Читать онлайн «Танцующий феникс: тайны внутренних школ ушу». Страница 7

«Общая теория культуры китайского ушу» фактически проложила новый, культуроведческий подход к ушу. В продолжение этой темы был выпущен ряд книг, посвященных, в частности, истокам формирования особого «воинского» сознания в Китае, методам традиционного воинского воспитания, соотношению воинского сословия («ся» — «рыцарей») с другими слоями населения [288].

Итак, китайскими историками проделан немалый путь в изучении традиции боевых искусств. Их труды нередко носят специальный характер, поэтому, к сожалению, далеко не всегда доходят до основной массы последователей ушу, а большей популярностью пользуются простенькие иллюстрированные брошюры или книжки в виде «ответов на вопросы». Тем не менее к 90-м годам ХХ в. создан неплохой фундамент для осмысления традиции китайских боевых искусств.

Привычный нам термин «ушу» на Западе у многих людей ассоциируется только с современным спортивным направлением, созданным в КНР в 50-е годы. Традиционные боевые искусства Китая там обозначают словом «кунфу». Его синонимом считается термин «гошу» (букв. «государственное искусство» или «национальное искусство»), возникший в ХХ в. Хотя в реальности никаких различий между понятиями «гошу», «ушу», «кунфу» не существует, все же стереотип укоренился и многие организации, проповедующие чисто традиционные виды китайских боевых искусств на Западе, действуют по принципу: «Мы преподаем кунфу (или гошу), но выступаем против вредного спорта ушу».

Первоначально «ушу» и «гунфу» означали совсем разные понятия. Дело в том, что на протяжении многих сотен лет для китайских боевых искусств использовали разные названия. Знаменитое сегодня слово «ушу» стало употребляться лишь в III в., но уже в те времена означало для китайцев не просто способы боя. Иероглиф «шу» («искусство») в древности имел священный оттенок. Так, например, назывались ритуальные действия императора, когда он общался с духами и поклонялся Небу, а также тайные приемы древних магов—даосов, выплавлявших чудесную пилюлю, дарующую долголетие и даже бессмертие. Поэтому с самого начала слово «ушу» понималось как священное — «небесное» боевое искусство.

Кунфу в китайском нормативном произношении произносится как «гунфу» и означает «высшее мастерство», «чудесное умение», «упорную работу», «мастерский труд». Это слово к боевым искусствам стало применяться, видимо, не ранее середины 2-го тысячелетия н. э.

Другой широкоупотребительный термин — «цюань» («кулак»). Чаще всего под ним подразумевается именно кулачное искусство, бой без оружия, хотя существуют и исключения. Так, в частности, под названием «шаолиньцюань» фигурируют не только методы кулачного боя, но и бой с оружием шаолиньской школы. А «цюань» превратилось в обиходное название для сотен безымянных стилей ушу, особенно начиная с XV в., когда наблюдался наиболее бурный рост школ. С XVII–XVIII в. хроники пестреют сообщениями о том, что тот или иной мастер «создал кулачное искусство» — «цзао цюань». [360]

Если термин «цюань» представлял собой фактически универсальное понятие для боя без оружия практически на всем протяжении истории Китая, то в разные эпохи встречались как бы «уточнения» этого термина. В XVII–XVIII вв. начал активно использоваться термин «цюаньшоу» — дословно «кулак—рука». Слово цюань также обозначало конкретную школу ушу, позже появился термин «цюаньпай» или просто «пай» («направление»), который используется до сих пор параллельно с первым.

В нашей литературе мы можем встретить немало обозначений комплекса ушу. Например, «воинские искусства» [22,23], «военно—прикладные искусства» [3,4]. Существует ли разница между «воинскими» и «боевыми» искусствами? Дело здесь, конечно, не столько в словесной казуистике, сколько в абсолютно различном содержании воинских и боевых искусств. По-китайски для воинских искусств существует особое обозначение — «цзюньши сюньлянь» («воинская тренировка»). Есть также древний термин «бинфа» («воинское искусство», букв. «воинские методы»), в английском переводе — «art of war». Это понятие подразумевало прежде всего способы ведения крупномасштабных сражений, управления войсками, фортификацию, тренировку и закалку воинов. А вот народные методики самосовершенствования, боевые искусства как особый вид высокоэстетизированного искусства, способы психопрактики — одним словом, все, что в конечном счете сформировало культуру ушу, осталось далеко за рамками «воинских искусств», сколь изощренными они бы ни были.

