Читать онлайн «Дневник последнего любовника России. Путешествие из Конотопа в Петербург». Страница 37

До обеда я занимался записями, а затем взялся за альбом, найденный в кибитке у развратной горы. Судя по всему, хозяин его был человеком весьма основательным: никаких легкомысленных стишков или эпиграмм, с которых обыкновенно начинаются подобные альбомы, в этом не было. При этом каждое слово и даже каждая буква были выписаны столь же тщательно, как в старинных летописях, которые продаются в петербургской лавке древностей, где можно незадорого приобрести посох Иоанна Грозного, более, впрочем, похожий на крестьянскую дубину, или приличных размеров валун, на который Петр Великий якобы поставил ногу и молвил: «Отсель грозить мы будем шведу».

– Да откуда же вы можете знать, что именно на этот валун, а не на какой-нибудь другой он поставил свою ногу? – помнится, спросил я бойкого хозяина лавки.

– А разве моего честного слова, моей поруки в том вам недостаточно? – как бы даже изумился тот.

Итак, первые страницы альбома я пролистал без всякого интереса – они содержали описание различных хозяйственных приобретений и подробные отчеты об оных.

«Как это такой скучный и скрупулезный господин умудрился оказаться на Терентьевском празднике похоти?» – думал я, лениво перелистывая страницы, пока не наткнулся на надпись, сделанную крупными буквами: «Мое путешествие в Африку».

Впрочем, и первые страницы «Путешествия» также содержали мало что интересного: там описывалось, сколько провианта, пороха, ружей и прочего было закуплено английской экспедицией, в составе которой прежний владелец альбома отправился в Африку.

Однако вскоре рукопись совершенно захватила меня. Неведомый мне автор с присущей ему добросовестностью описывал подробности своего удивительного путешествия. Одна главка рассказывала о том, как экспедиция во время сплава по реке была обстреляна туземцами из луков, но затем произошло замирение: туземцы получили ружье и бусы и стали добросовестными проводниками. Затем описывалось племя, в котором было принято отпиливать себе передние зубы, дабы уподобляться коровам, которые являлись здесь главным богатством. Туземцы показали путешественникам удивительную пальму, которая достигает в высоту 100 аршин, а каждый ее лист не менее 40 вершков. Живет эта пальма, как писал автор, полтыщи лет. Достойно удивления, что на протяжении всех этих лет пальма не плодоносит, а только растет вверх и расцветает лишь перед самой смертью. Тогда на самой макушке дерева вскакивает росток, и тут же, как по команде, все дерево сплошь покрывается цветами, расточающими нектар в огромном количестве.

Это же надо – полтыщи лет расти средь безжизненных песков и нестерпимого зною, чтобы лишь один раз отплодоносить и тут же умереть! Какова же должна быть сила наслаждения, если она способна убить деревянное дерево, и притом преогромное?! Что наши мимолетные утехи, скоропалительные романы, разного сорта страсти по сравнению с тем наслаждением, которое на краю своей гибели получает неведомое африканское дерево! Мы попеременке мним себя то счастливыми, то несчастными, временами нам кажется, что мы постигаем себя и вселенную, но при этом не имеем даже малой толики представлений о том наслаждении и том страдании, какими Создатель наградил это дерево. А что вообще мы знаем о предметах, находящихся в мире? Или, быть может, нам только кажется, что они есть? Но, если предположить, что они и в самом деле есть, что знаем мы о них? О том, как, например, чувствует себя камень? Вот он лежит себе при дороге или в глуби земной, и мы даже не обращаем на него внимания, пока не вздумаем заложить его в строение или швырнуть в надоедливую собаку. Но ведь и камень как-то должен себя ощущать! Понятное дело, ощущает он себя совсем не так, как человек, и невозможно нам даже представить, как именно себя ощущает камень, но ощущает себя все-таки хоть как-то? Вот ведь загадка! А мы настолько бедны в своих размышлениях и чувствованиях, что даже не можем загадать себе эту загадку, а не то что попытаться ее разгадать!

А сами мы, как будем мы себя чувствовать, когда после треволнений жизни окажемся в земле подобием камней и среди них? Понятное дело, кому ж понравится, что его кости гложут червяки… Однако ж есть в этом факте нечто… Трудно описать это словами, но… На земле бушует любовь и мимолетные страсти, так, может, и после смерти земля даст нам то же самое, только в виде благодати? Воспарят наши души, как стрекозы, вылупившиеся из мертвых коконов, и узрим мы то безмерное и прекрасное, что не могли видеть, когда были во плоти?

