Читать онлайн «ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство)». Страница 20

Таких чувствований, идей и событий, достойных художественного выражения, в буржуазном обществе последних десятилетий не было вовсе.

Революция приносит с собой идеи замечательной широты и глубины. Она зажигает вокруг себя чувства напряженные, героические и сложные.

Старые художники стоят перед этим новым революционным содержанием с полным непониманием; им даже кажется, что это какой–то варварский поток примитивных страстей и узких мыслей. Но так кажется им только из–за их собственной подслеповатости. Многим из них, как раз особенно талантливым, это можно растолковать — можно, так сказать, расколдовать их, раскрыть им глаза. Но в особенности приходится рассчитывать на молодежь, которая гораздо восприимчивее и может воспитаться уже в самых волнах огненного потока революции.

Таким образом, я жду от влияния революции на искусство очень многого, попросту говоря — спасения искусства из худшего вида декадентства, из чистого формализма; революция должна возвратить искусство к его настоящему назначению — мощному и заразительному выражению–великих мыслей и великих переживаний.

Но рядом с этим у государства есть и другая постоянная задача в его культурной деятельности — распространять революционный образ мыслей, чувствований и действий по всей стране. Может ли ему быть в этом полезно искусство? Ответ напрашивается сам собой: если революция может дать искусству душу, то искусство может дать революции ее уста.

Кто не знает силу агитации? Но что же это такое агитация, чем отличается она от ясной, но несколько холодной пропаганды, от объективного и методичного изложения фактов и логических построений?

Агитация отличается от пропаганды тем, что она прежде всего волнует чувства слушателей и читателей и влияет непосредственно на их волю. Она, так сказать, раскаляет и заставляет блестеть всеми красками содержание революционной проповеди.

Можно ли сомневаться в том, что чем художественней такая проповедь, тем сильнее она действует? Разве мы не знаем, что оратор–художник, художник–публицист гораздо скорей находит путь к сердцам, чем не одаренный художественной силой человек?

Мы это знаем хорошо, и великий коллективный пропагандист, коллективный проповедник — Коммунистическая партия — должна вооружиться всеми средствами искусства, которое, таким образом, явится могучим подспорьем для агитации. Не только плакат, но и картина и статуя, — в менее летучей форме, но овладевая более глубокими идеями, более сильными чувствами, — могут явиться, так сказать, наглядным пособием при усвоении коммунистической истины.

Театр так часто называли великой трибуной, великой кафедрой для проповеди, что на вопросе о нем не стоит здесь и останавливаться.

Музыка всегда играла громадную роль в массовых движениях: гимны, марши являются необходимой принадлежностью их. Надо только развернуть эту магическую силу музыки и довести ее направление до высшей степени определенности. Мы пока не в состоянии в широкой мере пользоваться для целей пропаганды архитектурой, но, создавая, быть может, в близком будущем наши великие Народные дома, мы противопоставим их дворцам, казармам и церквам всех вероисповеданий.

Такие формы искусства, которые возникли только в самое последнее время, как, например, кинематография, отчасти и ритмика, могут быть использованы с огромным результатом. О пропагандирующей и агитационной силе кино смешно распространяться— она бросается в глаза каждому. И подумайте, какой характер приобретут наши празднества, когда через посредство Всевобуча' мы будем создавать ритмически движущиеся массы, тысячи и десятки тысяч людей, притом не толпу уже, а действительно охваченную одной идеей упорядоченную мирную армию!

На фоне подготовленных Всевобучем[45] масс выдвинутся другие, меньшие группы учеников наших ритмических школ, которые вернут танцу его настоящее место. Народный праздник всеми искусствами украсит окружающую его раму, которая будет звучать музыкой и хорами, выражать его чувства и идеи спектаклями на подмостках, песнями, декламацией стихотворений в разных местах, в ликующей толпе, которая сольет потом все во всеобщем действе.

Это то, о чем мечтала, к чему стремилась Французская революция, это то, что проносилось перед лучшими людьми культурнейшей из демократий — афинской, и это то, к чему мы уже приближаемся.

