Читать онлайн «Александр Иванов». Страница 3

И. И. Бецкой, незаурядный государственный деятель, прекрасно понимал, что искусство является мощным идеологическим орудием. Поэтому и придавал такое значение делу воспитания учеников, которые за годы пребывания в Академии художеств в какой-то степени отрывались от родной среды, быта, родительского мировоззрения. Из этих выпускников и выходили в последующем чиновники Академии.

Императрица благоволила президенту Академии художеств Ивану Ивановичу Бецкому. Она даже походила на него лицом, и многие поговаривали, что Екатерина II его дочь. Бецкой — сын пленника в Швеции князя Трубецкого и шведки, был красив, умен, образован. Еще в 1728 году, будучи в Париже при русском посольстве, действительно, сумел очаровать ее мать — Анхальт-Цербстскую герцогиню Иоанну-Елизавету. О том говорили многие.

Императрица обращалась с ним, как с отцом, поручила ему все благотворительные и воспитательные заведения. В памяти преподавателей и учеников еще свежи были посещения Академии государыней Екатериной Алексеевной. Она всегда приезжала в золоченой карете, в шесть лошадей, с гайдуками, в растворенные главные ворота, прямо к парадной лестнице, устланной красным сукном. Поклонник Дени Дидро и французских энциклопедистов, И. И. Бецкой претворял в жизнь идею Екатерины II о воспитании «новой породы людей, свободных от недостатков общества».

Впрочем, могли ли о том ведать ученики, сказать трудно. Для них Академия с ее порядками и правилами была родительским домом.

Бецкой дожил до глубокой старости и умер на девяносто первом году жизни, в 1795 году. Екатерина была при нем в последние минуты его жизни.

Андрей Иванов — отец художника Александра Иванова, появился в стенах Академии художеств в сентябре 1782 года, когда его в числе других 28 мальчиков-сирот привезли сюда из московского Воспитательного дома. В сопроводительном документе, присланном опекунским советом, сообщалось имя «подкидыша» (вероятно, он был незаконнорожденным). В графе «которых годов в приносе» значилось: «1775»; в графе «сколько лет от роду» записано: «годы» — «6», «месяцы» — «5».

Что осталось в памяти у него от Императорского Воспитательного дома? Директор по фамилии Гогель, наставницы, уроки чтения, рисования… Качели в саду да ледяная горка, которую делали зимой и съезжали по ней без саней. А еще… — острое желание иметь родителей или хотя бы раз увидеть их. Горько было сознавать, что они есть, живы, но не дают и, возможно, никогда не дадут о себе знать. Надо сказать, что бывали, правда, и пожертвования Воспитательному дому от неизвестных лиц, возможно от родителей, переживающих раскаяние за совершенный грех. Так, однажды ночью от неизвестного было прислано директору письмо с препровождением в особом ящике 10 тысяч рублей. Сверх этих денег неизвестный благотворитель обещал прислать в два срока еще 40 тысяч рублей, что и исполнил.

Где обнаружили подкинутого младенца, в каком приходе крестили, сказать теперь трудно. Вероятнее всего, имя и фамилию Андрею Иванову дали при крещении.

В Воспитательном доме кто-то из наставников подметил возникшую тягу мальчика к рисованию, и потому он был отправлен в далекий Петербург, в Академию художеств. В противном случае судьба его сложилась бы так же, как и у тысячи других сирот: по окончании учения они обычно работали на мануфактурах, учрежденных императрицей Екатериной II для их блага, где производили игральные карты, чулки, часы…

Тяжко было на новом месте, непривычно и одиноко.

К 5 часам утра инспектор Академии художеств Кирилл Иванович Головачевский приходил в спальни и будил воспитанников:

— Вставайте, вставайте! Старик вас будит!

Затем он вел своих подопечных на утреннюю молитву, и если кто-то из воспитанников хорошо прочитывал ее, то Кирилл Иванович обыкновенно приносил ему завтрак — кусок ситного хлеба. Ах, Кирилл Иванович, — может быть, он был единственным родным существом в Академии.

Затем начиналась учеба в классах. При свете сильно коптивших ламп рисовали и твердили уроки: Закон Божий, «баснословие», назидательные руководства…

В свободные часы бежали на академический двор, где зимой гоняли на коньках, катались с гор, а летом играли в набитые шерстью мячи и лапту. Да еще частенько дрались.

В Академии юный Иванов учился неровно, нередко получал низкие оценки за рисунки. Но годам к двенадцати заметно переменился.

