Читать онлайн «Палаццо Форли». Страница 22

V. La caszine

Всякому туристу и чужестранцу, справляющемуся в первый день приезда своего во Флоренцию о роде жизни, о препровождении времени и достопримечательностях города, всякому непременно будет сказано: «поезжайте в Кашины!» И действительно, Кашины стоят того, чтоб их посетили проезжие иностранцы… мало того, чтоб полюбили их и посещали каждый день, следуя обычаю и моде флорентийского общества. Каштановая аллея, перевитая гирляндами вечно зеленого плюща, ведет от самого города к живописно расположенному парку, состоящему из других широких аллей и одной пространной площадки, или приличнее сказать, муравчатого поля, которое служит средоточием всем дорогам и дорожкам, к нему примыкающим. Тут, летом и зимою, с трех часов пополудни, сходится и съезжается все, что имеет довольно времени или достатка, чтоб пожертвовать несколькими часами своему удовольствию. А в Италии у кого же нет времени? Какой бедняк не пользуется преимуществами достатка, наслаждаясь солнцем, воздухом и возможностью поспевать по образу пешего хождения всюду, куда люди богатые переправляются в своих экипажах?

Разнообразен и чрезвычайно замечателен вид Кашин в самый развал стечения толпы, разнородной и разнохарактерной.

Тут и тяжелые четвероместные кареты, расписанные двойными гербами и везомые четвернею «á la d'Aumont»[31] с двумя форейторами вместо кучера, или á grandes guides[32] совсем без форейтора, но с двумя передовыми лошадьми на длинных постромках, остающихся в руках и распоряжении кучера, вместе с вожжами дышловых. Обыкновенно в таких, немного торжественных рыдванах, восседает какая-нибудь вдовствующая маркиза или графиня, с непременной собачкой, с необходимым причетом компаньонок, аббата, иногда и еще одного лица мужеского пола и почти равных с нею лет, которого незавидная должность состоит в держании на коленях упомянутого «king's Charles» или же шпица, в руках — флакона со спиртом, или муфты, или веера, смотря по погоде и по времени года. За каретою важно сидят лакеи в чулках и башмаках, иногда напудренные, всегда обшитые позументами по швам, с кокардою из лент, соответствующих цветом фамильному гербу; эти слуги большею частью таких же степенных лет, как сама барыня. Далее четвероместное ландо, набитое миссами, самопроизвольно пожаловавшими себя ледиями, беленькими, розовенькими, сладенькими, приторными; летом они обыкновенно в бархате и шерсти, с меховым боа около шеи; зимою на них непременно соломенные шляпы, с зелеными или синими вуалями. Разумеется, это альбионки не высшего модного круга, а выселенки из дальнего Шайра или Квартль-гиксайд, хотя, впрочем, и самый аристократический «High life»[33] не спасает от безвкусия и неумения дам одеваться к лицу и сообразно со временем года и часом дня. За этим рассадником красоты следуют целые кавалькады вершников, на кровных скакунах, и дам в изысканных амазонках.

