Читать онлайн «Мы все в шаге от диабета. Остановите губительную тягу к сахару и не допустите развития диабета 2-го типа». Страница 10

У младенцев, вскармливаемых грудью, равновесие между потребностью и гедонизмом складывается естественно, так как материнское молоко содержит множество видов пептидов (короткие белки), источников казеина (молочный белок). Орексигенный казеин (стимулирующий аппетит) вступает в действие с первой минуты: ребенок жадно пьет. Потом начинает действовать другой казеин (каппа-казеин) – анорексигенный (снижающий аппетит), который побуждает ребенка прекратить сосание. Многие ошибочно утверждают, что наша тяга к жирному и сладкому восходит к детским ощущениям вкуса материнского молока. Голодный грудничок плачет: у него есть потребность в молоке. Его дугообразное ядро стимулировано. Ребенок начинает сосать, после приблизительно пяти-шести сосаний ритм ускоряется (под действием бета-казеина), а перед остановкой замедляется (под действием каппа-казеина). К концу сосания взгляд ребенка становится рассеянным, будто у «ушибленного». Так и есть! Его мю-опиоидные рецепторы (чувствительные к опиатам) насытились. Этот процесс не имеет никакой связи с размером желудка. Все происходит под влиянием казеинов на мозг.

Трудность заключается в том, чтобы и в дальнейшем найти идеальный баланс и уметь почувствовать, в какую минуту необходимость в пище уступает место обжорству. Как раз со времени отъема ребенка от груди начинают формироваться и деформироваться гедонические цепочки.

Оценка аппетита, потребность в калориях постоянно пересчитывается. Нулевой уровень потребности – когда входящая энергия покрывает затрачиваемую. Гедонический опыт обуславливает перемещение нуля в сторону поиска приятных ощущений, исходя из реакций и параметров, приобретенных в самом раннем детстве (типа удовольствия от бисквитных печений «мадлен» в романе Пруста). Сначала превалирует генетический автоматизм, потом к нему примешиваются и приобретенный автоматизм, и опыт; они включаются в ответ на различные ситуации.

Гедонизм связан с поведением героя романа Пруста, когда тот получает удовольствие от известного печенья, и его мозг обращается к приятным ощущениям. В минуту наслаждения мозг подчиняется корреляции между вкусом и памятью. Это понятие об удовольствии объясняется тем, что каждый из нас привязан к какой-нибудь символической «мадленке», а то и дюжине таких сладостей… И это не отварная рыба и не брокколи! Короче говоря, наши приятные воспоминания связаны с жирами или сахарами, идеал – сочетание того и другого! Противостоять трудно.

В связи с тем, что сохраняется способность использовать разнообразие компенсаций, риск зависимости не уменьшается, а когда нет других удовольствий, кроме сладостей, система компенсаций превращается в отклонение от нормы.

Мозг, который предпочитает легкий путь, толкает нас к сладкому (или к алкоголю, сигарете, наркотикам). Злоупотребление сахаром в первый раз не ведет к нарушению поведения, в противоположность алкоголю, наркотикам или табаку. Когда есть желание следить за потреблением сахара, решение состоит в пересмотре взгляда на удовольствие от сладкого.

Если метаболизм и гедонизм (наше пищевое поведение) функционируют в унисон, мы чувствуем себя хорошо, в случае смещения возникают проблемы, и тенденция к гедонизму толкает нас навстречу метаболизму, а это значит – к зависимости и/или болезни.

Здесь и таится опасность изменения режима питания. Виновником являются ограниченные знания или контроль за питанием лишь с целью похудения. Не прислушиваясь ни к желаниям, ни к инстинктам, стараясь не есть при чувстве голода (потому что «нельзя»), даже когда очень хочется (только то, что «можно»), мы изымаем из рациона весь спектр продуктов, дающих нам энергию. Это открытая дверь в неудержимую, продиктованную эмоцией страсть к пище, которая не продиктована потребностью, и, наконец, к нарушению пищевого поведения. Демонизировать продукты и категорически отказываться от удовольствий – это тоже путь к пищевой зависимости.

Мозг культивирует предпочтение жиров и углеводов, причем он это делает заранее, с самого детства; нам все больше и больше хочется насыщаться этими субстанциями, до потери интереса ко второму миру, каковым является «метаболическое тело» (оно переваривает, откладывает и эвакуирует…). Таким же образом мозг реагирует на курение: даже зная, что табак наносит ему вред и подрывает здоровье организма, он подчиняется импульсам, которые почти или совсем не отвечают на его волю. Кора головного мозга не справляется с желанием получить удовольствие от курения. Это что-то вроде механизма, похожего на рефлекс. Когда гедонические цепочки прочно установились, они существуют независимо от состояния метаболического тела.

