Читать онлайн «Тебя, как первую любовь (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение)». Страница 51

Великие произведения искусства, как и великие мысли, бессмертны и сквозьвременны. Они рождаются, чтобы стать вечными спутниками человечества.

Великие личности становятся современниками и собеседниками грядущих поколений потому, что полно воплощают все то прекрасное, доброе и истинное в народе, чему предстоит развиваться и крепнуть.

Удивительно сказал один крестьянин в конце прошлого века, размышляя о Пушкине:

"...В нем все вместе как-то есть: русская жизнь, добро и красота"43.

"ДРУЖИНА УЧЕНЫХ И ПИСАТЕЛЕЙ..."

"...дружина ученых и писателей, какого о

рода они ни были, всади впереди во

всех набегах просвещения, на всех при

ступах об разованности".

(А. ПУШКИН. "ОПРОВЕРЖЕНИЕ НА КРИТИКИ" "1830"

В общих чертах мы проследили ход глубочайших размышлений поэта об исторических судьбах России и цивилизации земли. Уже эти размышления дают право судить о Пушкине не только как о великом поэте, но и как о глубоком мыслителе.

"Жажда размышлений", о которой поэт говорил в послании к Чаадаеву из кишиневской ссылки, никогда не оставляла его, напротив, она крепла год от году, превратившись в неутоляемую духовную потребность.

В южной ссылке поэт изучает, критически переосмысливает все то в наследии европейской культуры, что не успел усвоить в лицейские годы. В Кишиневе, Каменке, Одессе он отнюдь не находится в умственной изоляции, а общается с такими выдающимися умами, как П. И. Пестель, М. Ф. Орлов, В. Ф. Раевский, с деятелями греческого повстанческого движения, а также с заезжими англичанами и французами, здесь он в центре интеллектуально-революционного брожения, а вовсе не на его периферии.

В Михайловском поэт оказывается наедине с самим собой, если не считать интенсивной переписки с друзьями, которая, конечно, не может заменить живого интеллектуального общения. Но и это обстоятельство он обращает на пользу своего духовного самосовершенствования. По его просьбе книги в Михайловское доставлялись ему целыми телегами. Здесь во всей бездонности открылось перед ним шекспировское мироощущение истории и человека. Здесь решительно были отброшены поэтом все условности и каноны драматургии и создан был "Борис Годунов" - трагедия, которая удостоилась похвалы... самого Пушкина! Закончив ее, поэт пишет Вяземскому: "Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал, аи да Пушкин, аи да сукин сын!" Здесь он почувствовал, что его духовные силы достигли полного развития.

В 1826 году Пушкин вернулся из шестилетней своей ссылки. Он образованнейший человек своего времени. Он не только охватил умом духовные богатства европейской культуры от античности до своего времени, но сформировал на этой основе глубоко продуманные собственные убеждения, идеалы, принципы - эстетические, политические, нравственные.

Его бывшие приятели, знавшие поэта по проказам и чудачествам в первые послелицейские годы, с удивлением встретили поэта-мыслителя, поэтамудреца, поражавшего окружающих проницательными суждениями чуть ли не по всем проблемам русской и европейской общественной жизни.

Первым удивился Николай I. Царская дворня постаралась создать поэту еще в глазах Александра I репутацию человека легкомысленного, порочного, вздорного, безответственного. Николай таким и ожидал увидеть Пушкина, вызвав его на аудиенцию из Михайловского в Москву.

Однако когда перед ним предстал человек совсем иного склада и масштаба, император при всей антипатии к уму и таланту не мог не ощутить незаурядность и духовную мощь своего собеседника.

- Я говорил сейчас с умнейшим человеком России, - отозвался, как мы помним, Николай о Пушкине.

Потом это происходило неоднократно с самыми разными людьми: все они удивлялись и поражались, обнаружив в поэте не легкого рифмоплета и острослова, а человека с умом недюжинным, словно поэт не может быть умным человеком!

Приятель писателя Н. И. Лажечникова, познакомившись в 1832 году с Пушкиным, писал: "С любопытством смотрел я на эту небольшую, худенькую фигуру и не верил, как он мог быть забиякой... На лице Пушкина написано, что у него тайного ничего нет. Разговаривая же с ним, замечаешь, что у него есть тайна - его прелестный ум и знания. Ни блесток, ни жеманства в этом князе русских поэтов. Поговоря с ним, только скажешь: "Он умный человек. Такая скромность ему прилична"4.

Иван Киреевский, познакомившись с Пушкиным, записал: "В Пушкине я нашел больше, чем ожидал. Такого мозгу, кажется, не вмещает ни один русский череп, по крайней мере ни один из ощупанных мною"25.