Потом являются щегольские, низенькие каретки новейшего изобретения, запряженные серыми или вороными конями в легких и красивых шорах, с камелиями или розами, прикрепленными к их наглазникам. У кучера также букет в петлице: таковой же и у лакея, одетого просто, но изящно, в штиблетах и цветных эксельбантах. Загляните в дверцы этих экипажей — вы непременно увидите в них хорошенькое женское личико в свежей и нарядной шляпке: это либо путешественница, принадлежащая лучшему обществу какой-нибудь европейской столицы, либо тосканская уроженка, дама, носящая одно из таких благозвучных и мелодических имен, которые уже давно знакомы вам из истории прежних веков или из современной хроники блестящих салонов. Редко на панелях кареты увидите вы герб, скорее вензель с короною, по которой тотчас узнаете, какой нации и какому разряду титулованных особ принадлежит промелькнувшая мимо вас дама. Об заклад бьюсь, что вы побежите за каретою в надежде еще раз полюбоваться прекрасною незнакомкою: так миловидною, так привлекательною покажется вам свободная небрежность ее позы, утонченная и щеголеватая простота ее движений, полных этой неуловимой и непереводимой итальянской «disinvoltura»[34]. Тотчас видно, что этой женщине не твердили каждый день в продолжение десяти или пятнадцати лет: держись прямо! сиди смирно! так должна себя вести благовоспитанная барышня! Зато она и сидит себе в своей карете полулежа, протянувши вперед стройные свои ножки. Зато и смотрит она на вас с радушною улыбкою, затем-то вы и преследуете ее жадными взорами. Она знает, что хороша, чувствует, что вы это заметили: она вам благодарна и не мешает ею любоваться, не сердится, не отворачивает от вас жеманно и спесиво своей стройной головки, чтоб показать притворный гнев разобиженного достоинства. Напротив, она в душе своей убеждена, что Бог дал ей невинную красоту на радость ей самой и добрым людям, и спокойно пользуется правом показывать эту красоту, не спрашивая, к какому званию и кругу принадлежит дерзкий прохожий, осмелившийся остановить на ней свои взоры.

А за нею опять скачут верхом нетерпеливые поклонники различных племен, целое Вавилонское столпотворение по свету разнородных им наречий. А там спешат вперегонку легкие, игрушечные экипажи, придуманные капризом или странностью английских и французских спортсменов, — тильбюри, одноколки, фаэтоны, тондемы, американки, и все это запряжено кровными, лихими рысаками, увенчанными цветами, все это парадно, изящно, благовидно, все это управляется седоками во цвете лет, одетыми по последней моде, веселыми, живыми, говорливыми. Возле них жокеи-невидимки — так они крохотны и малы, — напудренные, разодетые, раздушенные на славу; у них букеты за петлицей, белые перчатки и в руках хлыстики, блещущие позолотой и дорогими каменьями.

На середине площадки экипажи останавливаются, строятся группами и рядами; мужчины подъезжают или подходят к знакомым дамам дамы высматривают одна другую, обмениваются поклонами, улыбками иногда поцелуями, пущенными на лету по ветру одним движением ловких пальчиков. От такого поцелуя должно делаться страшно наблюдателю, если он мало-мальски философ и моралист, знакомый с женскою натурою: какая язвительная злоба иногда изменнически таится под этою явною ласкою!..

Обыкновенно в этих раутах под открытым небом подмечивается улавливается, слагается и передается ходячая хроника Флоренции. Опытные люди усматривают, где и как стоит знакомая всем карета, кем окружена, и к вечеру комментарии дополняют более или менее тайный смысл подмеченных примет. Но что за шум и крик непрестанно и без умолку преследуют всякого прохожего или проезжего с самой минуты появления его на площадке? «Ессо fiori, ессо fiori, signor! Ecellenza, prenda quest fiori, sono belissimi!» (Вот цветы, вот цветы, купите, барин!.. ваше превосходительство, ваше сиятельство, возьмите мои цветы, они чудно хороши!) Целые десятки продавщиц разных лет преследуют оторопевшего иностранца, цепляются за его платье, хватают его руки, насильно навязывают ему свои букеты, всегда дрянные и завядшие. Горе тому, кто покажет вид, что намеревается купить хоть один из этих пучков фиалок, из угождения к пламенным глазам пригоженькой торговки; вдвое горе ему, ее ли он нечаянно вынет кошелек с серебряными монетами: его не выпустят из рук, пока не опустошат кошелька — он будет ограблен, измят и стеснен этими докучницами в больших круглых соломенных шляпах, до кучницами, из которых многие и стары, и гадки. Новый Орфей, истерзанный руками гневных Фракиянок, он оставит у них, если не кости свои, по крайней мере фалды кафтана или поля невинной шляпы!.. Одно это невыгодное нашествие отравляет удовольствие, которого нельзя не найти на гулянье в Кашинах. Но иначе гулянье было бы уже слишком очаровательно!..