Читать онлайн «Рыжий ослик или Превращения: книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать». Страница 7

— Дело хозяйское! Но поглядите, умоляю, в этот скромный пруд, говорящий одну только правду.

Шухлик заглянул краем глаза и увидал неизвестное в природе животное. Горбатенькое, как карликовый верблюд. Угрюмое, как сотня носорогов. Подслепова- тое, как крот. Вислоухое и облезлое. С шакальим злым оскалом.

— И что это?! — отшатнулся он, как от удара плёткой — Моё отражение?

— От рожи изображение, — вздохнул дайди. — И к сожалению, любезный, рожа ваша. Родная мамочка- ослица не признает! Поэтому, чтобы никого не пугать в саду, чтобы деревья не увядали, надо её, то есть, простите, рожу, хоть какого смягчить. Скажите, пожалуйста, "кишмиш"!

— Ну, пожалуйста, — неохотно повторил Шухлик. — Кышмыш!

— Аи! — вскрикнул дайди, отпрыгивая в сторону. -

Боюсь, что вы меня укусите! Или сожрёте, как кошка мышку! Наверное, любезный, вы никогда не пробовали кишмиш, потому что нельзя произносить так зверски название сладчайшего сушёного винограда. Представьте себе этот нежный вкус. Ну, ещё одна попытка!

Ослик старался изо всех сил, но тут вспомнил, к несчастью, о том изюме, который получил за него на базаре хозяин Дурды, и так гаркнул "кижмыж!", что отдыхавшие на берегу еноты едва не лишились чувств.

— Уже значительно лучше! — кивнул Диван-биби, чутко прислушиваясь, как настройщик музыкального инструмента. — Теперь повторите. Но, заклинаю, потише, помедленней, будто вытягиваете сочный, длиннющий корешок из грядки.

Шухлик вдруг ясно вообразил этот корешок и потянул его осторожно, чтобы не оборвать:

— Ки-и-и-ш-м-и-и-и-ш…

И уши сошлись на затылке, обнявшись, как родные братья. А потом подпрыгнули и чуть не улетели, будто два рыжих фазана. Ослик вытаращил глаза — ведь именно так он улыбался давным-давно, когда жил рядом с мамой на родном дворе. И во рту и на душе стало так сладко, будто и впрямь наелся кишмиша!

Диван-биби вдруг выхватил откуда-то сачок, каким ловят бабочек, и накрыл голову Шухлика.

— Попалась! — воскликнул он. — Уже не упорхнёт! Берегите, берегите её, любезный! Она такая нежная. Носите её с утра до вечера! И спите вместе — милее этой улыбки нет на свете!

Рыжий ослик ещё раз заглянул в пруд. Действительно, очень многое уже изменилось к лучшему. На него смотрела небольшая опрятная головка с круглыми ушками и приятной азиатской улыбкой. Вид, может быть, и глуповатый, но располагающий.

Ослик прищурился, склонился к самой воде. И глазам не поверил — его отражение моргнуло, фыркнуло сквозь усы, махнуло перепончатой лапой, представилось: "Ошна!" — и поплыло к другому берегу, оказавшись обыкновенной выдрой.

Шухлик едва не упустил свою улыбку. Ещё бы чуть, и она уплыла бы за выдрой. Потом опять лови её сачком или на удочку в пруду!

Уже наступил вечер. Первый вечер Шухлика в саду Багишамал. Он и не заметил, как день прошёл, как облетели с деревьев цветочные лепестки, как вызрели ягоды и фрукты.

Там и сям стояли раздвижные стремянки, на которых сидели всякие Божьи создания, собиравшие плоды в корзины. Среди них приметил Шухлик и тушканчика Уку, и фокусника Хамелеона, и енотов-полоскунов, и одного старинного знакомого сурка по имени Амаки, и кукушку Кокку.

— Идите ужинать, любезный, — услыхал он голос дайди. — Горсточка кишмиша поддержит ваши силы.

Да не забудьте с утра свистнуть вместе с петухами. Ангельских сновидений! Би-би! — прогудел на прощание.

И Диван-биби куда-то упорхнул, как ночной мотылёк, в своём тёмно-красном халате. Хотя встречаются ли лысые мотыльки? Наверное. В саду Багишамал всякое бывает.

Как говорится, от работы не будешь богат, а будешь горбат. Шухлик это запомнил ещё с тех времён, когда жил у Маймуна-Таловчи.

Само слово «работа», понятно, происходит от слова «раб». А кто такой раб? Да просто подневольный сирота, вроде рыжего ослика Шухлика, который искренне, всем сердцем ненавидел всякую работу.

Ранним утром, когда деревья только-только зацветали, он свистнул, опередив петуха Хороза, отряхнулся, сгоняя сон, и с улыбкой на морде отправился к пруду.

Неизвестно, спал ли Шухлик с этой улыбкой, но она как-то помялась со вчерашнего дня и напоминала протяжный зевок. Однако настроение всё равно, хоть чуть-чуть, а улучшала.

