшийся им противником. И у Стейница и у Тарраша можно найти немало прекрасных комбинационных партий, под которыми охотно подписались бы Андерсен, Блекберн, Цукерторт.

Чигорин внимательно следил за теоретическими высказываниями Стейница и хотя часто в печати критиковал его установки и отмечал непоследовательность в их применении на практике, но явно симпатизировал чемпиону мира как искателю-экспериментатору. Вообще в характере обоих великих шахматистов, в их творческом отношении к шахматам было что-то общее, роднящее их, и не мудрено, что, «враги» за шахматной доской, они стали друзьями в жизни и всегда сочувственно и почтительно относились друг к другу.

Я уже цитировал фразы Стейница, где он называл Чигорина гением.

А в 1891 году Чигорин писал Стейницу так:

«Истинные поклонники шахмат должны быть благодарны вам за тот интерес, который вы постоянно возбуждаете вашими нововведениями, и за ваше отвращение к шаблонной игре. Как вам известно, я не вполне разделяю вашу теорию и ваши принципы, что, однако, не мешает мне ценить их. Но вы несправедливы ко мне, многоуважаемый мистер Стейниц, когда приписываете мне односторонний взгляд на трактовку королевского фланга. В конце концов, вероятно, мы оба правы в наших взглядах на ведение игры. В некоторых своих лучших партиях вы тоже не отказывали себе в атаке королевского фланга».

Любопытно, что Стейниц, опубликовав это письмо в издаваемом им журнале, счел нужным отмежеваться от хулителей великого русского шахматиста. По поводу последней части письма Стейниц писал: «Многие критики, постоянно причисляющие Чигорина к старой школе, в большей степени, чем я, ответственны за то, что его упрекают в односторонности».

На самом деле Чигорин был далек от творческой ограниченности обеих школ – «старой» и «новой». Именно Чигорину суждено было объединить оба эти направления шахматной мысли. Теперь всякому квалифицированному шахматисту известно, что для достижения успеха необходимо (независимо от индивидуального стиля игры) сочетать в своем творчестве комбинационное, тактическое мастерство и позиционную, маневренную стратегию. Но в те времена это не было общепризнанной истиной.

Чигорин первым выдвинул и осуществил принцип гармоничного сочетания шахматной стратегии и тактики, комбинационных и позиционных элементов игры, что ныне является основной установкой советской шахматной школы. Михаил Иванович был сторонником вдохновенного шахматного творчества, конкретного подхода к позиции без заранее надуманных рецептов.

«Умение искусно комбинировать, способность находить в каждом данном положении наиболее целесообразный ход, скорее всего ведущий к выполнению задуманного плана, выше всяких принципов, или, вернее сказать, и есть единственный принцип в шахматной игре, поддающийся точному определению», – писал Чигорин.

Интересно, как эти творческие установки перекликаются со взглядами другого гениального русского шахматиста, преемника Чигорина. Сорок лет спустя в беседе с чешским мастером Опоченским чемпион мира Александр Алехин высказал такие мысли:

«Наше шахматное общество мастеров и гроссмейстеров страдает ограниченностью свободного шахматного духа. Мы мыслим шаблонно, мы думаем только о том, как решить позицию техническим путем. Мы слишком уверовали в непреложные законы игры. Все это мешает нашему самостоятельному мышлению, ограничивает наши возможности, сковывает нашу волю…

Современные шахматы в корне отличаются от игры наших дедов, – продолжал Алехин, – но в чем, собственно говоря, заключается прогресс? В прежние времена шахматисты полагались только на свою интуицию, надеясь на то, что в конце концов подвернется какая-нибудь комбинация. Теперь же играют только по строгим позиционным правилам и точному расчету. Раньше шахматисту достаточно было знать лишь несколько теоретических вариантов. Теперь этого уже мало. Так неужели прогресс заключается лишь в том, чтобы заучить их сотни? Нет уж, спасибо!

Заметьте, – резюмировал свою мысль Алехин, – если вы даже и запомните тысячи дебютных вариантов, вам это не поможет, так как в шахматы играют вот чем!» – и Алехин многозначительно постучал пальцем по лбу.

Как видно, оба великих русских шахматиста подчеркивали приоритет творческой фантазии, исходя из того, что шахматы – это прежде всего искусство, а потом уже наука и спорт. И приведенная цитата доказывает также, что Алехин в своем подходе к шахматам исходил из установок Чигорина. Насколько же грубо ошибались зарубежные современники Чигорина, относя его к «старой» школе!

Гениальный мастер комбинации, Чигорин был вместе с тем мастером позиционного маневра и силу тактического удара сочетал с задуманным стратегическим планированием, а нападение – с защитой.

«Желание воспользоваться сколь можно поспешнее ходом противника, кажущимся на первый взгляд неестественным, ошибочным, может завлечь в атаку по ложной дороге, – писал Чигорин. – Только при постепенном развитии своих сил и крайне осмотрительной игре мало-помалу приобретаются известные выгоды в положении, а затем является уже возможность нанести решительный удар».