Да, во время шествия московских рабочих мимо наших друзей из III Интернационала[46] во время праздника Всевобуча, который был дан после этого, во время большого действа у колоннады Биржи в Петрограде[47] чувствовалось уже приближение того момента, когда искусство, ничуть не понижаясь, а только выигрывая от этого, сделается выражением всенародных идей и чувств революционных, коммунистических.

Революция как явление огромной и многогранной значимости многосложно связана с искусством.

Однако в первые годы революции влияние ее на искусство было мало заметно. Правда, были написаны «Двенадцать» Блока, «Мистерия–буфф» Маяковского, много было произведено хороших плакатов, некоторое количество недурных памятников, но все это далеко не соответствовало самой революции. Быть может, это в значительной степени объясняется тем, что революция, с ее огромным идейным и эмоциональным содержанием, требует реалистического выражения, формы прозрачной, насыщенной идеями и чувствами. Но художники–реалисты (вернее, художники более или менее близкие к реализму) гораздо менее охотно шли навстречу революции, чем художники новых направлений; последние же, чьи беспредметные приемы более подходящи для художественной промышленности и орнамента, оказались бессильны выразить новое идейное содержание революции. Таким образом, мы не можем похвастаться тем, чтобы революция (повторяю, в первые годы) создала для себя достаточно выразительную художественную одежду.

С другой стороны, революция не только могла влиять на искусство, но и нуждалась в искусстве. Искусство есть мощное орудие агитации, и революция стремилась приспособить к себе искусство в агитационных целях. Однако такие достижения, когда агитационная сила соединялась с подлинной художественной глубиной, были весьма редки. Агитационный театр, отчасти музыка и в особенности плакат несомненно имели в первые годы революции значительный успех в смысле массового своего распространения. Но лишь очень немногое можно отметить здесь как художественно вполне удовлетворительное.

Тем не менее в принципе положение оставалось верным: революция должна была дать художникам чрезвычайно много, дать им новое содержание, и революции нужно было искусство. Союз между ней и художниками рано или поздно должен был наступить.

Если мы обратимся теперь к текущему моменту, то мы заметим большое отличие 1922 года по сравнению с 1918 и 1919 годами. Прежде всего появляется опять частный рынок. Государство, вынужденное перейти к скуповатому планомерному хозяйству, года на два почти совершенно прекратило всякие закупки и заказы. С этой точки зрения с нэпом колесо как будто бы повернулось назад. И действительно, мы видим наряду с почти полным исчезновением агитационного театра появление развращающего театра, появление того гривуазного кабака, который является одним из ядов буржуазного мира.

В других областях искусства, хотя и в меньшей мере, тоже заметно возвращение к печальному прошлому. Однако следует обратить внимание и на другую сторону дела. Улучшение быта, наступившее в последнее время, как раз позволило выявиться сильнейшему действию революции на душу художника.

Революция выдвинула, как это теперь ясно, целую фалангу писателей, частью называющих себя аполитичными, но тем не менее «поющими и глаголящими» именно о революции и в революционном духе. Естественно, что идейно–эмоциональная стихия революции прежде всего отражается в наиболее интеллектуальном из искусств — в литературе; но она несомненно стремится овладеть и другими искусствами. Характерно, что именно теперь создаются журналы, сборники, организуются общества живописцев и скульпторов[48] начинается работа архитектурной мысли в том направлении, в каком прежде мы имели только спрос и почти никакого предложения.

Так же точно и второе положение — революции нужно искусство — не заставит долго ждать своего проявления. Уже и сейчас мы слышим о всероссийской подписке на постройку грандиозного памятника жертвам революционных боев на Марсовом поле[49] слышим о желании воздвигнуть в Москве грандиозный Дворец труда. Республика, еще нищая и голая, все же оправляется хозяйственно, и нет никакого сомнения, что скоро уже одним из проявлений ее выздоровления будет растущая новая красота ее облика.

Наконец последнее: быт, экономическое положение художников.