Зависимость и аддикция, безусловно, сформировались в детстве из-за привычки (дурной) поощрять или утешать ребенка при помощи сладостей на основе рафинированного сахара, таких как лимонады, конфеты, шоколадные батончики, мороженое. Или, наоборот, наказывать, лишая сладкого! Реклама действует негативно, она с поражающим размахом пропагандирует бесполезные продукты, внушая нам мысль о необходимости их потребления. Реклама обращается к мозгу, к сфере поглощения и удовольствия, которое можно получить посредством рецепторов вкуса. Последствия для «метаболического» тела не принимаются в расчет.

Проделанные недавно исследования продемонстрировали, что крысы испытывают настоящую зависимость от рафинированного сахара; их цепочки компенсации нарушаются так же, как у токсикоманов (мы говорим о зависимости в медицинском смысле слова, как она кодифицирована в DSM-IV-TR[10], руководстве по диагностике и статистике психических расстройств). Еще удивительнее, что среди крыс, которым предлагали на выбор либо подслащенную воду, либо воду с примесью кокаина, 90 % выбрали подслащенную воду! И такое предпочтение наблюдалось у крыс, долгое время принимавших кокаин. Выходит, что сахар потенциально вызывает большую зависимость, чем кокаин. Морские свинки сахар предпочитают никотину. Не похоже, что речь идет о специфических предпочтениях именно крыс; врачам удалось представить доказательства того, что то же самое происходит с тучным человеком: у него прослеживается пристрастие к еде (и без сомненья, к сладостям).

Сделанные открытия наводят на вопрос: можно ли излишнее пристрастие к сахару приравнять к зависимости от наркотиков или алкоголя? Мнения ученых разделились.

Одни исследователи, такие как Серж Ахмед Бордо из CNRS (Национального центра научных исследований Франции), придерживаются именно такой точки зрения, другие, например Жан-Поль Тассен, категорически не согласны с термином.

По мнению Даниэля Риго, профессора (CHU) Университетского медицинского центра Дижона, нельзя говорить о пристрастии к сахару, так как еще не наблюдалась зависимость от сахарного песка (или сахара в кусочках), он считает, что этот вопрос следует обсуждать. Сахаром как таковым не наслаждаются. Исключить чистый сахар – не такая уж большая проблема, но если его соединить с жирами (кондитерские изделия), его воздействие усиливается. Наша зависимость от сладкого покоится на смеси этих двух ингредиентов.

Пагубную привязанность называют также аддикцией. Римские рабы зависели, были «привязаны» к своему хозяину. В Средние века аддиктом называли должника, не способного освободиться от долга, заключенного в долговую тюрьму. Термин не так далек от современного его понимания. Психоаналитик Джойс МакДугалл, которая является автором книг об аддикции, полагает, что человек, зависимый от чего-либо, – «раб одной единственной цели – убежать от психической боли». Это его способ перенести психическую боль и состояние аффективного расстройства. Автор опровергает классическое восприятие токсикомании как «желания отравиться». Аддиктивное поведение свидетельствует, по словам психоаналитика, о неправильном развитии процесса сепарации мать/ребенок, который обычно проходит через период любимых зайчиков-мишек, предшествующий самостоятельности. Когда что-то нарушает этот процесс, ребенок, взрослея, чтобы избавиться от тревоги, психологически вынужден искать замещения во внешнем мире.

Специалисты по нарушению пищевого поведения подходят к этому вопросу скорее с точки зрения аддикции, чем осознанных действий. Профессор Уильям Лоунстайн предпочитает говорить об «аддиктивном типе психологического поведения», что, по его мнению, более справедливо и не несет обличающей нагрузки. Группа ученых Национального центра научных исследований Монпеллье, работая совместно с американскими и швейцарскими специалистами, пошла еще дальше и выдвинула гипотезу, согласно которой анорексия также срабатывает как зависимость. И это созвучно с теорией Джойс МакДугалл. Возможно, анорексия активирует некоторые молекулярные пути на уровне прилежащего ядра – так же как у людей, зависимых от таких наркотиков, как экстази и особенно кокаин. Заметим между прочим, что эти вещества известны как анорексигенные.