Читать онлайн «ДВИЖЕНИЕ ВВЕРХ». Страница 31

 Эта глава — небольшие зарисовки о 70-х, золотой эре баскетболиста Сергея Белова, какими бы неоднозначными и противоречивыми они ни были, и какие бы эмоции ни вызвали у вас подзаголовки этой главы, взятые со страниц советских газет. О десятилетии, которое началось нашим провалом на чемпионате мира в Любляне, прервавшим многолетнее пребывание у руля сборной Александра Гомельского, а закончилось признанием меня выдающимся спортсменом, достойным зажечь огонь московской Олимпиады. О том, как мы — я и мои товарищи по спорту — жили в то время, каким оно было и какими были мы, что сопровождало нашу жизнь — игроков команды ЦСКА и сборной СССР.

 Эта эпоха дорога мне. В первую очередь потому, что она ознаменована самой великой победой, которую я вместе с командой добыл для своей страны.

 Начало нового десятилетия давало мне повод подвести предварительные итоги первого этапа моего жизненного и спортивного пути. Мне было 27 лет, я вступал в пору спортивной и мужской зрелости. Уже пять лет я был женат, дочери недавно исполнился год. У меня были определенный стабильный достаток, квартира в Москве, офицерское звание. Я был на хорошем счету у спортивного и партийного руководства. По меркам среднестатистического советского человека моя жизнь складывалась вполне успешно.

 Но самое главное — у меня было любимое дело, в котором я реализовался так, как я об этом мечтал в детстве. Я играл в команде своей мечты — ЦСКА, вместе с ней стал чемпионом СССР. Более того, я был ее лидером, одним из основных игроков. Я стабильно входил в национальную сборную, в составе которой успел стать чемпионом мира и трехкратным чемпионом Европы. Наша «Красная Машина» набирала все более и более мощный ход. Мы чувствовали, что не за горами тот день, когда мы сможем бросить вызов единственным пока еще не поверженным на высшем уровне соперникам — баскетболистам США.

 Спорт в СССР в масштабах общенациональной политики был, безусловно, сильно политизирован и идеологизирован. Но нас, спортсменов, это, как ни странно, сильно не касалось. Видимо, обеспечивали эту идеологизацию неглупые люди, которые понимали, что от психологического состояния спортсменов зависит конечный результат — медали мировых и европейских спортивных форумов, доказывающие преимущество социалистической системы развития, — и что перегружать нас политикой контрпродуктивно.

 Партийные органы незримо присутствовали в нашей жизни, определяли нашу судьбу в самых важных ее аспектах, но их постоянное участие в нашей повседневности преувеличивать не следует. Конечно, проводились различные собрания, накачки на результат, но в основном для всех ребят это было пустым звуком, так как мы были профессионалами и знали, что спорт на этих лозунгах не стоит. К счастью, собственно в подготовке к соревнованиям и в их процессе превалировал именно профессиональный подход, партийные руководители и комитетчики в спортивный процесс не лезли, по крайней мере, когда доходило до серьезного дела.

 Существенного идеологического давления на игроков в целом также не было. На национальном уровне мы были объективно лучшими, и для регулярных побед в чемпионате СССР «накачивать» нас не требовалось. Что касается международных соревнований, то накануне них нас собирали, желали успехов..

 Вся прелесть общения с номенклатурой доставалась главным тренерам. «Наезды» и жесткие разборы полетов касались в основном их. Невыполнение «плановых» показателей, как правило, заканчивалось для них плохо. Впрочем, случались и исключения — так, после бронзы в Мехико А. Я. Гомельский, проявив поразительную жизнестойкость, остался во главе сборной. Не устоял он только после провала на чемпионате мира в Любляне в 1970-м.

 Во многом это общение отягощалось подковерной борьбой за тренерские посты, кознями и провокациями, в которых тренеры сами поднаторели. На спортсменов эта «борьба бульдогов под ковром» порой влияла, но опосредованно.

 Присутствие «органов» в спорте в основном сводилось к ведению досье на спортсменов, регулярно бывающих за границей, с контролем их коммерческой активности и контактов с иностранцами. Разработки производились в отношении тех, кто слишком близко приближался к по-настоящему противозаконной деятельности или просто чересчур борзел. Кого-то могли лишь щелкнуть по носу, а кого-то упрятывали всерьез и надолго. В отношении прочих у Комитета всегда был компромат на случай необходимости, но я не припомню случаев, чтобы кого-то «вязали» абсолютно на ровном месте.

