Читать онлайн «Записки понаехавшего». Страница 58

С лампочкой в руке и ужасом в обоих глазах его утром и нашли. Рассказать толком он ничего не смог, только нес какую-то чушь несусветную о светящемся серпе, которым… который… А может, это был и не серп, а молот. Или оба два вместе. Короче говоря, лет через пять-семь видели его, болезного, в каком-то глухом сибирском скиту сектантов-социалистов с человеческим лицом. Он им перед трапезами читал «Моральный кодекс строителя коммунизма». Чтобы не предавались греху чревоугодия.

Что же до библиотеки, то ее, по слухам, и сейчас ищут, но никак не найдут. А может, и нашли ее черные библиотекари, да продали какому-нибудь неизвестному миллиардеру и он теперь за бокалом камю, или сартра, или вовсе за рулем своей блондинки яхты лениво листает, к примеру, драгоценную рукопись «Утопленников» — продолжение «Утопии», романа, который Томас Мор написал, но не имел мужества сжечь.

Это еще при Хрущеве было. Объявился у них там, на дальнем Западе, человечек один. Вроде как беглый партийный секретарек какого-то райкома. Вроде как сын Ильича и Инессы. Вроде как не задушили его в тридцать седьмом посланные в Углич капитан Битяговский и майор Качалов. Поначалу-то все отмахивались от него — какой, мол, из тебя сын Ильича? На себя-то посмотри. Тот языком мог мешки ворочать, а ты трех букв в одно слово связать не в состоянии. Но тут сынка этого из Мексики по телефону сама вдова Троцкого признала. Все, сказала, сходится — плешив, усами рыжими таракан, картавит за троих, а главное — на левой груди татуировка с черновиком отцовского письма к съезду. С его же правками…

Сам американский президент в это дело влезать не стал. Тогда только-только Карибский кризис утих.

Они еще штаны толком высушить не успели, а тут на тебе — новая на носу бородавка. В Белом доме сына Ильича не приняли, но спровадили к какому-то сенатору-республиканцу, поляку по происхождению. Тот имел такой зуб на коммунистов, что он ему при ходьбе мешал — по паркету скреб. Дмитрий у этого сенатора пожил на ранчо месяц, другой и нацелился на третий — так ему понравилось. О Советской империи и своих правах на партийный престол и он думать забыл. На кой это все ему сдалось, когда и здесь неплохо кормят. Он и вообще изменился от хорошей жизни — волосы стали расти гуще, картавил не так оглушительно и даже татуировка на груди побледнела. И как его сенатор не уговаривал объявить во всеуслышание, что он единственный законный претендент на…

Была у этого сенатора дочка. Страшная, как социализм с человеческим лицом. И положила она на Дмитрия не только глаз, но и все, что у нее было, — все девяносто пять килограмм своего невыносимо живого веса. И так оно все заверте… Короче говоря, сенатор поставил перед самозванцем вопрос ребром — или давай женись, или…

Ровно через месяц Дмитрий уже пересекал границу Украины в районе Чернигова на рейсовом автобусе с группой паломников-челночников… Про кампанию шестьдесят третьего года рассказывать смысла не имеет — она прекрасно описана в исторической литературе. Взять хотя бы фундаментальный пятитомник известных кремленологов Уильяма Бонса, Израэля Хэндса и Джона Сильвера «Претендент на», в котором все события расписаны буквально по минутам. Там и про бой под стенами Нарофоминского райкома, когда самозванец в решающую минуту вынес на линию огня рукопись «Шаг вперед — два шага назад» и двери райкома сами собой растворились, и про то, как он открытым голосованием победил первого секретаря Тульского обкома, и про торжественный доклад на партийном съезде в Москве, после которого рядовые члены партии со слезами целовали край его трибуны… И тут американский сенатор приехал с дочкой в Москву…

Про дальнейшую судьбу самозванца говорили разное. Бонс, Хендс и Сильвер считают, что его забаллотировали насмерть на уличном партсобрании в районе Китай-города и какая-то сердобольная старушка, помнившая еще его отца, тайно похоронила самозванца в простой урне для голосования на станции метро «Площадь Ильича». Наши же исследователи Петров и Васечкин в работе «Партийные расстриги» утверждают, что Дмитрий долго жил по вьетнамскому паспорту на Черкизовском рынке, а потом переменил пол и исчез из Москвы. Только через десять лет следы его обнаружились в ведомостях партийных взносов одного из отдаленных райкомов Камчатки. Самозванец пережил и Хрущева, и Брежнева. Умер в самом начале перестройки. Горбачев знал о его существовании и велел его разыскать. Кинулись — а он уж успел помереть. Нашли, однако, могилку, сфотографировали и фотографию отослали в Москву. На снимке видна простая фанерная звезда с надписью от руки «Федор Кузьмич». И все. Даже фамилии нет никакой.