«…свойства хорошего, имеет дарование и учится весьма с хорошим успехом. Но не всегда бывает исправен в поведении своем, в церкви, в учебных классах и у стола разговаривает, а иногда и шалит. При поправлении — отговаривается, не учтив, иногда без спросу отлучается и долго спит, сложения здорового…» — аттестовал Иванова, ученика натурного класса в 1794 году К. И. Головачевский.

Была у Иванова, как и у каждого воспитанника, особая маленькая икона — его икона. Ее он видел, ложась спать (все иконы помещались в спальне на стене в одном из простенков), с нею он пробуждался. Не у этого ли святого, изображенного на ней, возможно, своего покровителя — Андрея Первозванного, просил благословения всякий раз Андрей Иванов. И не его ли благодарил за удачу.

29 декабря 1795 года на четырехмесячном экзамене Иванов награждается первой серебряной медалью за рисунок. Его рисунки начинают вызывать все большее удивление, а у многих и зависть. По высшим оценкам он выходит на первое место в классе. Осенью 1796 года одна из его работ назначена в оригиналы. Случай редкий для Академии.

Готовясь к конкурсной работе, Андрей Иванов, как и полагалось ученикам, копировал работы старых мастеров.

Писал он и эскизы, в основном на Библейские темы: «Пир богов», «Саул и Давид», «Моисей источает воду из скалы», «Моисей читает народу скрижали завета», «Эней спасает Анхина из горящей Трои».

Сиротство по-своему учит жизни, обостряя внимательность и осторожность, особенно к лицам окружающим: всегда важно знать, не исходит ли опасность от них, что надобно ожидать в следующий момент. К двадцати годам Иванов неплохо разбирался в психологии. В тех же его эскизах видна логическая мотивировка действия, жеста, мимики.

Учителем Иванова в историческом классе был Григорий Иванович Угрюмов. Тихого нрава, доброй души человек, он помогал бедным и не обидел в жизни никого. Угрюмов был родоначальником русской исторической живописи. Как педагог и художник он несомненно оказал влияние на формирование взглядов молодого конкурсанта.

Григорий Иванович Угрюмов одним из первых художников начал разрабатывать русские национальные народные типы в своих картинах.

Он тяготел к русской истории и говорил ученикам:

— Большой исторический род не только увеселяет наше зрение и удовлетворяет любопытству, но еще исправляет нас, предлагая нам живо добрые и худые примеры.

В октябре 1795 года Угрюмов получил программу-тему для картины на звание академика. Позже, закончив работу, пожалуй, самую сильную по живописи, Григорий Иванович назовет ее так: «В присутствии Великого Князя Владимира Российского воин сын кожевника оказывает силу свою над разъяренным быком».

Сюжет взят из летописных сказаний. Великий князь приказал искать богатыря для борьбы с печенежским великаном, а пришел старик-кожемяка со своим младшим сыном Усмарем. Владимир, увидев его, смутился — не было в юноше, по виду, ничего богатырского. Не мог поверить Владимир старику, что сын его способен разорвать сырую кожу. Но настойчивым оказался старик. Уступил великий князь ему, назначил испытание. Ударами трезубца, лаем собак разъярили быка-великана, кровью налились глаза его, помчал он, словно таран, в сторону Владимира, но был остановлен рукой Усмаря. Немудрено, что вскоре после этого победил юноша и печенега.

Впервые в истории русской живописи главным героем картины стал простой сын кожемяки — богатырь Усмарь. Через несколько лет этот же мотив повторит в своей картине Андрей Иванов: ученик Угрюмова изобразит князя Мстислава, победившего косожского богатыря Редедю.

Таланту Угрюмова в какой-то степени Академия художеств будет обязана своим дальнейшим существованием. Император Павел Петрович, задумав постройку Михайловского замка, закажет для украшения большого зала шесть картин на историческую тематику, им разработанную, и, пребывая в тот момент по каким-то причинам в гневе, назначит самые короткие сроки, грозясь в противном случае закрыть Академию. «Академия трепетала, — писал первый ее историограф П. Н. Петров. — Опытность и быстрота письма Угрюмова выручили ее из беды. Увидев первую историческую картину его кисти „Вступление Иоанна IV в завоеванную Казань“, император остался совершенно доволен».

1797 год станет знаменательным для Андрея Иванова. За конкурсную картину «Ной по выходе из ковчега приносит жертву Богу» он получит 14 декабря 1797 года Большую золотую медаль. Его оставят пенсионером «для вящаго в художествах познания» с приличным содержанием от Академии — по 150 рублей в год жалованья, при готовой квартире с отоплением, освещением и столом совместно с учениками. Он начнет преподавать в академических классах.