Читать онлайн «Изюм из булки. Том 1». Страница 33

— Не валяйте дурака, — сказал Горин, — Состаритесь — будете лечиться в поликлинике… И потом, я же дал вам рекомендацию!

Тут выяснилось самое интересное. Оказалось: в августе 1991-го, на следующий день после победы демократии, в ЦДЛ стихийно собрались «прогрессисты» — и назло побежденным ретроградам, одним голосованием, приняли в Союз писателей человек триста либеральной молодежи.

Я не подсуетился, но два классика сами вспомнили о моем существовании — и написали по рекомендации. Это были Григорий Горин — и Леонид Зорин, автор «Покровских ворот» и «Варшавской мелодии».

Ну, раз такое дело… В общем, пошел я в Московскую писательскую организацию и написал заявление. Мне сказали: позвонят.

Позвонили почти через год и вместо «здрасьте» довольно раздраженно поинтересовались: я корочку забирать собираюсь или как? И поехал я, питомец муз, за документом.

Приезжаю в учреждение, открываю искомую дверь. Внутри пусто, а в смежной комнатке сидит мужик в бороде и говорит по телефону.

— «Макаровы», — говорит мужик, — десять стволов, новые, в масле…

Я сверился с табличкой на двери: все верно, отдел прозы. В отделе поэзии небось гранатометы ремонтируют. Времена переходные, страна входит в рынок…

— Простите, — говорю, — мне сказали сюда…

— Она отошла, щас будет, — буркнул бородатый и махнул рукой: заходи. И как-то странно на меня посмотрел.

Я зашел, сел. Послушал через стенку разговор бородатого — все про какие-то стволы и амуницию… Тетка все не шла, и я начал помаленьку свирепеть.

Когда, минут через двадцать, она наконец появилась в кабинете, я уже закипал.

— Что это такое! Мы договаривались на одиннадцать!

Тетка опешила:

— Мы договаривались?

— Конечно! Я должен получить корочку.

— Какую корочку?

Я почувствовал, что начинаю дымиться.

— Члена Союза писателей, — раздельно произнес я.

— Как ваша фамилия?

Я сказал.

— Как?

Я повторил. Фамилия моя тетку явно озадачила.

— Мы вас принимали? — уточнила она.

— Да! — крикнул я.

Тетка хмыкнула удивленно и как-то даже озадаченно.

— Сейчас посмотрю.

И она начала рыться в картотеке. Ничего похожего на «Шендерович» там не нашлось.

— А мы вас точно принимали? — спросила она.

Я понял, что сейчас из меня, как из чайника, пойдет свист. Боясь совершить убийство по неосторожности, я обогнул тетку и ее стол, чтобы найти себя в картотеке — и убить ее уже с полным основанием. Но до картотеки мой взгляд не дошел, потому что зацепился за машинописный лист под стеклом, на столе.

Это был список членов правления: Белов, Бондарев, Проханов, Распутин… Весь комплект. Через пару секунд до меня дошло, что я уже полчаса скандалю в черносотенном логове, требуя своего приема в их жидоморские ряды.

Видимо, я все-таки ойкнул, потому что тетка, понизив голос, понимающе сказала:

— Вам, наверное, в другой Союз…

— Наверное, — шепотом ответил я.

— Так это дальше по коридору, — тихо произнесла моя собеседница, косясь в сторону смежной комнаты, откуда продолжали доноситься телефонные разговоры о ценах на огнестрельное оружие.

— Извините, — прошептал я и на цыпочках вышел из отдела этой прозы.

В альтернативном Союзе на меня коршуном набросилась альтернативная тетка: где, говорит, вас носит, мы договаривались на одиннадцать!

Вот дура. Я жизнью рисковал, а она о таких мелочах.

На одной из демонстраций нашей т. наз. «патриотической» оппозиции я увидел замечательный лозунг — огромными буквами, черным по белому: «Жиды погубили Россию!».

И подпись: Ф. М. Достоевский.

Не знаю, писал ли это Федор Михайлович — чтобы такое родить, Достоевским быть необязательно.

Но, предположим, писал — и что?

А вот что: из всего Достоевского (30 томов) они выбрали и выучили наизусть именно эти три слова! Берусь проэкзаменовать весь этот ходячий скотопригоньевск — никто не отличит Алеши от Ивана… Но вот насчет жидов — это до них дошло! Один раскопал, принес в горсти братьям по крови, намалевали, пошли по Тверской с Достоевским на знамени!

