Читать онлайн «Тропинин». Страница 21

Элемент идеализации, присущий творческому методу Тропинина, обеспечивал успех его народным типам, они менее, чем венециановские, противоречили установившимся взглядам на искусство. Со временем, по мере отдаления от натуры, от живой украинской действительности, элемент идеализации в «украинках» и «украинцах» усиливался, утрачивалась их живая выразительность.

Видимо, в Москве, по возвращении с Украины в 1821 году, был написан художником известный «Украинец с палкой». Кое-что для него было почерпнуто в облике Кармелюка, однако гармоничная ясность чуть грустного образа нового украинца лишена мужественной целеустремленной энергии, отличающей портрет героя, написанный с натуры.

Показательна в этом отношении работа Тропинина над образом украинской пряхи.

С натуры исполнен чудесный этюд, принадлежащий Государственному музею украинского искусства в Киеве. Он подкупает своей искренностью и свежестью.

В качестве законченного и частично проработанного по натуре эскиза служила Тропинину небольшая картина, подписанная и датированная 1821 годом. По этому эскизу в дальнейшем была выполнена известная «Девушка с прялкой», принадлежащая теперь Львовской государственной картинной галерее. Так же как и «Украинец с палкой», она представляет типический, собирательный народный образ. Около 1823 года «Пряха» трактуется как пастораль в паре к «Мальчику с дудкой» (оба они принадлежат Третьяковской галерее). И только необычайная искренность и душевная чистота художника позволили ему избежать в этих картинах слащавой манерности.

С 1800-х годов Украина была модной темой искусства. Красоту природы и людей «русской Италии» описывали литераторы в своих путешествиях, малороссийские народные песни входили в репертуар знаменитых певцов в Петербурге и Москве, А. С. Пушкин писал стихи по мотивам украинской казачьей песни. Тропининские «украинцы», наряду с широко распространенными головками итальянок, легко находили покупателя. Мало кто мог оценить заложенный в них идеал нового человека — непринужденного, близкого к природе, внутренне свободного и гармонически цельного.

Портрет Кармелюка Нижне-Тагильского музея, «Парубок» Киевского музея украинского искусства, пожилой украинец, находящийся в Варшаве, и «Украинка» Государственного Русского музея — все это написанные с натуры портреты, лишь по форме своей и по размеру называемые этюдами. Это подлинные образцы раннего русского реализма, образец великолепного живописного мастерства Тропинина. Все они подписаны художником и датированы 1820 годом.

В следующем году Василий Андреевич навсегда распрощался с Кукавкой, однако украинские темы еще долго встречались в его творчестве. Портреты безымянных украинцев, украинок с прялками и украинок, собирающих сливы или вишни, мы находим даже среди произведений 1840-х годов, однако в них нет прежней жизненности.

Возвращение в Москву, встреча с товарищами по искусству были для Тропинина радостным событием. Крепостной художник, в течение трех лет предоставленный самому себе, неустанно занимался живописью и был рад продемонстрировать свои успехи друзьям.

В том же 1821 году Тропинин пишет портреты Скотникова и Майкова. Портреты этих близких художнику людей, скорее всего, не были заказными. По сравнению с работами предшествующих лет бросается в глаза их программность, даже какое-то щегольство мастерством. Это уже не вдохновенная импровизация, какой был этюд головы графини Наталии 1813 года, и не излившиеся в одном порыве чувства портреты-этюды братьев Морковых, П. П. Бекетова, сына.

В основе новых произведений лежал вполне осознанный расчет художественных средств.

В портрете Егора Осиповича Скотникова доминирует выразительная линия. Сама система живописи здесь раскрывает суть человека — одного из тончайших русских рисовальщиков, замечательного гравера. Нежнейшие лессировки сочетаются с широким, свободным письмом. Иллюзия четкой, даже суховатой живописи достигается тем, что поверх широко положенной краски тонкий рисунок конкретизирует, заостряет кое-где контуры объема. Так, чуть ли не просто свинцовым карандашом поверх масляной краски проведена линия верхней губы, слегка касается карандаш и ноздрей. До иллюзорности точно написана стекловидная, влажная поверхность глазного яблока, тончайшей кистью нарисована радужная оболочка и веки, опушенные ресницами. Красивый золотисто-желтый цвет жилета, оттененный белым галстуком, и мягкий тон темно-зеленого бархатного плаща с золотым галуном придают портрету изысканную нарядность и артистизм.

