Читать онлайн «Поединок крысы с мечтой». Страница 29

Стирание граней между Востоком и Западом и неизбежный переход к открытому обществу во многом свели на нет каждое локальное мессианство. Все, что быстро копилось, пригодилось и рассосалось по свету так быстро, что на гордость от внедрения соседями собственного опыта времени почти не осталось. Обвальный процесс взаимоузнавания стал всеобщей победой и всеобщей же катастрофой: мессианство из локальных форм перешло в ранг всепланетного, но в этом качестве точки его приложения уже не было. Самое лучшее в мире всеобщее достояние – танки и рок, кукуруза и Коран, хот-доги и лампочка Эдисона-Ильича, Кинг и Шолохов – все ныне готово на экспорт, готово осчастливить тех, кто не вкусил этого богатства. Но таковых, похоже, на нашей планете уже не осталось, и это обстоятельство лишает землян сверхзадачи. На этом фоне черное пророчество Фукуямы выглядит и всесильным, и верным: действительно конец.

Пожалуй, только обитаемость Марса, предсказанная писателями-фантастами, может спасти положение. Мы обрушим на них – вполне безвозмездно – все то, что уже описано в рассказе Джеймса Маккимми, и еще тысячу раз по стольку. Мы обогатим их всем тем, что успело накопить любвеобильное человечество. И чем сильнее марсиане будут сопротивляться нашей любви (как в упомянутом рассказе), тем дольше продлится новая гармония – теперь уже межпланетная. На месте марсиан я бы не стал сопротивляться, поскорее обогатился бы и оставил в скором времени землян перед той же злополучной проблемой.

Впрочем, на месте марсиан я при таком раскладе почел бы самым лучшим выходом вообще не существовать. Судя по выкладкам астрономов, НАСА и «Маринеров», марсиане так и поступили.

1995

Мириам Аллен де Форд. Всякое случается. Журнал «Если»

Шел в комнату, попал в другую. Этот феномен, в свое время запечатленный А. С. Грибоедовым, имеет непосредственное отношение к теории множественности обитаемых миров.

Речь идет, разумеется, не о банальной коперниканской идее, согласно которой среди миров в мерцании светил далекого космоса обязательно отыщется планетка-другая, населенная разумной плесенью либо чем-то иным, столь же мудрым и столь же неаппетитным на вид. Пусть даже и гуманоидами, похожими на топ-модель Аэлиту, – все равно уже не интересно, потому что привычно. Космос – это гигантская лотерея «Спринт», где на миллион радужных фантиков без выигрыша все-таки выпадает счастливый билетик с пятеркой (мхи и лишайники), десяткой (антропоморфные дикари с дубинами и каменными топорами) или даже сотенной (упомянутая Аэлита плюс папа-Тускуб вкупе с благами технологической цивилизации). Каждый из вышеназванных вариантов давным-давно был испытан на прочность писателями-фантастами, отработан от и до, многократно растиражирован, съеден и переварен читателями. Бескрайние космические магистрали съежились, пообтерлись и превратились в подобие шоссейных дорог в каком-нибудь Айдахо, где через каждую сотню-другую парсеков аккуратно расставлены мотели, закусочные и бензоколонки с высокооктановой плазмой. Унылость геометрии Ньютона сделала бесконечную Вселенную предсказуемой – и чем дальше, тем предсказуемей. Научной фантастике грозила реальная опасность стать всего лишь разновидностью «литературы большой дороги», переполненной беспечными ездоками на звездолетах с плазменной тягой.

К счастью для жанра, фантасты вовремя вспомнили о так называемых «параллельных Вселенных» – гипотезе, не вышедшей за пределы красивых математических абстракций, но крайне полезной для литературного экспериментаторства. Стоило допустить, что на месте нашей планеты Земля одновременно существует бесконечное число планет Земля – просто в разных пространственных измерениях, – как сразу исчезала занудная обязанность непременного космического скитальчества со всеми его малоприятными атрибутами (перегрузками, экономией кислорода и скудостью меню придорожных бистро). Путешествия в иное измерение априори оказывались мгновенными и комфортными: легкое головокружение – и ты уже на Земле-2 или на Земле-222. В хрестоматийной ныне повести Роберта Шекли «Координаты чудес» скиталец Кармоди мог мотыльком перепорхнуть из одного измерения в следующее, и это позволяло фантасту вдоволь повеселиться, живописуя отличия одной Земли от другой.

Гипотеза, принятая на вооружение писателями-фантастами, помимо неоспоримых достоинств для сюжетосложения, таила и известные проблемы. В традиционной «космической опере» путешествие из пункта А в пункт Б могло быть сколь угодно долгим (в зависимости от расстояния и мощности звездолета), однако это не мешало ему быть осмысленным. Маршрут был определен, нанесен на космические карты, карты заправлены в планшеты, и лихое стартовое «Поехали!» подразумевало удовлетворенное финишное «Приехали!». В фантастике же, выстроенной по законам пост-ньютоновской геометрии, в силу непроходимой сложности этой самой геометрии весь механизм перемещения в параллельный мир изначально покоился в «черном ящике». То есть осмысленность путешествия делалась минимальной, а элемент случайности – преобладающим. Говоря иными словами, путник мог перемещаться: а) неведомо куда, б) вне зависимости от своего желания и даже ему вопреки.