Самые разные мысли начали наползать на меня со всех сторон. Чтоб их прогнать, я кликнул гостиничного служку и велел принести водки и закусок. Выпив и закусив холодной телятиной, я продолжил чтение рукописи.

Автор сообщал, что после очередного перехода через пустыню экспедиция оказалась в землях, где обитало воинственное племя, промышлявшее равно как охотой, так и набегами на соседей. Состояло оно из тощих жилистых мужчин и точно таких же женщин, но только с отвисшими грудями. Единственным созданием, чьи формы обрадовали глаза путешественников, была жена колдуна, правившего племенем. Происходила она из другого племени, где была принцессой, и в жены колдуну ее отдали, дабы укрепить меж племенами союз. Колдун же, будучи мужчиной преклонных лет и не имея уже сил ублажать жену хотя бы раз в день, придал ей с помощью магических чар видимость огромной змеи. Сие колдовство было произведено, чтобы на молодую его жену не позарились соплеменники. Прелюбодеяние здесь не считалось грехом, насладиться с кем только ни захочется для этих туземцев было таким же обычным делом, как для казака – пропустить чарку горилки, а для денщика – считать ворон.

Под воздействием же магических чар туземцы никакой прекрасной женщины в жене колдуна не видели, а видели в ней огромнейшую змею, внушавшую им лишь ужас.

Тут я должен заметить, что подобно этому африканскому колдуну поступают некоторые наши простолюдины и даже дворяне. В разговорах с товарищами они зачастую именуют супружниц своих не иначе как гадюками да медянками. Возможно, они и в самом деле считают их таковыми, но, думаю, есть тут и доля лукавства: рекомендуя своих супружниц таким образом, они имеют некий умысел – чтобы товарищи на их жен не позарились. Действительно, кто же захочет залезть в постель к гадюке, хотя бы и весьма аппетитной? Короче говоря, зачастую и у колдунов, и у цивилизованных людей одни и те же уловки.

…Разумеется, колдун попытался и путешественникам представить жену свою змеищей, но на европейцев его чары не действовали. Они прекрасно видели, что жена его вовсе не змеища, а самая привлекательная здесь особь.

Уже долгое время не имея общения с дамами, путешественники стали искать способы сблизиться с ней, но преуспел в этом только автор рукописи. В отличие от церемонных англичан, которые «подолгу распушали хвосты», желая обратить на себя внимание жены колдуна и лишь затем соблазнить ее, он решил действовать без всяких затей. Однажды, когда колдун отлучился, он вошел в его хижину, схватил его жену и предался с ней «всем видам страсти, какие только возможны». Жена колдуна, имевшая дотоле лишь редкие и скудные ласки от престарелого мужа, пришла в совершенный восторг от наглости иноземца и влюбилась в него, как кошка.

С нетерпением теперь она ждала, когда колдун отправится по своим надобностям, и сама уже беспрерывно гнала его в лес за какими-нибудь чудодейственными кореньями, чтоб побыстрее кинуться в объятия своего любовника.

Однако ж шила в мешке не утаишь – очень скоро колдуну стало известно, что жена не верна ему. Оскорбленный старик первым делом развеял чары над неверной супружницей, так что она перестала казаться его соплеменникам ужасной змеей, и затем объявил, что духи племени требуют ее к себе в наложницы. А дабы в пути красотку не перехватили духи иных племен, их надобно хорошенько отпугивать, что под силу только властителю молний – светлолицему пришельцу, то есть автору рукописи. Следовательно, и его надобно тоже отправить к духам.

Любовникам ничего не оставалось, кроме как бежать. Прихватив пару ружей, пороху, воды и провианту, они сели в лодку и отправились вниз по реке к родному племени жены колдуна.

Там беглецов приняли со всяческими почестями и гостеприимством. Отчасти потому, что жена колдуна происходила из тамошнего королевского рода, но, вероятно, куда большую роль сыграло то, что мой герой почел нужным при знакомстве с родственниками своей возлюбленной выстрелить из ружья, дабы не быть съеденным, как то не раз случалось с иными путешествующими в этих краях. Огонь и грохот выстрела произвели такое сильное впечатление на туземцев, что сначала они попадали наземь, а поднявшись, отнесли обоих беглецов на руках в лучшую хижину и предоставили им лучшие яства.

Однако счастие влюбленных было недолгим: колдун, оскорбленный вероломством своей супруги, собрал воинов и пошел войной на ее племя. В известном смысле повторилась история, описанная уже Гомером, когда ахеяне пошли войной на Трою, дабы отомстить Парису, который похитил прекрасную Елену.