Читать онлайн «Художники в зеркале медицины». Страница 19

ДЕТСТВО ЛЕОНАРДО, УЛЫБКА МОНЫ ЛИЗЫ И СУБЛИМАЦИЯ ВЛЕЧЕНИЙ ДУШИ

Едва ли найдется другой художник, который бросил бы столь резкий вызов психоаналитическим исследователям как Леонардо да Винчи. Его жизнь и искусство превратились в модель, олицетворяющую собой многогранность дискуссий, с помощью которой появилась возможность оспаривать методологическую постановку вопросов, приводимых при психоаналитической аргументации, и, анализируя произведения искусства, установить психосексуальную ориентацию представителей искусства. В настоящее время существует необъятное количество психоаналитической литературы о Леонардо, но ее отправным пунктом является большое исследование Фрейда под названием «Детские воспоминания Леонардо да Винчи», которое он исполнил классическим образом, имея в своем распоряжении малое количество сведений, и представив нам детство и юность художника, развитие его «душевных настроений». Джанини Чейз-Смирджел по праву говорит о «ни с чем не сравнимой интеллектуальной экскурсии», которую совершает читатель этого эссе. Тезис Фрейда о том, что детство художника являлось основой, «побуждавшей его к сублимации либидо, выразившейся в замещении сексуальных влечений стремление к знаниям и определившей в нем для всей его дальнейшей жизни сексуальную неактивность», всякий раз будет становиться центральным пунктом и камнем преткновения для всех психоаналитических дискуссий о Леонардо.

Что касается его детства, то автобиографические сведения о нем отсутствуют, а отдельные подробности современников, взятые из различных источников, как уже говорилось, очень скудны. Только единственный раз детально Леонардо выразил интимное проявление своей души. В 1505 году, когда он изучал полет птиц, на одном из листов рабочей тетради он записал то самое знаменитое детское воспоминание, которое вошло в мировую литературу как «вымысел коршуна»: «Ко мне пришло очень раннее воспоминание — в том смысле, что я нахожусь еще в колыбели, ко мне прилетел коршун, открыл хвостом мой рот, и этим своим хвостом бил много раз по моим губам».

Это «в высшей степени враждебное» ощущение стало для Зигмунда Фрейда отправным пунктом в создании собственной аналитической модели: прежде всего он выразил мнение, что «сцена с описываемым коршуном являлась не воспоминанием, а фантазией», которая «появилась позже и переместилась в его детство». В действительности же психоаналитик хотел засвидетельствовать, что детские воспоминания часто появляются в позднее время и тогда, выдуманные по-новому, служат своими закономерными функциями взрослым людям, потому что они не могут быть ограничены надежно фантазией. Эти воспоминания взрослых людей неразрывно связаны с их переживаниями и в соответствии с этими переживаниями постоянно ими осознаются. Случай Леонардо мог бы быть интерпретирован матерью, которая неоднократно говорила своему ребенку о большой птице у его колыбели, что позже стало в действительности его переживанием. Даже если это детское воспоминание было рождено позже фантазией, то все равно оно приобрело для психоаналитиков символическое значение, которое впервые попытался расшифровать Зигмунд Фрейд, потому что с особой энергией подчеркивал: «Не является безразличным то, во что верит человек из своих детских воспоминаний; как правило, оставшаяся часть неосознанных воспоминаний представляет собой бесценное свидетельство значительнейших перемещений, скрывающих тайну душевного развития».

Фрейд последовательно расшифровывает «код» этого текста: «Хвост» коршуна означает замещение мужского члена, и, согласно представлениям Фрейда, указывает на то, что коршун осуществляет свои действия с ртом ребенка, что соответствует феллации, а именно сексуальному акту, когда пенис вводится в рот. Из рассуждений Фрейда следует, что пассивный характер детской фантазии подобен некоторым снам женщин и должен быть пассивным гомосексуализмом, обусловленным ролью женщины в сексуальных сношениях. Так как психоанализ признавал, что сексуальное удовлетворение есть не что иное, как переработка элементарного жизненного опыта, а именно впечатления грудного ребенка о сосках матери или его кормилицы, то Фрейд решил, что эта своеобразная фантазия о коршуне является не чем иным, как воспоминанием, полученным еще в грудном возрасте, что должно было стать — хотя это равным образом важно для обоих полов — «переработкой пассивных гомосексуальных фантазий».

