Читать онлайн «Сокровища Рифейских гор». Страница 16

Забавно, что первые «антики» в Екатеринбурге изготовлялись из яшм или белого мрамора, который наклеивали на чёрный шифер. Впоследствии уральцы стали применять для выделки разноцветный агат и яшмы, и местные «антики» стали по праву называться камеями, хотя количество слоев обычно не превышало двух.

И всё-таки именно колоссальные вазы прославили на весь мир как самих уральских камнерезов, так и богатства здешних недр.

Повышенный интерес к камню как к монументальному материалу возродился в середине XX веке, когда неоклассические художественные формы приняли еще более циклопический размах. Например, в нашей стране в эпоху сталинизма каменные торшеры, изготовленные по правительственному заказу, были такой толщины, что человеку невозможно было обхватить подобный «канделябр» руками. (Кстати, именно в это время и писал свои сказы известный уральский писатель. Видимо, не случайно и то, что изо всех сказов Бажова самый известный — о Даниле-мастере и его дурман-чаше, о малахитовом «каменном цветке».)

И всё-таки, понимая всю абсурдность и ироничность такого шага — просто увеличить маленький предмет и выполнить его из дорогого материала — мы не можем не восхищаться красотой и великолепием уральских каменных ваз, торшеров и столешниц.

Есть знаменитые на весь мир русские народные росписи — горящая золотом хохлома, сине-белая гжель… Ты наверняка слышал о них, и видел в сувенирных лавках расписные вещицы, предназначенные для туристов. Раньше росписи были не сувениром, который привозят из поездки и ставят на полку за стекло, а естественной частью жизни, повседневного быта, местности…

И в каждом российском краю расцветали свои нарисованные цветы и пели свои нарисованные птицы. На свой, особый манер изгибали они свои головки, и краски придавал им тамошний мастер особенные. Это и есть традиция!

На Урале домашнюю утварь тоже расписывали наособицу. Уральские цветы в окружении грациозных тонких травок — изящные, упругие, написанные в одно касание, беглой кистью — расцветали на берестяных бураках и деревянные прялках, на металлические подносах и шкатулках.

Да что прялки и коромысла, у нас на Урале даже избы целиком изнутри разрисовывали! И долгой-долгой зимою, когда за окном бело от снега, видны окрест только тёмные от времени деревенские избы, да молча чернеет за околицей ближний лес, в тепле хорошо натопленной избы — почти как в раю — всегда гостили многоцветье и радость. От расписных венков и букетов тут и там ручейками разбегались по стенам цветочно-ягодные гирлянды — гроздья винограда, кисти красной и чёрной смородины, черёмуховый цвет…

А птиц сколько! Порхающие и сидящие певчие птички, царственные фазаны и горделивые павы с венчиком на высоко поднятой голове, павлины с распущенными веером хвостами, заморские крепкоклювые попугаи, глазастые совы и нахохленные ушастые филины, краснолапые гуси, «чуфыкающие» тетерева, длинноногие цапли, задорные петухи, голенастые фламинго.

Впрочем, в деревенских «райских садах» жили не только птицы — кони, собаки и даже львы, которых отродясь в этих краях не видали.

Обычай расписывать дома появился только с середины XIX века. Не то, чтобы раньше не умели рисовать, или, допустим, в красоте не нуждались. Нуждались конечно, но смысла украшать стены не было: ведь до той поры все крестьянские избы топились по-чёрному.

Избы, расписанные изнутри мастерами-красильщиками (по-местному — «крашельщиками»), вызывали восхищение. Про такой дом говорили одобрительно: «крашеный с цвяточком».

Если хозяин мог хорошо заплатить мастеру, то интерьер дома расписывался целиком. Украшались не только стены и потолок дома, но и мебель, и вся хозяйственная утварь.

В центре обеденного стола на красном фоне изображался, как символ жизни, зелёный круг с жёлтой окантовкой, жёлтым же красили углы столешницы. Посудный шкаф разрисовывали букетами. Боковые стенки комода разделывали под мрамор или под орех. Цветочками расписывали и прочий домашний скарб — табуретки, деревянные кровати, треноги, люльки, прялки, швейки, детские стоялки, бочонки для кваса, деревянные дойники, бураки, посуду.

