Читать онлайн «Классик без ретуши». Страница 39

ТВЕРДЫЕ СУЖДЕНИЯ

Сборник нехудожественной прозы В. Набокова, вобравший в себя интервью, рецензии, письма редакторам различных газет и журналов, благодарственные отзывы авторам юбилейного сборника (Triquarterly. № 17. 1970) и энтомологические статьи, своим появлением был обязан договору, заключенному в декабре 1967 г. между писателем и «Макгроу-Хилл» — за пять лет Набоков обязался предоставить в распоряжение издательства 11 книг. К 1973 г. писатель выдал четыре книги: «Аду», английские переводы "Короля, дамы, валета" (1968) и «Машеньки» (1970), "Просвечивающие предметы" и сборник "Стихи и задачи" (Poems and Problems N.Y.: McGraw-Hill, 1971), помимо русских и английских стихотворений, включавший шахматные задачи. Возникшую было паузу между "Просвечивающими предметами" и спешно готовящимся сборником рассказов[129] (над их переводом с русского на английский не покладая рук трудились отец и сын Набоковы) решено было заполнить изданием набоковских интервью и статей.

Едва ли Набоков рассчитывал, что книга станет бестселлером. Ей отводилась иная роль. Она должна была кристаллизовать «публичную персону» или «литературную личность» писателя представить в наиболее законченном, очищенном виде тот идеально-обобщенный, эстетизированный и мифологизированный образ эстетствующего сноба, игрока в бисер и добропорядочного американского патриота, который Набоков целенаправленно навязывал читателям (а где-то и самому себе!) начиная с конца пятидесятых годов в послесловии к американскому изданию «Лолиты», предисловиях к переводам русских романов и в многочисленных интервью, тщательно срежиссированных и отредактированных им самим интервью, когда ответы на заранее присланные вопросы давались только в письменном виде

Из более чем сорока интервью, данных различным американским и европейским журналам и газетам, Набоков отобрал лишь двадцать два (и то, по крайней мере, одно из них — упомянутое выше псевдоинтервью 1972 г. — было целиком сочинено самим Набоковым). Добавив к ним наиболее важные для себя «письма в редакции» и критические статьи (среди них — разгромная рецензия на американское издание сартровской «Тошноты» и саркастический отзыв о набоковедческой монографии Уильяма Роу), Набоков еще раз тщательно отредактировал их. Придав собранию разношерстного материала логическую завершенность и смысловое единство, писатель, как никогда полно и обстоятельно, изложил здесь свое эстетическое кредо и предложил публике сочиненную им самим идеальную версию собственного «я» — оскар-уайльдовской закваски эстета, чурающегося политики, «литературы Больших идей» и прочей, как выразился бы один из набоковских персонажей, «мерзкой гражданской суеты», — озабоченного лишь «сочинением загадок с изящными решениями» и представляющего свою читательскую аудиторию в виде толпы людей с набоковскими личинами вместо лиц. Лейтмотивом через всю книгу проходили наипатриотичнейшие заявления о том, что он гордится своим американским гражданством — «я действительно чувствую теплую и беззаботную гордость, когда показываю свой зеленый американский паспорт на европейских границах», — что его оскорбляет и огорчает «грубая критика американской политики» (имелась в виду война во Вьетнаме), о том, что «перечислять на одном дыхании Освенцим, Хиросиму и Вьетнам — возмутительная пошлость», что он при первой же возможности (которая так и не представилась) покинет Швейцарию и вернется в Америку, «к ее библиотечным полкам и горным тропинкам», что он, аполитичный Набоков, сожалеет «о позиции глупых и нечестных людей, которые смехотворным образом приравнивают Сталина к Маккарти, Аушвиц к атомной бомбе, а бессовестный империализм СССР к честной и бескорыстной помощи, которую США предоставляет попавшим в беду народам».

Если добавить к этому грубые выпады против собратьев по перу (не только современников, вроде «банального баловня буржуазии» Сартра и «современного заместителя Майн Рида» Хемингуэя, но и классиков Сервантеса, Достоевского, Гоголя и др.), то можно легко понять, почему на тех немногих рецензентов, кто откликнулся на выход книги, «твердые суждения» Набокова произвели гнетущее впечатление.

Экстравагантные политические заявления Набокова вызвали у Джина Белла <см.> сравнение с Барри Голдуотером и Ждановым, натолкнув при этом на грустную мысль, что автор книги, «стоит ему только покинуть два поля своей деятельности — писательство и ловлю бабочек, — страдает недостатком интеллекта».

