Читать онлайн «Славянские шутки (О нелегкой жизни украинских националистов)». Страница 7

Коку доставили в больницу, провели обследование, и, естественно, ни в желудке, ни в кишечнике ничего опасного не обнаружили. Но, принимая во внимание несовершенство медицинского оборудования, а также некие крупные суммы денег, которые получили начальник СИЗО и главный врач больницы, решено было оставить Коку в палате для сдачи анализов и проведения дальнейшего медицинского наблюдения за пациентом.

К дверям палаты был приставлен специальный милицейский пост. Сотрудники менялись раз в двенадцать часов и следили за тем, чтобы Кока не сбежал. Более того, они должны были воспрепятствовать появлению в палате колющих и режущих предметов, а также — наркотических веществ и алкогольных субстанций. Если первые предметы никто проносить не собирался, то вторыми заведовал приставленный к тем же дверям представитель преступного мира. В момент появления в коридоре Москалюка функцию снабженца исполнял вышеописанный Толян.

Милиционеры совсем не возражали против предоставления Коке некоторых элементов комфорта, так как преступный мир их тоже не забывал и свою долю они получали сполна (включая, опять-таки, начальника СИЗО). В связи с этим они несли службу спустя рукава и интересовались только игрой в нарды и вкусными деликатесами, которые доставлялись Коке в необходимом для нормальной жизни количестве.

Палата была рассчитана на трех пациентов, но лежали в ней всего двое.

Еще до появления Коки одну из коек прочно освоил некто Георгий Лазаревич Какинаки, грек мелитопольского разлива, являвшийся модным киевским адвокатом. Он имел неосторожность хапнуть несколько арбитражных дел, которые своими интересами пересекались друг с другом самым кардинальным образом. Люди, заинтересованные в разрешении дел в свою пользу, принадлежали к разным политическим сообществам. Одни являлись представителями правившей тогда партии, а другие слыли явными оппозиционерами. Какинаки набрал денег и у тех и у других. Более того, всем клиентам он обещал выиграть дело именно в их пользу. Но обстановка в стране накалилась и Жора понял, что в скором времени грядет передел собственности. Надо было немного выждать и потом — в зависимости от обстоятельств — получить без особых трудов то, что будет нужно. В любом случае Какинаки мог выиграть. То есть — на горизонте маячила возможность не отдавать деньги проигравшей стороне, ибо ей (этой стороне) будет совсем не до Жоры. Поэтому Какинаки сделал вид, что заболел инфарктом, и в связи с этим находится при смерти.

Ни Кока против Какинаки, ни Какинаки против Коки ничего не имели. Оба друг друга хорошо знали по целому ряду процессов, участниками которых они в свое время были. Поэтому встреча прошла радостно, и состоялся банкет, который продолжался уже четвертый день.

В благодарность за организацию бутербродов с черной икрой, которые доставили Коке из дорогого ресторана, Жора угостил своего сопалатника элитными проститутками. Кульминацию этого банкета как раз и наблюдали Петро, Толян, милиционер и медсестра. Поэтому Москалюку, ввезенному на каталке в палату, сильно повезло с тем, что умиротворенные Кока с Жорой пребывали в самом благодушном настроении.

На кровать Петро перебрался сам. Причем сделал это так, чтобы развевающийся американский флаг с заклеенной пластырем четырнадцатой звездой не бросился в глаза другим обитателям палаты номер шесть, которые добрыми глазами разглядывали нового пациента.

Сопалатники Москалюка своей внешностью отличались друг от друга так, как сапожный гвоздь отличается от слоновьего хобота.

Кока был тощим и высоким субъектом с выцветшими глазами, холодный взгляд которых напоминал неживое свечение трамвайного светофора. Рот его, растянутый в блаженной улыбке, сверкал двумя рядами золотых зубов и был схож с желтыми пластинами ксилофона, по которым хотелось ласково провести монтировкой для извлечения соответствующего хрустального звука.

Жора Какинаки представлял собой толстого зажравшегося индивидуума, строением своего тела идентичного с тушей африканского носорога. Причем нос его играл в этом сравнении далеко не последнюю роль.

Петро, внимательно рассмотрев обитателей палаты, окинул взглядом и само помещение. Осмотр убедил его, что в палате имелись все необходимые для лечения приспособления. То есть: холодильник, телевизор, ноутбук и стол, заставленный недопитыми бутылками с коньяком и заваленный огрызками деликатесной снеди. Кроме того, в палате имелась еще одна дверь, за которой угадывался отдельный санузел.

