Читать онлайн «Все ведьмы делают это! (Другая редакция)». Страница 19

По каким-то своим соображениям тесть вставил в дисковод дискетку и скопировал всю переписку. Сунул дискетку в карман своего роскошного халата с норковой подкладкой и бесшумно вышел из кабинета. Начинался новый день. А к этому нужно как следует подготовиться…

«К этому нужно как следует подготовиться», – резонно помыслил полковник Кирпичный и еще раз внимательно пересчитал ящики с водкой. Сверился с оставшимися в сейфе заначенными финансами – так и есть, по всему выходит, что одного ящика не хватает.

– Зажилили, гады! – принялся сволочить неизвестно каких «гадов» Кирпичный, забыв, видно, что пропавший ящик был распит самим полковником в обществе ответственного за противопожарную безопасность капитана Ракетского и завотделом по культурно-просветительной работе с заключенными майора Ржевского. Пили по серьезному, можно даже сказать, драматическому поводу – правили тризну по пятерым усопшим ребятам из охраны. Тризна состоялась не далее чем вчера вечером, едва полковник констатировал смерть укушенных крысами парней и разослал печальные депеши их родственникам. На эти оргвопросы ему пришлось угробить почти целый день, да еще испортила настроение эта старуха японская, когда шла со своими просветленными со своего молебна, блин. Глянула этак особенно на полковника и сказала таким голосом, каким может заговорить оголенный кабель высокого напряжения:

– Вы берегите себя, гражданин начальник. Крыс наверняка еще будет много, и поймать их нелегко…

И пошла-поплыла, покачивая костлявыми бедрами, будто не он, полковник Кирпичный, а она – гейша чокнутая – и есть главное начальство в их образцово-показательной колонии!..

Вот после этого полковник и напился в компании Гарика Ракетского и Семена Ржевского. А надобно сказать, ящик водки таковым людям на вечер, что слону дробина.

Слабоват только на голову стал несгибаемый полковник Кирпичный после таких-то попоек. Посему опохмеляться любил с чувством и обстоятельно. И одним из этапов серьезной, вдумчивой опохмелки как раз и являлся переучет вверенного заботам полковника спиртного.

Была в сегодняшнем утреннем переучете и еще одна надобность. Какие-никакие, а поминки по пятерым ушедшим в мир иной товарищам справить персоналу надо. Неизвестно ведь, привезут ли с собой выпивку безутешные родственники…

– Не хватит, – печалясь, трезвел полковник Кирпичный и тыкал в замусоленные кнопки китайского калькулятора. – Как есть не хватит. Эх, пацаны, пацаны, что ж вы так в одночасье-то сковырнулись!

С этими грустными мыслями и вышел полковник Кирпичный из тесного, слабоосвещенного складского помещения навстречу новому дню. День не обещал быть солнечным, а только вежливо на это намекал. Полковник двинулся к баракам, щурясь от неяркого осеннего солнышка, и с прищура-то своего и не заметил сперва, кто это ему браво так крикнул:

– Здравия желаю, товарищ полковник!

Полковник машинально отмахнул рукой честь, но тут солнце перестало ослеплять его глаза, и он сумел разглядеть приветствовавшего. А как разглядел, так понял, что, видно, и по его грешную душу пришла матушка белая горячка. Потому что здравия полковнику пожелал не кто иной, как молоденький лейтенантик Прошкин, скончавшийся в результате укушения крысой и сепсиса вчера лично полковником и врачом Ией Карловной освидетельствованный как труп!!!

– Чур меня! – громким шепотом сказал полковник, перекрестился и выматерился. Однако вопреки всем произведенным манипуляциям бывший вчера мертвым Прошкин никуда не пропал, а стоял, как-то застенчиво и в то же время нагло глядя на начальника.

– Ты кто?! – прохрипел полковник Кирпичный и на всякий случай попятился. «Солдат молоденький, в пилотке новенькой, у гимнастерки тот же цвет…» – неизвестно почему пропел эту строчку в воспламенившемся мозгу полковника тоненький девичий голосок. «Отставить панику!» – сам себе приказал полковник и заставил взгляд сфокусироваться на бывшем покойнике.

– Да вы что, товарищ полковник? – чуть обиженно удивился вчерашний покойник. – Это же я, младший лейтенант Прошкин! Прибыл две недели назад для несения охранной службы на объекте!

