Читать онлайн «Государство и светомузыка, или Идущие на убыль». Страница 29

Палач Авдей Ильич Котомкин, мужик огромный и волосатый, с высверливающим взглядом цыганских черных глаз, обжора, носивший по расписной деревянной ложке за каждым голенищем, отчаянный сквернослов, забияка и кулачный боец, имевший ко всему прочему еще и многих покровителей в высших инстанциях, и неожиданно, прекрасный шахматист, музыкант, естествоиспытатель и живописец, стеснявшийся, как девочка, в присутствии Ореста Кипренского, который безудержно хвалил его и ставил в пример другим палачам, не забывал, несмотря на многочисленные увлечения, своей основной работы, коей в последнее время было немного, тем с большим рвением, тщанием и усердием намыливал он веревку и вывязывал петлю, которая и захлестнула не знавшую прежде объятий худую немытую шею очередного борца за Идею.

Кондитерский фабрикант Василий Андреевич Елистратов, благообразный и богобоязненный старичок с постным лицом и скопечески поджатыми губами, не блещущий с виду физическим здоровьем, однако же небезуспешный цирковой борец и чемпион в обозримом прошлом, почетный гражданин и поставщик двора, удачливый предприниматель и авторитет в промышленных и банковских кругах, всенепременнейший участник благотворительных кампаний и попечительских советов, соучредитель народной чайной со свежими баранками и газетами для подлого люда, был в одночасье разорен, продал все, потерял доброе имя и спешно выехал за границу — говаривали, обсуждая ужасное происшествие, что бомба-то была вовсе ни при чем, а разорвала жандарма на кусочки замешанная на порохе двойная бриошь от Елистратова……………

Милейшие старички уговаривали его отбросить церемонии и погостить, сколько понадобится, у них, Великий Композитор, однако, не счел возможным более обременять гостеприимных интернационалистов.

Вмешавшийся в дело секретарь международного социалистического бюро и по совместительству квартирный маклер господин Гюисманс приискал Александру Николаевичу три небольших комнатки с видом на Цюрихское озеро.

Великий Композитор просыпался поздно, разминал кисти на раздобытом в ближайшем кафе старом, растрескавшемся пианино и шел прогуляться по живописным окрестностям. Нелюбознательным швейцарцам не было никакого дела до появившегося в их краях восточного человека, Скрябин, довольно-таки свыкшийся с ролью независимого грузинского князя, чувствовал себя достаточно раскрепощенно — он любовался водной гладью, катался на лодке, беседовал с рыбаками.

В средневековых романско-готических соборах — Гросмюнстере и Фраумюнстере было полно хорошеньких прихожанок. Очистившиеся после исповеди от всех совершенных грехов, они немедленно начинали осматриваться по сторонам в поисках новых прегрешений, и поселившийся в Александре Николаевиче темпераментный кавказец, конечно же, не мог отказать им в шансе.

До поры до времени отношения ограничивались пьянительным флиртом где-нибудь на природе, но вот одна из пахнущих свежими сливками Шарлотт согласилась посетить его апартаменты. Незамедлительно случившееся действо оказалось пряным, острым, доставило равное удовольствие обоим его участникам и неожиданно сподвигло Великого Композитора к уже немного подзапущенному творчеству. Торопливо распрощавшись с чаровницей и наскоро отмахав ей в окошко, Александр Николаевич сел за пианино. Ритмичный и удачно осуществленный процесс заново провернулся в мозгу, перевоплощаясь сам по себе в новое совершенное качество. Пальцы бросились к пожелтевшим клавишам… Минута, другая…

Так родилась известная «Фантастическая поэма» — всего семнадцать тактов быстрого движения, мгновенная и точная зарисовка состояния острого мужского возбуждения…

Вечерами он ходил на представления, слушал «Роберта-дьявола», «Гугенотов», «Африканку», другие оперы забавного и малоизвестного ему героя-романтика Джакомо Мейербера, сидел, попивая шнапс, где-нибудь в кафе или, прихватив бутылочку «Шато-Икема» и пару-троечку крыс, отправлялся к полюбившимся ему старичкам.

Жюль Гед и Шарль Раппопорт искренно радовались ему, толстокожий Прудон с удовольствием принимал принесенное гостем лакомство, мужчины рассаживались за крахмальной скатертью, фрау Клетцель блистала всеми гранями своего непревзойденного кулинарного таланта.