При жизни Леонардо его гомосексуальные наклонности были тайной, и к этому мнению позже примкнуло большинство биографов, но все-таки из заключений, вытекающих из фрейдовской «фантазии о коршуне», следуют существенные возражения. Прежде всего, было неправильно переведено итальянское слово nibbio, которое означало не «коршун», а «коршун красный». Кроме этого, птица, описанная им, могла быть похожа на канюка, питающегося улитками, осами и небольшими рептилиями и тем самым уже выразительно отличающегося от коршунов, точно так же и коршуны, потрошащие огромное количество мертвых тел животных и имеющие длинные клювы на скудно прикрытых перьями головах, не могли быть увязаны с ролью, приписываемой птицам, прилетающим к колыбели маленького ребенка, трансформируясь в «вымысел коршуна».

Эта языковая ошибка привела к тому, что появилась психоаналитическая путаница, из-за которой позже на Зигмунда Фрейда часто нападали. К вопросу о том, откуда, собственно говоря, пришел этот «коршун» и каким образом он коснулся детских воспоминаний Леонардо, Фрейд вернулся в работе, описывающей древнего египтянина, в котором изображалась мать коршуна. При этом он указывал на то, что она носила имя «Mut». Однако спекулятивные заключения основателя психоанализа завели его в этом вопросе так далеко, что он даже не захотел связывать имя богини Mut с нашим созвучным словом «Mutter» — мама, мать. Кроме этого, Фрейд пришел к тому, что Леонардо должен был бы назвать своего коршуна древним египтянином, в котором коршун проявляется в качестве символа материнства. Египтянин воспринимался как то, что могло бы дать образ птицы с чисто женской точки зрения, не требующей при своем оплодотворении мужского проявления коршуна.

Перенося это все на Леонардо, Зигмунд Фрейд думал о том, что детское воспоминание взрослого художника выразило то, что он не хотел стать птенцом коршуна, у которого нет отца, а есть только мать. При этом вымысел леонардовского коршуна имел своей целью обозначить незаконное рождение и указывал на то, что он, будучи ребенком, воспринимал себя только со стороны своей матери, отчего с особой страстью пытался разрешить великую загадку: откуда появляются дети и какую роль в их появлении играет отец. Таким образом, Фрейд подкрепляет свое мнение тем, что у Леонардо уже в ранние годы развилось стремление к исследованиям. Иными словами, любознательность Леонардо привела к тому, что позже, и это отнюдь не случайно, выразилось в полете птицы, который психоаналитики признали как последствие инфантильного сексуального исследования.

«Вымысел коршуна» не останавливал Зигмунда Фрейда. Не пытаясь исправить языковую ошибку, он последовательно подошел к интересующему его вопросу: почему Леонардо содержание этих воспоминаний трансформировал или перенес в гомосексуальную ситуацию. Его фантазию «материнского коршуна», который был описан как «бьющий хвостом», он представил в виде проявляющегося символа отцовства. Впрочем, эта нелепость Фрейду не показалась проблемой. Он указывал на то, что женское божество Mut в большинстве случаев древними египтянами изображалось фаллически, и на ее теле рядом с грудью появляется также эрегированный пенис. Этот двуполый отличительный знак был в древние времена и у других божеств. Объяснение этому Фрейд видел в самой детской душе, а именно в особенно настойчивом интересе к гениталиям. Кроме этого, детские представления о пенисе у женщин могли бы стать «источником тайн, из которых происходило двуполое изображение материнских божеств в Египте и „код“ коршуна, проявившийся в детских фантазиях Леонардо», — но это предположение по причине ошибки перевода само по себе излишне, и сегодня больше не рассматривается психоанализом. Поэтому «египетские размышления», сопровождавшие фрейдовские дискуссии о Леонардо, не принимаются больше во внимание.

Однако описанная интерпретация роли хвоста коршуна все-таки не удовлетворила Фрейда, и он использовал пассивность детского рта при странной активности коршуна как «ситуацию, при которой не возникает сомнений в гомосексуальном характере», отчего при вербальном описании детских воспоминаний, связанных с необычайно сильной эротической связью между матерью и ребенком, обнаружилась тайна Леонардо. То, что активность коршуна отождествлялась с матерью и связывалась с зоной рта, интерпретировалась Фрейдом как то, что у Леонардо остались впечатления, полученные от материнских «бесчисленных страстных поцелуев в рот».