Говорил младший лейтенант очень убедительно, и ничего мертвого в нем, хоть тресни, не наблюдалось. Был Прошкин круглолицым, щекастым парнишкой с густыми рыжими ресницами и россыпью веснушек на курносом носу. Словом, выглядел живее всех живых и даже живее самого полковника Кирпичного. Только была в парнишке одна странность, которую Кирпичный по неразумию своему вовсе не заметил. Зрачки глаз Прошкина были ненормально черными, и в глубине их горел какой-то мертвый огонь. Потому и щурился младший лейтенант, не смотрел на выморочное осеннее солнце, и неприятно подергивались его опушенные рыжими ресницами веки…

– Прошкин, говоришь, – протянул полковник и втянул носом воздух. Показалось ему, что палая листва вокруг пахнет мертвечиной. – Как же так, младший лейтенант Прошкин? Тебя ведь намедни крыса укусила…

– Так точно, товарищ полковник! – излишне жизнерадостно подтвердил сей печальный факт укушенный.

– И вроде ты, как бы это сказать, разболелся да и помер вчера. Совсем помер…

– Так точ… То есть не так все было, товарищ полковник! – Из-под ресниц метнулся хитрый, нечеловеческий какой-то взгляд. – Я просто как в сон провалился. В этот… ле-тар-ги-чес-кий, вот! Лежу, слышу, как товарищ доктор с вами про смерть говорит, как плачет, а сам ничего сказать не могу. Никаким членом не могу пошевельнуть. Даже дышать не получалось, верите?

– Ну-ну…

– Полежал я вот так, весь изнутри холодный, не знаю, сколько времени. А потом как будто тепло по мне разлилось! И сила откуда-то взялась. Я встал да и пошел из больнички-то, думаю, дело идет к утру, вот полковник-то обрадуется, как узнает, что все мы живы!

– Все вы? – быстро переспросил Кирпичный. – Все пятеро?!

– Так точно! Сержант Полоскун, сержант Лохеидзе, младший лейтенант Очко, лейтенант Кващенко… И я!

– Так, понятно, – сказал полковник, хотя ему все равно было ничего не понятно. – И где они?

– На боевом посту! – отчеканил Прошкин, крепко зажмурившись. Ох, не зря он жмурился. Не зря.

– Хорошо. Проверю, – мрачно сказал полковник. Помолчал и добавил: – А ну-ка, младший лейтенант Прошкин, шагом марш на вверенный объект! Вас тут крысы кусать будут, а работа, значит, стоять должна?!

– Слушаюсь, товарищ полковник! – И укушенный ретировался.

Полковник постоял минут пять, глядя ему вслед, с минуты на минуту ожидая, что оживший Прошкин туманным призраком рассосется в осеннем воздухе. Однако этого не произошло! Прошкин дошагал до режимного барака и вошел в него безо всяких мистических приключений.

– Так, значит! – неизвестно кому погрозил кулаком полковник. – Проверю я, как вы тут в мое отсутствие оживаете!

Проверка превзошла все ожидания полковника. Пятеро вчерашних покойников все как один были живы-здоровы, бодры, рассказывали одну и ту же историю о летаргическом сне и рьяно выполняли свои предписанные инструкциями обязанности.

Правда, у всех пятерых наблюдалась одна и та же странность во взгляде и неприятное подергивание век. Может, летаргический сон так подействовал…

– Нет и еще раз нет! – крикнула Ия Карловна и залпом осушила мензурку с медицинским спиртом. – О летаргическом сне не может быть и речи! Скорее уж я поверю, что у них у всех была какая-то особенная кома, вызванная неизвестным токсином, содержащимся в крысиной слюне. Но я не понимаю! Ведь вчера они были мертвы по всем признакам!

Полковник Кирпичный тяжело поглядел на раскрасневшуюся от спирта врачиху. Он понимал ее возмущение и тоже хотел бы разобраться в этом загадочном явлении. Но вот что странно: навалилось на полковника какое-то сонное отупение, и неохота ему было куда-то идти, что-то выяснять…

«Надо родственникам этих воскресших телеграммы дать, мол, ошибочка вышла», – лениво подумал полковник и тут же забыл об этом. Сидел он посоловевший и скучный, равнодушно глядя на бутыль с чистейшим медицинским спиртом, и ничего не хотел. Это его состояние заметила Ия Карловна и встревожилась:

– Товарищ полковник! Дрон Петрович! Уж не заболели ли вы?!

– Какое там… – махнул рукой Дрон Петрович. – На душе у меня паршиво, Ия Карловна.

– Выпейте, – с готовностью наполнила мензурку спиртом врачиха.

– Да не в этом дело, – вздохнул полковник, но мензурку опорожнил. – Вот сколько лет я начохраны в этой чертовой бабьей колонии? Пятнадцать с гаком! И за все эти годы ничего подобного… Ну, правда, в восемьдесят восьмом был бунт, две из карцерных загнулись, и наше бабье по этому поводу устроило бунт. Комиссия приезжала, разбиралась… Потом в девяносто первом одна наркоманка, поэтесса какая-то, в камере учудила акт самосожжения.