— Скажите, — поинтересовался как-то Великий Композитор, намазывая что-то зеленое на нечто коричневое, — а почему, собственно, вы, исконные парижане, живете в Цюрихе? Это — политическая ссылка, наказание, месть за стойкие социалистические убеждения?

Маленький Шарль Раппопорт отставил стаканчик с густейшей сметаной.

— Действительно! — Он пожал плечами и ухватил соратника за пуговицу. — Почему мы не живем в Париже?

Величественный Гед не спеша прожевал творожок и вытер губы белоснежной салфеткой.

— Мы снимаем жилье здесь, — объяснил он, — потому, что в Швейцарии лучшие в мире молочные продукты…

И вдруг все переменилось. Придя однажды скоротать вечерок в неспешной философской беседе, Александр Николаевич был немало удивлен — в степенном доме царила необычная суматоха — из комнат доносился стрекот пишущих машинок, курьеры в малиновых беретах, трубя в рог, доставляли престарелым адресатам запечатанные сургучом пакеты, в гостиной появился поминутно заливающийся трелями телефонный аппарат, Жюль Гед и Шарль Раппопорт произносили в зеркало длинные эмоциональные речи, смеялись, негодовали, показывали своему отражению сухонькие кулачки и кукиши, высовывали обложные языки, корчили умопомрачительные гримасы, и даже обычно невозмутимый Прудон нервно зевал и молотил хвостом по толстому запотевшему стеклу.

Заинтригованный Александр Николаевич, изловчившись, поймал за локоть проносившуюся мимо фрау Клетцель.

— Что происходит? Свадьба? Похороны? Конфирмация?!

— Майн Гот! — Почтенная дама ухватила себя за букли. — Он не знает! Международное социалистическое бюро созывает Цюрихский конгресс Интернационала!

Великий Композитор, не слишком обременный собственными делами, легко и естественно включился в подготовку надвигавшегося ответственного мероприятия. Он открывал двери почтальонам и курьерам, регистрировал входящую и исходящую документацию, не гнушался вынести с кухни помойное ведро или прослушать в первом чтении доклад месье Геда.

Чем меньше оставалось времени до открытия судьбоносного конгресса, тем больше усиливалась суматоха, обретавшая уже черты хаоса и вавилонского столпотворения.

Входная дверь, открытая однажды, более не закрывалась — взмыленные курьеры, отчаянно трубя и топоча, вбегали в затылок друг другу, бросали на пол пакеты и, не имея возможности развернуться, выпрыгивали в противоположное окно. Телефон раскалился от непрекращающихся вызовов со всех концов Европы — трубку можно было взять только в асбестовой рукавице. Поднятые по тревоге портные и зубные протезисты снимали с престарелых месье бесконечные мерки, с мастерами ножниц и фарфора соперничал неизвестно как попавший в дом подозрительного вида гробовщик. Забытые и некормленые машинистки, сбившись в стаю, совершали набеги на чулан и кухню. Выбравшийся из террариума Прудон путался у всех под ногами и жалобно скулил…

Изматывающая феерия прекратилась в единый миг, будто бы по мановению волшебной палочки в руке умелого и требовательного дирижера.

Все умолкло, успокоилось, вошло в берега.

Не было больше докучливых портных и востроруких протезистов.

Сгинул, оставив легкий запах серы, козлоногий, хвостатый гробовщик.

Наевшиеся машинистки, бессильно обмякнув, лежали по трое в раскинутых по всему дому вместительных ваннах.

Последний курьер, с достоинством приняв чаевые, степенно скрылся за плавно закрывшейся дверью.

Толстокожий Прудон спокойно переваривал барашка в своем безопасном убежище.

Жюль Гед и Шарль Раппопорт, надушенные и напомаженные, в элегантных с иголочки фраках, стояли в центре гостиной, прижимая к ослепительным скрипучим манишкам сафьяновые бювары с отпечатанными набело и выверенными на репетициях вступительными докладами.

До начала конгресса оставалось около часу.

Подключенный по собственной инициативе к решению кой-каких организационных вопросов, Александр Николаевич имел возможность ознакомиться со списком приглашенных деятелей и с понятным нетерпением ждал весьма ответственной и важной для себя встречи.

Вместительный автомобиль без происшествий доставил их к самому месту действия.

Эпохальному мероприятию должно было состояться в хорошо знакомом Великому Композитору здании городской оперы. Величественный, выстроенный в пресвитерианском стиле особняк был ярко освещен, изукрашен длинными кумачовыми лозунгами и гостеприимно втягивал в свое акустически безупречное нутро разодетых в пух и прах представителей угнетенного европейского пролетариата.