Проспер Мериме имел все основания сделать вывод о пушкинской поэзии: "Всякое его стихотворение является плодом глубокого размышления"44.

Графиня А. С. Сиркур писала, что ум Пушкина, "отличавшийся способностью угадывать все, что могло быть воспринято только с помощью интеллекта", поражал ее так же, как и "тот поэтический облик, который бессознательно придавала всякой вещи его воспринимающая мысль"45.

П. А. Плетнев - А. Пушкину: "...Разговор с книгопродавцем верх ума, вкуса и вдохновения. Я уж не говорю о стихах: меня убивает твоя логика. Ни один немецкий профессор не удержит в пудовой диссертации столько порядка, не поместит столько мыслей и не докажет так ясно своего предложения. Между тем какая свобода в ходе! Увидим, раскусят ли это наши классики?"

Ксенофонт Полевой, который не был в числе людей, особенно благоволивших Пушкину, высоко оценивал необыкновенный интеллект поэта и говорил, что перед ним показались бы бледны "профессорские речи" весьма популярных в те времена во Франции историков и публицистов Вильмена и Гизо.

"Вообще, - продолжал К. А. Полевой, - Пушкин обладал необычайными умственными способностями. Уже во время славы своей он выучился, живя в деревне, латинскому языку, которого почти не знал, вышедши из Лицея. Потом, в Петербурге, изучил он английский язык в несколько месяцев, так что мог читать поэтов. Французский знал он в совершенстве. "Только с немецким не могу я сладить! - сказал он однажды. - Выучусь ему и опять все забуду: это случалось уже не раз".

Он страстно любил искусства и имел в них оригинальный взгляд. Тем особенно был занимателен и разговор его, что он обо всем судил умно, блестяще и чрезвычайно оригинально"4.

Добавим, что, помимо французского, английского, немецкого и латинского языков, Пушкин в зрелые годы изучал также древнееврейский и испанский языки, знал церковнославянский, читал по-польски.

Универсальность гения Пушкина проявилась не только в литературе, где он, как уже говорилось, охватил все жанры и усвоил все приемы, разработанные европейской поэзией и прозой, но и в науках - в истории, философии, эстетике, лингвистике, этнографии, политической экономии, в том, что он интересовался также достижениями в механике, геометрии...

О Пушкине как профессиональном историке говорилось уже достаточно.

Профессиональным философом его, конечно, не назовешь: собственно философских произведений у него нет. Вкуса к абстрактным размышлениям он не имел. Но разве его поэтическое мышление не окрашено определенным философско-эстетическим отношением к миру?

Его поэзия, конечно, не миропонимание, но мироощущение, в котором это определенное понимание присутствует скрытно, ненавязчиво, - дано намеком, образом, символом. Он исследует художническими средствами, но именно исследует феномен любви и феномен дружбы, феномен жизни и феномен смерти.

Он не пишет программно-эстетических трактатов, но самой поэзией своей ведет борьбу за эстетический идеал, где прекрасное выступает как квинтэссенция Истины и Добра. Он осмысливает тему - поэт и общество, поэт и гражданин, призвание и назначение поэзии.

Он подвергает поэтическому самоанализу и самое психологию творчества. Исследует психологию человека власти и психологию честолюбца, психологию труса и поведение человека, опасность и смерть презирающего, духовное состояние гения и завистника, скареды и убийцы, мятежника и тирана.

В немногих строчках "Онегина", например, рисуется "философия эпохи":

Мы почитаем всех нулями,

А единицами - себя.

Мы все глядим в Наполеоны;

Двуногих тварей миллионы

Для нас орудие одно;

Нам чувство дико и смешно.

Его творчество - продолжение античной культурной традиции, где искусство, философия и наука выступают в своей слитности. Словно отзвук этого единства мы находим в прелестной пушкинской миниатюре:

Движенья нет, сказал мудрец брадатый.

Другой смолчал и стал пред ним ходить.

Сильнее бы не мог он возразить;

Хвалили все ответ замысловатый.

Но, господа, забавный случай сей

Другой пример на память мне приводит:

Ведь каждый день пред нами солнце ходит,

Однако ж прав упрямый Галилей.

Сложнейшая философская проблема несовпадения и даже противоречивости чувственной достоверности и научной истинности получает тут у Пушкина удивительно точное, но вместе с тем легкое, изящное, образное выражение. Ирония философских блужданий в поисках истины выливается в иронию поэтическую, достойную пера Вольтера.