Первым делом, однако, в избе украшали двери. На обратной стороне входной двери рисовали древо жизни — с птицей на вершине.

Не менее важным считалось расписать голбец — деревянный пристрой к печи, через дверь которого попадали в подполье. Эту дверь особенно важно было украсить, ведь считалось, что в подполье обитает домовой — охранитель дома, и с ним надо было жить в согласии. Поэтому на двери голбца тоже малевали древо жизни (а, бывало, и круг солнца).

На стенах расцветали целые «сады». Брус над полатями и грядки (доски, прибитые к полке, отделяющей кухню от избы) расписывали вытянутыми по горизонтали гирляндами или букетиками из цветов и ягод. На потолке размещали солнце или цветочные венки.

Со значением украшался чулан: вазон с пышными цветами и спелыми плодами давали хозяевам надежду на богатый урожай, были символом.

А вот простенки красного угла декорировались просто: скромные, неяркие, очень аккуратно выполненные композиции — вазон с кустом, либо ветка. Зверей и птиц тут и вовсе не рисовали. Ведь не следовало отвлекать внимание от расположенной вверху, над красным углом, божницы с иконами.

В углу под полатями также изображались вазы с разрастающимися кустами плодов и цветов, а на вершинах или в центре обязательно размещались характерные птички — пернатая супружеская пара. Нежно любящие друг друга птички традиционно считались в народе символом счастливой семейной жизни. Вот и в свадебной песне деток сравнивают с цветами, а мужа и жену с павлином и павою:

Впрочем, мир вокруг менялся, новые веяния долетали до сельской глубинки, будоража воображение крестьян, привыкших к жизни размеренной и неторопливой. Первый в России паровоз Черепановых, дорога-чугунка в Нижнем Тагиле, сооружение Великой Сибирской железнодорожной магистрали, русско-японская война…

Метафорический язык растительного орнамента дополнялся сюжетными сценками, в которых мастера-красильщики изображали человека не в виде птички, а с ногами, руками и головой — и чаще всего в городской одежде.

Бравый солдат в кивере и с саблей; счастливый жених с молодой невестой; жена, поджидающая мужа домой, посылает ему весточку-«птичку»; в доме праздник, у входа стоит сам хозяин, приглашая гостей к столу. Там — пьют чай, а тут — барышня с кавалером под ручку прогуливаются. Едет мужик на санях; взявшись за руки, стоят парень с девушкой — подле цветущего куста, а к кусту — конь привязан.

И, наконец, на стене крестьянского дома — паровоз, вагоны, встречающие поезд люди, дежурный по станции…

Исторически сложилось, что расписывать уральские дома приходили тюменские и вятские красильщики.

Недалеко от Тюмени, в деревнях по берегам небольшой речки Кармак (на востоке теперешней Свердловской области) — Скородуме, Рябове, Гилёве, Кокшарове, Мальцеве, Кармаках жили мастера малярного и «отхожего» промысла (то есть промысла на стороне, «на чужбине», куда нужно «отходить», уходить из села или деревни).

Вот кармацкие красильщики и «ходили», а точнее — ездили. На рубеже XIX–XX веков отсюда уезжало на заработки ежегодно от 300 до 500 человек.

На востоке красильщики добирались до Барнаула, на юге «до самой орды, до степей», на севере — до Тобольска, Тавды, Верхотурья, на западе — до Екатеринбурга. Красить отправлялись на своих лошадях, в свободное от полевых работ время. Чаще всего выезжали вдвоем с товарищем или с кем-нибудь из членов семьи.

Отбывали после масленицы и до посевной, на полтора-два месяца. После посевной и уборки хлебов ехали снова. А, бывало, красильщики задерживались в чужой стороне, и тогда домашним приходилось управляться без них.

У каждого мастера был свой определённый маршрут по одним и тем же деревням, называли его «путик».