Николай Аполлонович Майков — человек состоятельный и артистическая натура. Академик живописи, он был и хорошим знатоком музыки. Майков изображен в нарядном костюме испанского гранда, на фоне красного занавеса. Черный бархатный плащ на красной подкладке с серебряным шитьем, белый, обшитый кружевом воротник в сочетании с лицом его, совсем русским, полным, румяным и добродушным, производят впечатление маскарада. Такой внешний артистизм не профессионала, а любителя искусств как нельзя более соответствовал характеру натуры.

Новые работы и привезенные украинские этюды, по-видимому, нашли горячий отклик у московских друзей.

По возвращении Тропинина в Москву прежние ценители его таланта и новые поклонники уже громко и настойчиво требовали у Моркова его освобождения. Судьба крепостного художника стала предметом разговоров в Английском клубе. М. А. Дмитриев, выиграв в карты у Моркова большую сумму денег, публично предлагал ему простить карточный долг, если он освободит Тропинина. В другой раз один из членов клуба, укоряя графа за долгие обещания отпустить художника на волю, в сердцах сказал, что Морков, пожалуй, сунет Тропинину в рот пирог, когда у того уже зубов не будет. Дольше оставлять при себе его Морков уже просто не мог.

Граф чувствовал, как растет вокруг него осуждающее недовольство, и решился наконец отпустить художника на волю. То ли под влиянием искусства Тропинина, то ли время (начало 1820-х годов) в России было такое, а скорее и то и другое вместе стало причиной метаморфозы, происшедшей со старым Морковым. Он, не видевший когда-то «проку» в искусстве, теперь стал ревностным его ценителем. Дочерям своим граф строго выговаривал за порчу в дороге работ, исполненных Тропининым в Кукавке. Его очень заботило и здоровье Василия Андреевича, которое день ото дня ухудшалось. Жизнь художника была в опасности. Болезнь, начавшаяся еще три года назад, при переезде в Кукавку, все развивалась, и надежды на выздоровление почти не было. Однако удачно проведенная в начале 1823 года операция спасла Тропинина.

Освобождение своего известного всей Москве крепостного граф решил обставить торжественно и приурочил его к пасхальному празднику, когда, христосуясь с художником, он вместо красного яичка вручил ему вольную, однако… одному! И то, что освобождение художника было неполным, что родной сын Тропинина был оставлен Морковым в рабстве, говорит о вынужденном характере этого акта благородства. Самое освобождение Тропинина от крепостной зависимости было связано с тем идейным движением, которое пронизывало передовые слои русского дворянства и под влиянием которого формировалось общественное мнение.

Граф и в дальнейшем хотел сохранить свое значение в жизни Тропинина; он предлагал ему протекцию для определения на казенную службу, оставлял его жить в своем доме, где у художника была прекрасная мастерская, но Василий Андреевич наотрез отказался. Он решил писать сам в Петербург Александру Григорьевичу Варнеку, бывшему другу своему по Академии, с просьбой содействовать в получении звания художника.

«…Решился я, — пишет Тропинин, — известить Вас о своей участи, предполагая, что Вы не отречетесь сколько-нибудь порадоваться моему благополучию. 8 сего мая получил я совершенную свободу из крепости, теперь остается мне избрать род жизни… прошу отличное сословие художников обратить хотя самомалейшее внимание на участь мою… и они, снисходя к судьбе моей, позволят мне… носить какое-либо имя из числа академического сословия избранных своих…» [26]. Однако отправляет он в Петербург не это письмо, а кем-то выправленный и перебеленный вариант его на имя Степана Семеновича Щукина — своего бывшего учителя. Не дождавшись ответа от Щукина, он, как и хотел вначале, пишет Варнеку, но также безрезультатно. Наконец П. П. Свиньин берет на себя хлопоты по представлению работ Тропинина в Академию.

За свои картины «Кружевница», «Портрет художника Скотникова» и «Старик нищий» 20 сентября 1823 года Василий Андреевич был избран «назначенным академиком».

Посылая картины в Петербург, Тропинин, видимо, рассчитывал, что Академия, учитывая его мастерство, обойдет принятый порядок и присудит ему сразу звание академика. Но зависть, недоброжелательство петербургских портретистов, и в частности бывшего друга его Варнека, привели к тому, что исключения сделано не было, и Тропинин был вызван в Петербург для написания портрета на месте, по указанию Академии. Морков опять предлагал свои услуги для протекции через придворные круги, но художник и на этот раз отказался, говоря, что совершенно уверен в своих силах. Три академика высказали желание быть написанными Тропининым для Академии: медальер Леберехт, Свиньин и Щукин. Василий Андреевич написал для Академии портрет Леберехта в рост, в его рабочем кабинете, с медалью в руке. И за эту работу «без баллотировки», то есть, видимо, единодушно, Тропинин был признан академиком.