Веял лёгкий освежающий северный ветерок. Неподалёку бормотал ручей, и к пруду подходили умыться разные обитатели сада, кивая ослику как новому соседу. Особенно любезны были четыре енота и сурок дядюшка Амаки. Так долго и церемонно раскланивались, что у дядюшки закружилась голова, и он шлёпнулся в воду, откуда его живо извлекла выдра Ошна.

Впрочем, попадались и хмурые ворчуны. Например, дикобраз Жайра, стуча длинными иголками, так глянул исподлобья, будто Шухлик спёр у него завтрак. И крыса Каламуш, пробегая мимо, пискнула досадное "рыжий пень" вместо "добрый день".

Ослик и правда стоял как пень, ожидая, когда появится дайди Диван-биби и задаст работу, прикажет, что делать. Время от времени, восстанавливая улыбку, он потихонечку говорил: "Кишмиш".

Уже весь сад был в цвету, и сам день распустился, сладко благоухая, а дайди куда-то запропал. Шухлик обогнул по берегу пруд и прошёлся вдоль ручья, осматривая по пути деревья, кусты и клумбы. Так он достиг родника и увидел, что его почти завалил огромный валун, съехавший с глинистого пригорка. Бедный родник, задыхаясь, еле пускал пузыри.

Шухлик упёрся плечом, поднатужился и сдвинул камень, а затем откатил подальше в сторону. Оглядевшись, он решил, что и сам глинистый холмик здесь совсем ни к чему. Надо его срыть. Вообще расчистить место вокруг родника. Утрамбовать и выложить мелкой галькой.

Так он и провозился до вечера, пощипав на обед кое-какой травы. Между делом заметил: яблони дают такой урожай, что ветвям необходимы подпорки, иначе обломятся. К тому же хорошо бы отвести от ручья каналы-арыки к окраинам сада, где воды явно не хватает.

Уже затемно Шухлик приплёлся к своему стойлу неподалёку от войлочной кибитки дайди Диван-биби, располагавшейся прямо под огромным древним платаном, или чинарой.

Он так уморился, что даже есть не хотелось. Пожалуй, и у Маймуна-Таловчи не каждый день настолько уставал.

Закрыл глаза, ожидая привычную чёрную яму, но всю ночь плыли перед ним розовые деревья и закатное небо, на котором проступала, как растущий месяц, знакомая уже улыбка.

Утром петух Хороз был очень горд, опередив Шухлика. Рыжий ослик с трудом проснулся, но сразу вспомнил, какие у него впереди дела, сколько всего задумано, и так свистнул от всей души, что сад встрепенулся и начал расцветать минут на двадцать раньше положенного.

Каждый день Шухлик находил себе новые занятия в саду. Устраивал затончики и плотины, водопады с фонтанами, замысловато подстригал кусты, так что они напоминали его знакомых — тушканчика Уку, например, или сурка дядюшку Амаки, — прокладывал новые дорожки и убирал опавшие листья.

Если бы его спросили, любит ли он свою работу, Шухлик, наверное, удивился: "Какая работа? От слова «раб»? Никто мной не понукает и не колет палкой в загривок. Что в голову приходит, то и делаю. А это я люблю. Просто моя голова оказалась садовой".

Ему уже не требовалось произносить «кишмиш» для поддержания улыбки. Она так надёжно прилипла, будто резиновая купательная шапочка.

Всё, казалось бы, прекрасно, однако кто-то постоянно вредил Шухлику — прокопанный накануне арык полузасыпан, дорожки сузились и окривели, а водопад совсем не в том месте, где был вчера! Исчезла знакомая вишня, зато неведомо откуда возникли три новых гранатовых дерева. Словом, очень странные садовые происшествия.

Ослик, хоть и улыбался через силу, но так злился на всех без разбору, что начинал порой рычать, как дикий камышовый кот, распугивая павлинов и фазанов.

Выдра Ошна, казалось ему, нарочно мутит воду в пруду. Фокусник Хамелеон дразнится, становясь ярко-рыжим, когда Шухлик рядом.

Тушканчик Ука вообще изображает из себя карликового осла, потому что имеет хвост с кисточкой. Даже дядюшка Амаки слишком уж приветлив, а кукушка Кокку кукует с утра до вечера, как сумасшедшая, назло Шухлику. Все хотят обидеть!

Особенно он подозревал дикобраза Жайру и крысу Каламуш. "Жутко неприятные особы! — думал Шухлик. — От таких всего можно ожидать. Устрою, пожалуй, засаду!"

И вот, когда наступили тихие сумерки, он спрятался в кустах облепихи. Очень удачно — рыжий среди рыжих ягод, не разглядеть. А ему всё было видно, насколько может видеть подслеповатый ослик безлунной ночью.

Неподалёку успокоительно лепетал ручей. Пронзительно вскрикивали павлины, желая друг другу спокойного сна. А попугай Тутти, как обычно, мурлыкал колыбельную всему саду. Какие-то смутные тени порхали среди деревьев. И просыпались светлячки, не дававшие, к сожалению, достаточно света.