На втором этаже Московского геологического музея имени Вернадского, в одном из залов по правой стороне коридора, на полке за стеклом лежит небольшой бивень мамонта. Бивень как бивень. Весь в трещинах. Самое интересное в этом экспонате — музейная табличка, на которой написано «Бивень молодого мамонта с прижизненно залеченным окончанием. Плейстоцен, Россия». Куплен этот бивень у купца Загвоздинского в 1901 г. в Тобольской губернии. Музейная старушка не знала, кто «прижизненно» лечил мамонту бивень. Я приступал к ней с вопросом три или даже четыре раза. Может быть, это была работа одного из первых стоматологов. Он еще боялся работать с мелкими человеческими зубами, поскольку кремниевые рубила были великоваты для этого тонкого дела, и тренировался на мамонтах. Или этот мамонт жил в семействе купцов Загвоздинских еще со времен плейстоцена. Просто они за ним хорошо ухаживали. Вот он и прожил мафусаиловы веки. Мамонт ведь очень полезное в домашнем хозяйстве животное. Одного молока дает сколько. И какого! А бивень? А шерсть? Свитера и носки, связанные из мамонтовой шерсти, из поколения в поколение передавались от отца к сыну. Носки из мамонтовой шерсти носили известные сибирские землепроходцы Ерофей Хабаров и Семен Дежнев. Мало кто знает, что среди мехов, захваченных у сибирского хана Кучума Ермаком и присланных в Москву, были носки и двойной вязки свитер из мамонтовой шерсти, который не пробивала даже стрела. Сам Грозный носить этот комплект не стал из-за специфического запаха шерсти и отдал трофей в Оружейную палату, а уж там его с огромным трудом сожрала моль. Еще при Александре Первом в музее хранился фрагмент рукава свитера и оба носка. Увы, они бесследно исчезли во время пожара двенадцатого года. Ходили слухи, что носки украли обносившиеся донельзя французы, и какой-то маршал, то ли Мюрат, то ли Ней, убегал в них от русской армии по старой смоленской дороге. Да так быстро бежал, что они соскочили с него. Или утонули при переправе через Березину. Документальных свидетельств об этом не осталось никаких. Только одна табличка в геологическом музее.

С виду этот экспонат, размером с детский кулак, на стенде, рассказывающем об истории группы исследования реактивного движения, не представляет собой ничего особенного — один маленький стальной цилиндр, несколько патрубков, пружинка, две гайки и больше ничего. На самом же деле… Но не будем забегать вперед и расскажем все с самого начала. Еще в тридцать втором году в штат московского отделения ГИРД был взят энтомолог, специалист по муравьям. Он был первым сотрудником секретной лаборатории пилотируемых космических полетов. Что за ерунда, скажете вы. Опыты с животными начались на двадцать лет позднее. Кто же не помнит Белку и Стрелку. С животными, конечно, позднее, а с насекомыми… Дело в том, что в условиях страшной нехватки средств не могло быть и речи о выводе космического корабля на орбиту не только с человеком, но даже и с обычной мышью. Лихорадочно изыскивались любые, пусть и самые невероятные способы удешевить программу освоения космоса. И тут как нельзя более кстати пришлось предложение использовать в качестве подопытных кроликов муравьев. Простые арифметические выкладки показали, что в пересчете на рост насекомого высота околоземной муравьиной орбиты равняется всего трем метрам. Это в апогее, а в перигее и того меньше — двум с половиной. Поскольку подъем на такую высоту не связан с огромными перегрузками, то и первый пилотируемый муравьем корабль МУР-1 был изготовлен из самых дешевых и доступных материалов — папье-маше, дерева и медной проволоки. Конечно, в связи с малыми размерами космонавта, были сложности со скафандром. По заказу ракетчиков один из московских ювелиров-виртуозов изготовил такой скафандр и шлем из платины, а окошко в шлеме — из кристалла сапфира для защиты от яркого космического солнца. Уже в шестидесятых годах, после официального начала эры космических полетов, один из наших историков изучил этот скафандр и шлем в электронный микроскоп. Каково же было его изумление, когда он увидел на внутренней стороне шлема три буквы: «к», «а» и «ц», составлявшие фамилию ювелира. На самом деле, фамилия этого человека была Циммерман, но в ней было слишком много букв для такого крошечного шлема. Первый успешный орбитальный полет длился три минуты и шестьдесят две секунды. Это по человеческому времени. Крошечный муравей, поскольку время для него течет во много раз быстрее, провел в космосе восемь суток. Секретным правительственным распоряжением первый муравей-космонавт был награжден именем Константин. До этого он, как и все муравьи из первого отряда космонавтов, имел только номер. Потом, когда в космос полетят собаки, им будут специальными указами присуждать воинские звания и даже награждать отчествами. Проблема питания с такими путешественниками решалась достаточно просто — одна дохлая муха могла кормить до пяти членов экипажа в течение двух недель. После нескольких полетов на короткие расстояния и на низких орбитах сотрудники лаборатории стали готовить первый межпланетный полет смешанного экипажа, состоящего из самки Серафимы и двадцати рабочих муравьев. Работы были в полном разгаре… когда неожиданно грянула кампания по борьбе с формализмом. Сотрудник органов, увидев в персональных делах космонавтов латинское слово Formicidae, лабораторию опечатал, документы изъял, а почти готовый к полету корабль раздавил каблуком вместе со стартовой площадкой. По счастливой случайности уцелел скафандр Константина, упавший в щель между плинтусом и стеной, и половинка запасного двигателя первой ступени, которую мы и видим в экспозиции музея. Скафандр же хранится в Алмазном фонде и демонстрируется только очень важным гостям.