 Зримо Комитет присутствовал в нашей жизни только в облике «заместителей руководителей делегаций» или «запасных спортсменов» при выезде за рубеж. Вели они себя, как правило, незаметно, но смотрели за всеми пристально и по окончании командировки готовили подробные отчеты.

 С кураторами от КГБ иногда были связаны забавные истории. Одну из них я слышал от спортсмена из советской гребной команды, участвовавшей в мюнхенской Олимпиаде. В ресторане со шведским столом в олимпийской деревне к ним с напарником подсел «запасной спортсмен», который стал провоцировать ребят на разговор о преимуществах капиталистической системы над советской: «как у них тут все красиво и хорошо устроено, не то, что у нас» и т. д. Чтобы беседа складывалась органично, себе он тоже взял обеденную порцию.

 Гребцы — народ прожорливый, в отличие от баскетболистов, и парни просто молча слушали «товарища по команде», поглощая немалое содержимое своих тарелок. Покончив с ним, они так же молча встали и отправились к шведскому столу, где «повторили» заказ, вернулись за свой столик и продолжили обед. Чтобы не терять нить разговора, офицеру пришлось, скрепя сердце, также взять себе добавку и, уже давясь ею, дальше излагать свои соображения. Но когда гребцы, угрюмо сожрав вторую порцию, по-прежнему молча отправились за третьей, провокатор понял, что «такой народ никому не победить», и ретировался.

 Порой такие комедии приобретали драматический оттенок. На Олимпиаде в Мехико на продаже привезенного из Союза товара комитетчики поймали барьериста Кудинского. Руководство жестко и недвусмысленно обозначило его перспективу: «Если не будешь в тройке» Парень был настроен побить все существующие рекорды, чтобы реабилитироваться. Но на этом его несчастья не закончились.

 Непосредственно накануне старта легкоатлеты, жившие в соседнем от нас блоке олимпийской деревни, устроили какую-то потешную возню, подшучивая друг над другом. Один спортсмен, обидевшись на Кудинского за слишком агрессивные насмешки, вскочил и. нанес бегуну мощнейший удар ногой в пах. На этом все, по сути, и закончилось. На старт в финальном забеге на следующий день бедолага все- таки вышел, но не дотерпел до финиша и сошел. Не знаю, в какой степени спортивное руководство привело свои угрозы в исполнение, но больше я фамилии «Кудинский» не слышал никогда.

 Временами политика все же вмешивалась в наши планы более заметно. Например, после 1973-го года занятный характер приобрело участие ЦСКА в Кубке европейских чемпионов. Несколько раз на какой-то из ранних стадий розыгрыша волей жребия (или чьей-то еще?) мы стали встречаться с израильским «Маккаби», а волей Политбюро наше противостояние стало трагикомическим.

 Советское руководство любило практиковать политические демарши в виде невыезда наших спортивных команд в страны с не устраивающим СССР политическим режимом. Это вполне вписывалось в контекст политической травли, развернутой в советских СМИ по какому-либо поводу. Заголовками «Свободу Луису Корвалану»[18],«Руки прочь от Вьетнама» пестрели тогда все отечественные издания.

 Всем известна неявка футбольной сборной на отборочный матч против Чили, стоивший нам финала чемпионата мира. Реже вспоминают отказ баскетбольной сборной, уверенно шедшей к победе в финальном турнире чемпионата мира 1959 года, выйти на игру против Тайваня, что повлекло дисквалификацию команды.

 Выезд спортсменов страны победившего социализма в Тель-Авив в разгар «еврейского вопроса»[19] был категорически недопустим. В результате в гостевой встрече ЦСКА засчитывали техническое поражение. Но и это было еще не все. Приехать на игру в столицу нашей Родины израильтяне тоже были недостойны, и «домашние» игры против «Маккаби» мы проводили в Бельгии, т. е. фактор «своего поля» практически не использовали.

 За команду из Тель-Авива в те годы выступали очень сильные американские натурализованные игроки, и вся стартовая пятерка у «израильтян» была черная. Играть с ними, да еще неизвестно где, было непросто, и мы эти «домашние» игры регулярно проигрывали, пропуская соперника в следующий этап турнира.