Тут задумаешься.

Мир человека огромен; мир гения бесконечнен. Вопрос лишь в том, что из этого космоса мы отбираем для себя, для своей жизни.

Можно, конечно, взять от Достоевского именно антисемитизм. От Мусоргского — алкоголизм, от Тулуз-Лотрека — сифилис…

Вольному воля.

— Есть же Еврейская автономная область, — мечтательно рассуждал один образованный господин, — вот пускай евреи в ней и живут!

— Ага, — согласился собеседник, — а еще там недалеко есть остров Русский…

В перестроечное время советскому народу открылось много удивительных вещей. Среди прочего обнаружилось, что в Израиле, помимо одноименной военщины, имеется всевозможная жизнь. А в советские времена на этот счет было твердое указание, чтобы ничего, кроме военщины, в Израиле не было!

Отчетливо помню баскетбольный матч ЦСКА — «Маккаби», и лингвистические трудности, с отчаянием и героизмом преодолеваемые комментатором Ниной Ереминой.

Вместо простого русского слова «Рабинович» она говорила «десятый номер команды соперников». Словосочетания «израильские баскетболисты» избегала, как евреи — имени Бога! Говорила: «сегодняшние соперники армейцев»…

Несчастная комментаторша мучилась не по доброй воле, и установку партии надо признать тактически верной: пойдя по логической цепочке от баскетболистов, советские граждане могли дойти до опасной мысли, что в Израиле есть скрипачи, педагоги, женщины, дети…

Что там, короче, живут люди!

Этого допустить было нельзя, и Еремина старалась.

А в девяносто втором временно демократическая Россия установила с Израилем дипломатические отношения и даже, с некоторой опаской, начала дружить. И очень скоро в Тель-Авив полетела первая делегация российских журналистов.

Вместе с коллегами в логово вчерашнего врага отправился корреспондент «Красной звезды». Вечером, ничего не подозревая, он спустился в бар отеля, надев, как приличный человек, пиджак с галстуком.

Майора не предупредили, что в этой южной легкомысленной стране пиджаки с галстуками носят только миллионеры — или люди, которые хотят, чтобы их принимали за миллионеров.

Незнание «дресс-кода» дорого обошлось российскому офицеру. Со всего Тель-Авива в бар отеля сбежались проститутки и плотно обсели майора по периметру. Чтобы вы могли представить ужас военнослужащего предметнее, я обязан проинформировать вас о том, что проститутский контингент в Израиле в ту пору составляли преимущественно марокканки (Украина подтянулась чуть позже и выбросила Африку из профессии).

Майор сидел в баре, заброшенный в тыл врага, отрезанный от своих и обнаруженный противником. Он понимал, чего от него хотят, но не понимал, почему от него!

Женщины, ища ключи к сердцу и кошельку майора-миллионера, начали заговаривать с ним на всех известных им языках. Майор отбивался, выкрикивая «найн» и «нихт ферштейн».

— Итальяно? Спэниш? Тюркиш?

«Найн», и вся любовь!

И тогда отчаявшаяся профессионалка спросила напрямую:

— Where are you from?

— Раша, — не без мстительности в голосе ответил майор. Он понимал, что этого языка эти женщины знать не могут.

— О! Раша! — воскликнула немолодая марокканка и начала рыться в сумке. И достала оттуда большую залистанную тетрадь и, радостно приговаривая «раша, раша», стала ее мусолить, что-то ища.

И нашла. И, водя пальцем по транскрипции, прочла:

— Ми-лый, мы пое-дем с то-бой в Во-ро-неж!

Как попала на средиземноморский берег эта фраза, и отправился ли майор с марокканкой в сторону Воронежа, — история тактично умалчивает.

Та самая Лена, которая в своей ленинградской молодости любила засорять раковины черной икрой (см. с. 194) — уже двадцать лет водит экскурсии по всему миру, начиная с Иерусалима.

Однажды ей привезли автобус с туристами из Липецка, и она повела их по христианским местам. Экскурсанты не были перегружены ни Лукой, ни Матфеем, но и на этом нехитром фоне выделялась чистотой души девушка Дуся. На каждом иерусалимском углу она охала и всплескивала руками, воспринимая столбовой сюжет как свежий триллер.

Дошли до Гефсиманского сада.

— Вот, — сказала Лена, — здесь арестовали Иисуса Христа…

Дуся от неожиданности даже вскрикнула:

— Как! Его арестовали?

Это называется: свежие новости из Иудеи…