Читать онлайн «Роман с мертвой девушкой». Страница 38

— Недурно он проведет последние часы, — хохотнул приятель. — Вот только бабы немного холодны…

И рассказал, что часто развлекается, взгромождая жмуриков на грымз, понуждая их таким образом к загробному коитусу, а то и супружеской измене.

— Только их никак не расшевелишь, — пожаловался он.

Я подумал: у живых поверье — перед дорогой присесть. Мертвые перед последним путешествием лежат.

Мы свалили тушу толкательницы-чемпиона с тележки, хлебнули по глотку из банки с заспиртованными внутренностями какого-то сифилитика, но закусывать его требухой не стали. Приятель предложил остаться на ночевку и попробовать еще и спирт из колб с двухголовыми зародышами, но я отказался. Пообещав приехать со съемочной группой, откланялся. Бессонной ночью в голову лезло: что если и мою любимую в морге принуждали к совокуплению с посторонними телами?

На похоронах Фуфлович держался именинником, ходил вокруг гроба, поправлял неровно лежавшие цветы, позировал перед камерами и, неподдельно любуясь то собой, то покойником, повторял:

— Он восхитителен! Какие дивные пятна наползли на лоб… Будто тучки набежали на небосклон… А какая густая плесень-прозелень выросла на проплешине… Вот-вот проклюнутся грибы… Если не поганки, можно собрать — и в суп!

Перед атаковавшими его (в том числе и зарубежными) корреспондентами держался молодцом, но вечером, когда остался в узком кругу своих, застрадал:

— Почему она, а не я? Почему эта толкательница? Почему ее доставили в цинковом гробу? За что ей везение? Я бы так смотрелся в этой консерве… В венке из роз… Мне к лицу траур… По нашей погибающей родине… Да, это я, я должен был оказаться на ее… его… месте… Ах, почему мурена перекусила не меня? Это героично! И эротично!

После заслуженного успеха, который выпал Фуфловичу (он сам его стяжал!) в связи с организацией похорон спортсмена-трансвистита, сернокислотник отбыл в долгосрочную экспедицию по кладбищам мира: отыскивая могилы соотечественников, затевал склоки и скандалы с местными муниципалитетами, сзывал шумные пресс-конференции, отсуживал или выкупал останки, устраивал показательные эксгумации и скрупулезные освидетельствования, выцарапывал кости и клочки кожи и нацарапывал на колбах с именитыми прахами свои инициалы, а затем, переправив ценный груз в пределы отечества, закатывал помпезные перезахоронения и тризны — с приглашением на траурные салюты и чаепития членов царских домов, вдовствующих императриц, регентов, инфантов и прочих венценосных особ. Его репортажи о поиске, обнаружении и доставке полуистлевших волос и черепов пользовались колоссальнейшим успехом. Но при этом он почему-то хотел непременно выпереть с экрана меня, занять именно мое место. Спохватившись, я позвал в эфир селекционера, бившегося над выведением морозоустойчивых сортов квадратных яблок, прямоугольных груш, кубиковидных персиков и клубничин — что существенно упрощало проблему транспортировки. Аудитория осталась глуха к мичуринским опытам. И это при том, что садовод заявил:

— Идя по стопам Стоеросова, мы скоро усовершенствуем и человеческую породу, сделаем ее компактно квадратной, чтоб удобнее было в транспорте в часы «пик» и при жилищном строительстве.

В провонявшем формалином каземате морга я не ограничился заснятием на пленку акробатического водружения трупа на труп, а — вместе с бригадой сортировщиков и заборщиков материала для трансплантации — прокатился по приемным отделениям и операционным множества клиник и добыл уйму захватывающих кадров, но денежное вознаграждение, которое получил, не могло даже близко соперничать с громадной цифрой, которая значилась в гонорарной ведомости против фамилии устроителя кладбищенского спурта. Интерес к моей передаче не вырос ни на йоту. Счастливого озарения, каким стало приглашение в студию крематорской капельдинерши, не повторялось…

