Читать онлайн «Архип Куинджи». Страница 10

После двадцатилетнего молчания, когда считалось, что он прекратил творческие занятия, Куинджи неожиданно решился показать некоторые новые работы немногочисленной публике. Демонстрация проходила у него в мастерской. Осенью 1901 года Куинджи ознакомил с произведениями учеников, затем, недели две спустя — избранных друзей. Преемник Куинджи по мастерской пейзажа Александр Киселев писал Константину Савицкому: «А, Куинджи! Можешь себе представить, что он показал нам (академистам) четыре новых картины, очень хороших после двадцатилетней забастовки! Это просто удивительно. Оказывается, он все это время работал, и не без успеха»[59].

Иероним Ясинский опубликовал статью под интригующим названием Магический сеанс у А. И. Куинджи, где описывал, как четвертого ноября художник пригласил Менделеева с женой, художника Михаила Боткина, писательницу Екатерину Леткову, архитектора Николая Султанова и некоторых других посмотреть новые произведения. Кроме Вечера на Украине Куинджи показывал Христа в Гефсиманском саду, Днепр утром и третий вариант Березовой рощи.

О новых работах заговорили в обществе, пресса моментально оповестила читателей о таинственных сеансах в мастерской Куинджи. На квартире художника побывало достаточно народа, чтобы автор мог проверить себя, испытать реакцию публики. Передавая отзвуки впечатлений от посещений мастерской Куинджи, ходящие по Петербургу, Репин писал в Москву Илье Остроумову: «А про Куинджи слухи совсем другие: люди диву даются, некоторые даже плачут перед его новым произведением — всех они трогают, я не видел»[60].

В ноябре 1901 года состоялась последняя попытка художника выставить, хотя и для ограниченного обозрения, свои работы долгих лет затворничества. Затем опять наступило молчание, на этот раз до конца дней. Виктор Кривенко, будучи очевидцем демонстрации картин Куинджи, объяснял его испуг перед открытым экспонированием произведений скептической реакцией некоторых посетителей[61].

Система дополнительных цветов была применена еще в одной картине, показанной Куинджи в 1901 году, — Христос в Гефсиманском саду. В картине нет драматизма аналогичных произведений Николая Ге. Идея добра и зла разрешена здесь живописным порядком: эффект фосфорического горения белого одеяния Христа, окрасившегося бирюзовым цветом на фоне темно-бурых теплого оттенка дерев, сообщает образу удивительно яркое впечатление. Таких декоративных эффектов в русском искусстве начала XX века никто не достигал. И дело здесь не в иллюзии солнечного излучения или лунного сияния, а в дистанции, которую она удерживала между реальностью и фактом искусства. Живопись Куинджи сохраняла себя как искусство, сотворенное по законам пластического движения, а не механического воспроизведения предметного мира. Это обстоятельство особенно отчетливо просматривается на примере эскиза Осень (1890–1895, ГРМ), где использован другой декоративный прием: плоскостное сопоставление планов и яркое преображение цвета.

Осень Куинджи написана цветовыми пятнами: желтыми, оранжевыми, красными цветами осени, оттененными интенсивно голубым небом и яркой зеленью леса и луга, создающими мозаично-ковровый эффект. Все возрастающая декоративность как средство активизации образа — таков путь движения искусства Куинджи. В реальности художник искал необычайный образ мира. Его он пытался найти, созерцая величественные горные вершины, в которых поражает почти неземное освещение. В наследии художника много работ, посвященных теме гор: Эльбрус. Лунная ночь (1890–1895, ГТГ); Снежные вершины гор. Кавказ; Снежная вершина. Кавказ (обе — 1890–1895, ГРМ); Эльбрус днем·, Вершина Эльбруса, освещенная солнцем, Эльбрус днем. Стадо овец на склонах, Эльбрус вечером (все — 1898-1908, ГРМ), Эльбрус днем (1898–1908, Симферопольский художественный музей) и многие другие. Восприимчивость Куинджи к цветовым нюансам так совершенна, его зрительная память так безукоризненна, что эскизы порой трудно отличить от этюдов. В некоторых из работ удивительно тонко запечатлена воздушная среда, размывающая очертания горных склонов. В других он интенсифицирует цвет, благодаря чему освещенные снежные вершины высвечиваются фосфоресцирующими красками.