Назойливые выпады против фрейдизма вызвали у другого рецензента, Ричарда П. Брикнера, раздраженное замечание: в книге Набокова господствует «язык невежественного реакционера, старающегося науськивать филистеров» на те явления, суть которых ему непонятна. «А то, как Набоков по-никсоновски бессодержательно употребляет слово «прогрессивный», издает точно такое же дешевое бряцание» (Brickner P. R. // NYTBR 1973. November 11. P. 36).

Некоторые рецензенты были особенно шокированы даже не запальчивым и непререкаемым тоном, с каким Набоков излагал свои «твердые суждения», а «полным отсутствием каких-либо конкретных объяснений или примеров, их подтверждающих», благодаря чему, указывала Диана Джонсон, скандальные набоковские заявления «становятся похожими на глубоководных рыб, которые лопаются, когда их подымают на поверхность. <…> Набоков, по простоте сердечной, рассылает другим великим приглашения на казнь, не открывая, в чем же состоит их преступление» (Johnson D. // Christian Science Monitor. 1974. February 6. P. F5).

В подавляющем большинстве рецензий вполне резонно указывалось на то, что набоковский сборник едва ли будет пользоваться широким читательским спросом и вряд ли «понравится тем, кто в восторге от романов Набокова» (Гор Видал <см.>). «Без сомнения, — утверждал рецензент из журнала «Спектейтор» Колин Уилсон, — книга привлечет внимание будущих биографов и литературоведов, но трудно представить, по какой причине она сможет заинтересовать кого-нибудь еще» (Wilson С. Butterfly minded // Spectator. 1974. № 7613. (May 25). P. 646).

Прогнозы рецензентов полностью оправдались. Подпортив набоковское реноме в среде американских интеллектуалов, книга не привлекла к себе внимание «рядовых» читателей и расходилась крайне плохо — хотя очень скоро была буквально растаскана по цитатам критиками и набоковедами.

Восьмой англоязычный роман В. Набокова (оказавшийся последним художественным произведением, вышедшим из-под его пера) был начат феврале 1973 г. и закончен в апреле 1974 г.

Похоже, что, создавая пародийную ревизию своего долгого творческого пути (именно такой ревизией и стал роман), семидесятипятилетний писатель не был уверен, не помешает ли смерть или тяжелая болезнь завершить этот труд в том виде, в каком он был задуман. Не желая того, чтобы незаконченное произведение было опубликовано, в случае своей смерти он завещал уничтожить рукопись (если так можно назвать почтовые карточки, на которых Набоков писал почти все свои англоязычные произведения). Позже писатель завещал аналогичным образом поступить с рукописью другого произведения — оставшегося незавершенным романа "Оригинал Лауры" ("The Original of Laura").

Неудивительно, что писатель торопился с завершением романа. Дорожа каждым днем работы, он отказался от поездки в США для получения пожалованной ему Национальной премии по литературе — вместо него на церемонии присутствовал Дмитрий Набоков.

Первое американское издание «СНА» (игривая аббревиатура, которую, вслед за Вадимом Вадимычем, героем-повествователем романа, охотно использовали все рецензенты) вышло в августе 1974 г. Спустя несколько месяцев, в апреле 1975 г., роман был опубликован в Англии (London: Weidenfeld & Nicolson, 1975).

Из всех англоязычных произведений Набокова «Арлекинам», пожалуй, больше всех не повезло с рецензентами. В подавляющем большинстве критических отзывов он был расценен как свидетельство творческого упадка писателя, не только безнадежно оторвавшегося от «живой жизни» и запросов современности, но и впавшего в гpex самоэпигонства. Изощряясь в колких насмешках, рецензенты указывали на тематическую узость произведения и раздражающую манерность авторского языка — «гремучую смесь филологической педантичности и неуклюжего сленга» (Raban J. Exiles // Encounter. 1975. Vol. 44. № 6. P. 80), — сокрушались по поводу откровенной механичности сюжетных перипетий и нарочитой марионеточности персонажей, лишенных даже намека на психологическую глубину и житейскую достоверность. «Смутные тени на стене его [Набокова] необитаемой пещеры языка, — так охарактеризовал их Джонатан Рабан (Ibid. P. 81). Вежливо назвав «Арлекинов» «великолепным романом об одиночестве», «самой печальной и наиболее привлекательной» книгой Набокова после выхода "Бледного огня" (Ibid. P. 79), он насытил рецензию таким количеством язвительным замечаний, которые во многом обесценили высказанные им похвалы. В качестве ключевого образа «СНА» ехидный критик выделил упомянутого в третьей главе первой части индигового попугая, умевшего говорить «алло», «Отто» и «папа»: «Этот образ отбрасывает длинную тень через весь роман. Подобно попугаю, пронзительно кричащему в своей клетке, романист сидит, запертый в собственном романе, его искусство превратилось в черствый бисквит, его язык — в бессмысленное подражание» (Ibid. P. 80).