Читать онлайн «Том 14. Критические статьи, очерки, письма». Страница 41

Вы видите высокую абсиду четырнадцатого века во всей смелости ее рисунка и во всей ее красоте, с мастерски выведенным переломом кровли, богатой резьбой ее балюстрад, искусно украшенными горловинами водостоков, сумрачной расцветкой самого камня, с уходящими ввысь стрельчатыми окнами, рядом с которыми кажутся неприметными двухэтажные домики, приютившиеся между контрфорсами.

И все-таки как ни великолепен собор, даже с этой стороны он создает впечатление чего-то нестройного, какого-то разнобоя. Между абсидой и порталом, в каком-то углублении, которое как бы прерывает все линии здания, прячется едва связанный с фасадом прелестной аркой четырнадцатого века византийский купол с треугольными Фронтонами, построенный в десятом веке по повелению Оттона III над самой гробницей Карла Великого.

Это смешение стилей на фасаде, этот запрятанный купол, эта обветшалая абсида — все это собственно и есть Ахенская часовня. Архитектор, строивший в 1353 году, пожелал воссоздать в своем изумительном соборе часовню Карла Великого, разгромленную в 882 году норманнами, и купол, построенный при Оттоне III и сгоревший в 1236 году. Целая система низеньких часовен, имеющих общий фундамент с высокой центральной часовней, должна была включить в себе и все прежнее здание, кроме портала. Две из этих часовен, существующие поныне и поистине прелестные, были уже построены, когда возник пожар 1366 года. И тогда вся эта могучая архитектурная поросль так и застыла. Как ни странно, пятнадцатый и шестнадцатый века не сделали для этого собора ничего. Восемнадцатый и девятнадцатый испортили его.

И все же, несмотря на это, нельзя не признать, что в ансамбле Ахенского собора в целом, таком, каков он сегодня, есть и монументальность и благородство. Посмотришь на него несколько мгновений, и начинаешь ощущать какой-то особый дух величия, который исходит от этого поразительного здания, оставшегося незавершенным, как и само дело жизни Карла Великого; собор этот говорит с вами языком всех стилей, подобно тому как народы, входившие в состав империи Карла Великого, говорили на всех языках.

Если вдуматься во все это, мыслителю, созерцающему это здание снаружи, откроется поразительная и глубокая гармония между этим великим человеком и его гробницей.

Я поспешил войти внутрь.

Первое, что привлекло мое внимание, когда я миновал своды портика, оставив позади бронзовые двери, срезанные сверху при подгонке к проему и украшенные в центре львиной головой, — первое, что привлекло мое внимание, была белая двухэтажная ротонда, освещенная верхним светом и пышно украшенная кокетливыми и кудрявыми завитками раковин и листьев цикория. На полу, посреди этой ротонды, я увидел при слабом свете, падающем сквозь матовые стекла, большую, истертую ногами посетителей плиту черного мрамора, в которую вделаны буквы из меди, образующие следующую надпись:

CAROLO MAGNO.[96]

Трудно придумать что-либо более пошлое и наглое, чем эта ротонда в стиле рококо, окружающая дешевой роскошью куртизанки великое имя Карла. Ангелочки, похожие на амуров, пальмы, похожие на султанчики, подхваченные лентами гирлянды цветов — вот что стиль помпадур принес под купол Оттона III и на гробницу Карла Великого.

Единственное, что достойно и человека и места в этой непристойной ротонде, — это огромная круглая лампа с сорока восемью рожками, около двенадцати футов в диаметре, которую в двенадцатом веке Барбаросса принес в дар Карлу Великому. Эта лампа, сделанная из меди и золоченого серебра, имеет форму императорской короны; она свисает над самой плитой из черного мрамора на железной цепи, в которой девяносто футов длины.

Сама же плита имеет около девяти футов длины и семь — ширины.

Впрочем, совершенно очевидно, что на этом самом месте когда-то находилась совсем другая гробница Карла. Ничто не говорит о том, что эта черная плита, обрамленная узенькой полоской меди и окруженная бордюром из белого мрамора, действительно является старинной. Что касается до надписи Carolo magno, то ей не более ста лет.