Серьезные возражения вызывает и термин «военно-прикладные искусства». Во-первых, многие стили ушу могли никогда и не являться «военными», а выполняли скорее ритуальную роль. Во-вторых, они могли быть вообще не «приложимы» к какой-либо конкретной утилитарной цели. Здесь достаточно вспомнить тайцзицюань, который мыслился прежде всего системой духовного воспитания личности, а вовсе не подготовки «воинов».

Наверное, одна из самых примечательных черт китайского ушу заключается в том, что оно стало воплощеным символом всей китайской культуры.

Сейчас, как и много веков назад, через каналы ушу осуществляется преемственность основных культурных ценностей прошлого. Через боевые искусства китайцы не просто узнают, но и осознают реальность многих философских понятий, приобщаются к образам героев древности. Сеть школ ушу дает ощущение приобщения к единому «родовому древу» традиции — китаец никогда не воспринимал ушу как совокупность приемов, методов тренировки или, скажем, как какой-то отдельный стиль.

В Китае сложилась определенная культура боевых искусств со своими законами и правилами, со своей литературой и театром, с поэзией и рисунками, учебными заведениями, школами, своей элитой и ритуалами. И в то же время весь этот комплекс был столь плотно интегрирован в повседневную жизнь Китая, во всю китайскую культуру, что, рассуждая об ушу, приходится касаться практически всех ее сторон, начиная от философии и вплоть до обычаев повседневной жизни.

На Западе принято говорить о некоей философии боевых искусств. Однако самостоятельной «философии ушу» никогда не было — боевые искусства используют постулаты, пришедшие из различных духовно-религиозных систем, например, из буддизма, даосизма, конфуцианства, даже китайского мусульманства. Например, стиль тайцзицюань практически целиком вобрал в себя неоконфуцианское мировоззрение, шаолиньцюань стал «прикладным» осмыслением буддизма. Однако большинство стилей формировалось при решающем влиянии сектантского синкретизма.

А как сами носители культуры ушу осмысляли духовные грани своего искусства?

Известный мастер стиля синъицюань Чэ Ижун (Х1Х в.) отмечал: «Пути боевых искусств сходятся к срединному Дао… И смысл ушу — в постижении этого Дао» [216]. Фраза весьма примечательна и характерна для «внутренней» традиции осмысления ушу: смысл практики боевых искусств заключен не в доведении своего мастерства до совершенства, но в постижении универсального пути всех вещей и источника мироздания — Дао. Внутренняя суть ушу преломлялась именно в терминах мистической космогонии, а сами боевые искусства превращались в особый метод духовной практики.

Дао дает рождение всем вещам и явлениям мира. Оставаясь невидимым, оно обладает абсолютным могуществом и необоримой мощью. Путем сложной духовной практики человек способен достичь гармонии с Дао, слиться с ним.

«До того как появились Небо и Земля, в середине великой пустоты и безграничности существовала в хаосе пневма-ци, и зовется это состояние Беспредельным: Беспредельное и Великий предел. Великий предел — это корень Неба и Земли, исток и начало мириад явлений»[123]. Этот текст, на первый взгляд, кажущийся отрывком из философского произведения, является фрагментом трактата по тайцзицюань. И в самом начале — обратим на это особое внимание — повествуется не о технике боя, а именно о философских понятиях. Одно из них, ставшее ключевым не только для ушу, но и для всей культуры Китая — ци. Существуют несколько трактовок этого термина — «пар», «воздух», «энергия», «пневма». Мы намеренно оставим его без перевода, поскольку он не имеет прямого аналога ни в одном западном языке, и скорее соотносится с восточным «энергетическим» видением мира, нежели с каким-то конкретным известным нам явлением.