В рассказе Мириам Аллен де Форд возникала именно такая ситуация. По версии автора, любого человека может вдруг выбросить из привычного пространственно-временного континуума и запросто закинуть в иную Вселенную. Вот и коммивояжер Чарлз Дэвенант, взявший авиабилет из Нью-Йорка в Бостон, еще не доходя до аэропорта, дважды становится жертвой природного феномена. В результате чего вместо своего города, знакомого до слез, герой попадает хотя и в Бостон, но на Земле-2 (или 222), – в город, где теперь у него нет ни родных, ни близких, ни своей фирмы, ни банковского счета, да и сами оставшиеся в кармане казначейские билеты несколько отличаются от имеющих хождение в этом параллельном мире. Невольный путник мгновенно теряет все и оказывается ни с чем – может быть, и в лучшем из миров, но для героя в бесконечно чужом. Благодаря фантастическому сюжету, американская писательница получала возможность создания весьма парадоксальной робинзонады, где у потерпевшего кораблекрушение не была даже островка и Пятницы, а окружающий мегаполис играл бы роль враждебной океанской стихии...

Автор, к великому сожалению, не воспользовалась представленной возможностью и завершила повествование там, где оно обязано было едва начинаться. В результате читатель журнала «Если» лишился не только потенциальной НФ робинзонады, но и ценных рекомендаций, как поступать в подобной ситуации. Последних особенно жалко: природа непредсказуема, Вселенная бесконечна, и никто из нас не знает, где окажется завтра.

1996

Клайв Баркер. Имаджика. Жуковский: Кэдмэн

Конечно, англичане есть англичане: образованный народ, просвещенные мореплаватели и все такое. Это с одной стороны. А с другой – точь-в-точь как мы: ленивы и нелюбопытны. Возьмем, к примеру, Клайва Баркера. Будь он немножко пограмотней – так ему бы в жизни не пришло в голову сочинять свою тысячестраничную «Имаджику». Потому что сюжет, разверстанный аж на два тома тяжеловесного британского занудства, давным-давно гораздо более компактно изложил наш бывший земляк (а ныне – соотечественник Амброза Бирса, Уильяма Фолкнера и Стивена Кинга) Василий Павлович Аксенов в известном романе «Остров Крым». В этой книжке, если помните, возникал некто Лучников, который все не верил, будто аксиомы хороши только в школьных учебниках математики, и страстно мечтал отдать жизнь за торжество таблицы умножения. Дурашке казалось, что все так элементарно. Целое лучше части. Объединяйся с себе подобными и радуйся на здоровье. В финале, разумеется, глупость Лучникова провоцировала смертоубийственный результат. Старцы из Политбюро плотоядно потирали ручки, тоталитарная щука целиком заглатывала жалкого демократического карасика, а герой со слезами на глазах отплывал на ковчеге к горизонту. (Хотя по законам справедливости упомянутый герой обязан был бы с изменившимся лицом бежать к пруду и с криками «Ты сам этого хотел, Жора!» повторять подвиг Бедной Лизы.)

Британец Клайв Баркер не нашел ничего лучшего, как воспроизвести ту же душещипательную историю. Правда, фантазия у англичанина оказалась пожиже аксеновской, и завертеть фабулу вокруг отколовшегося острова Крым ему (островитянину, между прочим!) не удалось. Роль Крыма здесь сыграла вся наша Земля. Согласно баркеровской космогонии наша планета является лишь пятой частью (Пятым Доминионом) некоего сложного пространственно-временного образования под названием Имаджика. И если в четырех остальных Доминионах царят колдовство, магия, бардак и тирания, то Земля отделена от этого беспредела надежной стеной из заклятий, которую в незапамятные времена воздвигли не то умные люди, не то милосердные боги. Только в бреду можно было представить себе, что найдутся идиоты, которые – во имя абстрактного единства – решатся сокрушить эту стену. Тем не менее некто маэстро Сартори (в миру заурядный копиист-мазилка Джон Фьюри Захария по прозвищу Миляга) с удовольствием наступает на лучниковские грабли. Персонаж Аксенова ратовал за так называемую Идею Общей Судьбы. Сартори-Миляга готовит катаклизм во имя абстракции под названием Примирение Доминионов. Миляге, видите ли, до слез обидно за железный занавес, поделивший этот мир в пропорции четыре к одному. Сам он между прочим обладает возможностью и безо всякого Примирения шнырять по всей Имаджике взад и вперед. Но ему, вероятно, так охота, чтобы хищные нуллианаки могли бы свободно приехать на экскурсию и осмотреть Тауэр, а бледные английские клерки – взглянуть на потусторонний град Паташоку. С первых же страниц умный читатель догадывается, что у 1/5 Имаджики чертовски мало шансов благотворно повлиять на оставшиеся 4/5: скорее всего в результате Примирения тут начнется такая борьба за мир, что камня на камне не останется. Более того, многочисленные люди и нелюди по ходу сюжета неоднократно предупреждают маэстро Милягу, что Земля как-нибудь проживет без такой вот Общей Судьбы. Тщетно! Герой горит таким желанием воссоединить детей разных народов, что пренебрегает любыми правилами техники безопасности. Само собой, фанатизм Миляги незаметно и искусно направляет его папаша Незримый, который – в отличие от старцев из Политбюро – обладает-таки магической силой, но, как и аксеновские старцы, надеется с помощью заговора подстричь Пятый Домининон под одну гребенку с остальными четырьмя, а затем, развлечения ради, стереть всю Имаджику с лица Вселенной.