В порыве конкурентного азарта и стремлении отбросить начавшего опережать меня соперника, я истребовал из заключения серийного насильника-убийцу. Его отрядили в мое распоряжение, чтоб рассказал о секретах преступного ремесла. Целый день я катал уголовника в машине по городу и, сверяясь с выданными мне материалами следствия, воскрешал в памяти поднадзорного места, где им были совершены тягчайшие злодеяния. Операторы запечатлевали мимику душегуба, когда он оказывался в знакомой обстановке, а я зачитывал куски его же показаний на допросах. Погружаясь в прошлое, изверг заново переживал моменты исступленного счастья. С его желтоватым, маловыразительным, дынеподобным овалом происходили потрясающие метаморфозы: словно бы просверленные в кожуре отверстия ноздрей трепетали, надрезы губ растягивались в сладострастной улыбке, глаза сочились гнойным соком и сомнамбулически блуждали… Он испытывал почти катарсис и с видимым удовольствием анализировал особенности поведения жертв. Под занавес путешествия признался, что далеко не все его подвиги отражены в протоколах. Многое он утаил для личного пользования. «Чтоб было, что вспомнить бессонными ночами», — безмятежно улыбаясь, сказал он. Ибо то, что стало достоянием гласности, по его мнению, принадлежало уже не ему, а многим, всем. «Людям, обществу». Такое раздербаненное богатство не посмакуешь, оно захватано и залапано чужими грязными пальцами и замарано нечистыми помыслами. Я спросил: не согласится ли он выдать моей программе эксклюзив из потайных закромов? (Пообещав, что договорюсь с прокуратурой, и срок за откровенность не набавят). Он выторговал за эту услугу обед в китайском ресторане и оплаченные два часа пребывания в публичном доме. Где ухитрился прирезать одну из развлекавших его путан. Мне происшествие было на руку: операторы запечатлели и пропитанные кровью простыни, и то, как погибшую застегивают в черной полиэтиленовый мешок и выносят из вертепа, где она несколько минут назад весело хохотала и пила шампанское. Понятно, после столь эффектного хроникального вступления (анонс начал транслироваться сразу после совершения убийства) передача прокатила как по маслу и стяжала признательность миллионов. Но с фуфловичевскими маргинальными сюжетами все равно не сравнялась.

Преступник, вальяжно развалясь в кресле, неторопливо перечислял свои мокрые заслуги. Упомянул эпизоды, широко и подробно освещенные в прессе, а затем перешел к неизвестным страницам своей насыщенной биографии. Он сдержал слово и вывалил столько сокровенного, что я невольно заслушался. Например, о жертвах («так называемых» — ухмыльнувшись, уточнил он), укрывавших его от поисковых нарядов милиции, то есть по сути и не жертвах, не страдательной, а заинтересованной категории, поскольку они остались эротическим контактом более чем удовлетворены. Поясню для непонятливых: укокошивателя долго не могли поймать, потому что истомившиеся без мужской ласки женщины, несмотря на угрозу быть убитыми, не прочь были вновь залучить его в гости. Маниакальность и приверженность ножу и опасной бритве их не пугала и не смущала! Не охлаждали и излияния о многочисленных расправах, которыми он похвалялся! Его фотографии были расклеены по городу, но намерение обрести в постели радость пересиливало страх быть распоротой, как икряная семга или лососиха.

Когда убийца наконец замолчал, меня пронзило: как повела бы себя с ним моя ненаглядная? Страдание, видимо, отразилась на лице. Что не ускользнуло от руководства.

— Кому нужны переживания! — орал после эфира Гондольский. — Улыбайся! Этот твой маньяк такой юморной. Просто душка. Понарассказал смешного. И к тому же пришил потаскуху. Уписаться можно. Она-то надеялась получить мзду, а получила финку под ребра. Перо под лопатку! Я так и прыскал! А ты сидел мрачнее тучи. Что заботит? Какие-такие вселенские трагедии? Хмуришься, как крот на солнцепеке…

Не знал: нужно ли возражать? Это тоже был плохой признак: прежде не медлил, лез за словом в карман без проволочек.

Следовало ли удивляться: в межгалактическое пространство в составе смешанного женско-мужского экипажа зафиндилили не меня, а неохватную диетологиню и тельняшечного Захера, они сопровождали муляж огромной развернутой вдоль Млечного Пути заставки новой передачи Фуфловича «Мощам все возрасты покорны», наземную часть проекта доверили осуществлять пестрожилетному начальнику департамента перевозок (это он предоставил ракету для рекламного тура) и его пухло-пуховой внебрачной наложнице. С орбиты диетологиня и Захер взахлеб читали землянам вирши Фуфловича и главы написанного (абсолютно лысым) пестрожилетником романа «Волосы пускают корни», благодаря чему в парфюмерных бутиках, принадлежащих его спарринг-партнерше, ходко раскупались залежалые лосьоны с хной (и присовокупленные к флаконам допечатки тиражей бессмертного фуфловического бреда и произведений лысого хитрована). В следующую космическую эскадрилью был делегирован Гондольский. Он собственной персоной шагнул из корабельного люка в открытую безвоздушность и послал оттуда принципиально воздушный поцелуй всем, кто болеет за его любимый футбольный клуб «Тамерлан» (находящийся на содержании банка «Генерал») и сопереживает платформе новой политической партии «Несокрушимая и Неделимая», в связи с чем рекомендовал знатокам-библиофилам немедленно приобрести накарябанный Свободиным манифест этого политического движения, а также вышедшее из-под пера пигмея пособие по выращиванию кабачков и тыкв на балконах и лоджиях. После возвращения из межзвездного трафика обуглившийся под прямыми солнечными лучами жемчугофил выступил с инициативой сформировать бригаду покорителей Марса… В списке претендентов моя фамилия опять отсутствовала. Это был болезненный щелчок. Иначе как намеренным приравниванием к балласту сей вызывающий камешек в свой огород я расценить не мог.