Как только медсестра покинула больных, Кока сказал Москалюку повелительно:

— Ну-ка, колись, кто таков и как сюда попал.

Петро, не зная, с кем имеет дело, нагло ответил:

— Ты мне кто? Начальник, что ли? Сам колись.

Кока с Жорой переглянулись, и преступный авторитет крикнул в сторону двери:

— Эй, Толян!

Дверь тут же распахнулась, и на пороге возник знакомый уже Петро фофаноукладыватель. Кока, ткнув пальцем в сторону Москалюка, сказал Толяну:

— Объясни этому крестьянину, как культурные люди должны общаться между собой.

— Угу, — кивнул головой тот и направился к койке Петро.

Лежавший на правом боку Москалюк наблюдал расширенными от страха глазами за приближением Толяна и пытался найти выход из сложившейся ситуации, но не смог. Потому что времени ему было дано совсем чуть-чуть.

Громила одной рукой взял Петро за ухо, а другой коротко ударил в живот. Москалюк, задохнувшись, дернулся всем телом и произнес:

— Кха!

Толян слегка крутанул зажатое в пальцах ухо и Петро добавил:

— Йо!

Бандит отпустил ухо и поинтересовался:

— Достаточно? Или еще?

— Не надо, — просипел Москалюк.

Кока, улыбка которого превратилась в жуткий хищнический оскал, спросил:

— Кто таков?

— Петро Москалюк, — ответил Петро, держась рукой за пострадавший живот.

— Профессия! — повелительно произнес Кока.

— Учитель игры на аккордеоне, — честно ответил Петро.

— И потому тебя определили именно в эту палату? — удивился Кока.

Какинаки тут же заржал нездоровым смехом. Все участники разговора уставились на него. Жора, смеясь, предположил:

— Наверное, к нам подселили личного баяниста президента.

— Аккордеониста, — поправил Жору частично пришедший в себя Петро.

— Не имеет значения, — сказал Какинаки. — Гармошка — и в Африке гармошка.

Кока с Жорой дружно рассмеялись.

— Ничего подобного! — возмутился Петро. — Гармонь — варварское москальское приспособление, придуманное для извлечения низкопробных быдлозвуков! Аккордеон же — немецкое произведение искусства!

Толян вдруг подал голос:

— Кока, у него в заду флаг торчит.

Кокнутый перестал смеяться и, подозрительно косясь на Петро, поинтересовался:

— Не понял. Какой флаг?

Толян ответил:

— Американский. Выколот во всю ивановскую. То есть — натурально по всей заднице.

Кока тут же взвился с койки с воплем:

— Кто допустил в мою палату петуха?!

Жора брыкнулся на свою кровать и сделал испуганные глаза, а Петро вдруг почувствовал себя оскорбленным. Поэтому он заявил:

— Я не петух! Я — жертва москальской провокации!

— Ничего не понимаю, — сообщил Кока и приказал Толяну, — ну-ка, разъясни.

— Запросто, — кивнул головой Толян, закатывая рукава пиджака.

Петро, догадавшись, что сейчас ему опять станет больно, скороговоркой поведал о приключившемся с ним в Турции несчастье. И настолько убедителен был его рассказ, что рукава пиджака Толяна застыли в закатанном состоянии, а Кока с Жорой упоенно раскрыли рты.

— Вот так я и оказался с флагом, — закончил рассказ Москалюк.

Кока потребовал:

— Покажи.

Петро осторожно сполз с койки, развернулся задом к сопалатникам и застыл.

— Ух, ты! — сказал Какинаки.

— Ого! — согласился с ним Кока и закатился утробным смехом.

Какинаки по своей адвокатской привычке профессионально поддержал преступного авторитета. Кока, завалившись на койку, дернул ногой и нечаянно разбил какую-то колбу, зажатую в штативе, который стоял рядом с его тумбочкой. Видимо, ранее это приспособление служило доказательством болезни пациента и должно было производить на вновь прибывших членов врачебной комиссии неизгладимое впечатление правильности нахождения Кокнутого в палате. Но, ни Кока, ни Жора не обратили на разбитое оборудование никакого внимания. Они продолжали хохотать.

Петро, почувствовав себя неловко, осторожно залез в кровать, лег на правый бок и стал ждать окончания веселья. Толян, застывший рядом с койкой Москалюка, флегматично гонял жвачку во рту и ничего не делал, держа на всякий случай рукава пиджака закатанными до локтей.

Неожиданно дверь в палату распахнулась, и в ее проеме возник милиционер, дежуривший в коридоре. В руке его чернел пистолет, которым он размахивал, как бадминтонной ракеткой.