Карла Великого уже нет под этим камнем. В 1166 году Фридрих Барбаросса, святотатство которого не искупается великолепием лампы-короны, приказал выкопать останки великого императора. Католическая церковь приняла этот царственный скелет и разобрала его по косточкам, как это делают со святыми, чтобы из каждой сделать реликвию. В ближайшей ризнице священник показывает посетителям эти реликвии по установленной таксе, — за три франка семьдесят пять сантимов мне удалось увидеть десницу Карла Великого, десницу, которая держала земной шар, достопочтенные останки, на иссохшей коже которых нанесена следующая надпись, сделанная каким-нибудь писцом двенадцатого века за несколько лиаров: Brachium sancti Caroli magni. [97] После руки я увидел череп, тот самый череп, под которым созрела мысль о новой Европе, — ныне всякий церковный сторож может постучать по нему ногтем.

Все эти предметы хранятся в шкафу.

Деревянный шкаф, покрашенный в серый цвет, с золотыми украшениями, увенчанный фигурами ангелочков, похожих на амуров, о которых я только что говорил, — вот что представляет собою сегодня могила того самого Карла, блеск имени которого дошел до нас сквозь мглу десяти веков, который оставил этот мир, озарив имя свое двойным светом двух бессмертных понятий: sanctus, magnus — святой и великий, — двумя самыми возвышенными эпитетами, которыми небо и земля могут увенчать чело человека!

Поражают размеры этого черепа и этой руки: grandia ossa. [98] Действительно, Карл Великий был одним из тех редко встречающихся великих людей, которые являются одновременно и великанами. Сын Пипина Короткого был колосс не только умом, но и телом. Ступня его семь раз укладывалась в высоте его роста и стала мерой длины — футом. И эту царственную ступню, ступню Карла Великого, мы так безвкусно заменили метром, принеся историю и поэзию в жертву сомнительной выдумке, без которой человеческий род обходился шесть тысяч лет и которая называется метрической системой.

Роскошь внутренней отделки этого шкафа совершенно ошеломляет. Створки его изнутри покрыты изображениями, написанными по золоту; среди них я заметил восемь восхитительных панно, принадлежащих, без сомнения, кисти Альбрехта Дюрера. Кроме черепа и руки, в шкафу хранятся: рог Карла Великого — огромный полный клык слона, покрытый резьбой со стороны раструба; нательный крест Карла Великого, с которым он был похоронен и в который вставлен кусочек животворящего креста; прелестный ковчежец для мощей, относящийся к эпохе Возрождения, — дар Карла V, его испортили еще в прошлом веке лишними украшениями; четырнадцать золотых пластин, покрытых византийской чеканкой, — они украшали мраморное кресло великого императора; дарохранительница, на которой изображен силуэт Миланского собора, — это дар Филиппа II; веревка, которой был связан Иисус Христос во время крестного пути; кусочек губки, пропитанный желчью, которой его поили, когда он, распятый, висел на кресте; наконец плетеный пояс девы Марии и кожаный поясок Иисуса Христа. Этот узенький поясок, скрученный и спутанный как кнутик школяра, перебывал у трех императоров; от императора Константина, приложившего к нему свой sigillum, [99] — он виден и посейчас, мне удалось разглядеть его, — пояс попал к Гарун-аль-Рашиду, который и подарил его Карлу Великому.

Каждая из этих священных реликвий хранится в сверкающем готическом или византийском ларце, напоминающем микроскопическую часовню, обелиск или собор из литого золота, где роль витражей играют сапфиры, изумруды или брильянты.

Среди всех этих несметных сокровищ, собранных на двух полках этого шкафа, возвышаются, подобно двум горам из золота и драгоценных камней, две большие раки огромной ценности и поразительной красоты. В первой из них, более древней, византийской, с нишами, в которых находятся изображения шестнадцати императоров с коронами на головах, заключены все прочие останки Карла Великого; она никогда не открывается. Вторая, относящаяся к двенадцатому веку и подаренная церкви Фридрихом Барбароссой, содержит те знаменитые реликвии, о которых я говорил вам в начале этого письма. Ее открывают лишь раз в семь лет. И только одно это событие в 1496 году привлекло в церковь сто сорок две тысячи паломников и принесло ей за две недели восемьдесят тысяч золотых флоринов.

У этой раки всего один ключ. Он разломан на две части; одна из них хранится капитулом собора, другая — магистратурой города. Иногда раку открывают и в неурочное время, но только в чрезвычайных случаях — исключительно для коронованных особ. Когда нынешний король Пруссии был еще наследным принцем, он как-то потребовал, чтобы раку открыли для него. Ему было отказано в этом.