Впервые на Кавказ художник попал в 1888 году по приглашению Николая Ярошенко, имевшего дачу в Кисловодске. Первая же поездка была отмечена встречей с поразительным феноменом, как бы предзнаменовавшим последующую красочность кавказских пейзажей. В Бермамыте Куинджи и Ярошенко посчастливилось увидеть редчайшее явление в горах — Брокенский призрак. На поверхности радужно окрашенного облака они заметили отражение своих увеличенных фигур[62].

Романтический пафос, которым пронизано изображение горных кряжей, сияющих недоступных вершин, манящих притягательной силой и влекущих человека к познанию неизведанного, перерастает в некий символ прекрасного и недостижимого мира. Спустя тридцать лет увлеченность Куинджи темой мироздания поразит воображение Рериха и перейдет в его гималайские сюжеты.

После реформы Академии художеств 1893 года Куинджи совместно с Шишкиным получил предложение возглавить мастерскую пейзажа. Преподавательская деятельность Куинджи составила яркую страницу в истории русского искусства.

Художник стимулировал яркие индивидуальности, не подчиняя их своему пониманию искусства. В его мастерской занимались Константин Богаевский, Константин Вроблевский, Виктор Зарубин, Николай Химона, Николай Рерих, Аркадий Рылов, Вильгельм Пурвит, Фердинанд Рушиц, Александр Борисов, Евгений Столица, Николай Калмыков и другие. Все они оставались преданными учителю до конца жизни. Рерих впоследствии вспоминал:

«Куинджи любил учеников. Это была какая-то особенная любовь, которая иногда существует в Индии, где понятие учителя-гуру облечено особым пониманием»[63].

Мастерская художника помещалась на верхнем этаже. Из нее был выход на крышу дома. Куинджи трогательно любил птиц, особенно больных и покалеченных. На крыше он устроил лазарет, где лечил птиц.

Куинджи любил музицировать. Он играл на скрипке, жена — на фортепьяно. Был человеком общительным, добрым. Жизнь свою подчинил искусству.

Несмотря на большое состояние, Куинджи жил крайне скромно, почти аскетично. Когда после его смерти описывали имущество, то обнаружили и занесли в опись: «Гостиная: один диван, два кресла и восемь стульев мягких, один рояль. Столовая: один буфет, обеденный стол и двенадцать стульев. Мастерская: четыре мольберта, один этюдник, стенное зеркало в деревянной раме, скрипка в футляре»[64]. Вот и все, а умер миллионер.

На рубеже XIX–XX веков творчество Куинджи испытало явственное влияние элегических настроений современного искусства. Об этом можно судить по многочисленным эскизам, где несколькими пятнами и точными мазками намечается необыкновенный эффектный образ природы.

В эскизе Поляна в лесу. Туман (1898–1908, ГРМ) непонятно откуда льющимся светом высвечена лужайка «ирреального» цвета. Зеленосерый, разной тональности просвет в темных кулисах леса создает впечатление загадочного слабого свечения цвета. Многие эскизы отличает театральность композиции — освещенный центр окружен темными кулисами леса: Роща, Солнце в лесу, Осень (все — 1898–1908, ГРМ). Но особенно — третий вариант Березовой рощи (1901, Национальный художественный музей Республики Беларусь, Минск). Найденный романтический образ — это некая мечта о прекрасной земле, словно специально созданной для лицезрения. Романтическое искусство Куинджи создавало поэтический мир, замкнутый в границы вымысла. Эта тенденция весьма характерна для искусства и литературы начала XX века. Создание особого, вымышленного мира, наполненного символическими значениями, загадками, прозрениями, — далеко не полный идейно-тематический круг русского символизма. Куинджи в этом потоке влечений сохранял связь с землей; земное казалось ему исключительным явлением.

Мир как некий волшебный храм природы, расположенный где-то в другом, неземном измерении, — таковым предстает образ третьего варианта Березовой рощи. В этом варианте художник как бы вспоминал начало своего пути, но не дублировал его. Романтика Лунной ночи на Днепре и Украинской ночи преобразовалась в новую версию, где связь с реальностью подменяется чистой грезой. «Лунный» пейзаж картины исключает общественную проблематику. Разумеется, он сохраняет актуальность духовного самочувствия общества того времени и в этом плане пейзаж являет его ясно выраженный образец. Романтическое искусство 1880-х годов, связанное со вселенскими размышлениями Куинджи, преображается в Березовой роще 1901 года в отвлеченную романтику элегического тона.