Читать онлайн «Коммунизм как реальность». Страница 11

Чем дольше существует общество данного типа, тем труднее изменить его тип с данным человеческим материалом и условиями его бытия. Попытки изменения обычно кончаются распадом данной общности людей или возвратом в прежнее состояние с некоторыми изменениями, учитывающими изменившиеся условия. При всяких нарушениях нормального образа жизни общество стремится восстановить свой тип — «традиционный строй жизни». Когда распадается данная человеческая общность и рушится созданный ею тип общества, а на месте развалин из того же человеческого материала создается новая общность, то последняя либо оказывается восстановлением прежней, либо близкой к прежней по типу общества. Так, сложившийся в России после революции социальный строй во многом является воспроизведением крепостнического строя России столетней давности.

Каждый тип общества имеет свои специфические параметры (коэффициенты, константы, степени), характеризующие все существенные стороны жизни общества, — производительность труда, степени свободы, степени вознаграждения, степени паразитизма, коэффициенты системности, коэффициенты иерархичности и прочие. Имеются определенные границы, в которых колеблются соответствующие величины. Так что тип общества несет в себе самом внутренние ограничения на возможности общества. И разговоры о беспредельном развитии и совершенствовании общества на базе коммунизма суть типичная идеологическая чушь. Например, с чисто технической точки зрения вроде бы нет предела росту производительности труда. Но технический аспект погружен в систему жизни данного общества, в которой каждый шаг обходится все дороже, а начиная с некоторого момента дает обратный эффект. Технические достижения с лихвой перекрываются потерями на бюрократический аппарат, бесхозяйственность, волокиту, очковтирательство, паразитизм, руководящие спектакли и т.п. Установление данного типа общества есть одновременно установление внутренних ограничителей на все жизней но важные показатели общества. Коммунистический тига общества целиком и полностью подчиняется упомянутым принципам и может быть описан в системе соответствующих понятий и величин.

Предмет наших размышлений — многомиллионное общество разумных существ определенного типа и в определенных условиях, допустим — конкретная коммунистическая страна. Такое общество есть частный случай общества коммунистического типа, общества вообще, большой социальной системы и, наконец, большой эмпирической системы. В нем одновременно сосуществуют и переплетаются свойства всяких эмпирических систем, свойства социальных систем, свойства всякого большого человеческого объединения, свойства коммунистической системы, индивидуальные особенности данной страны, ее истории, ее народов. «Чистое» коммунистическое общество нигде не существует. Существуют конкретные страны с коммунистическим строем жизни, но вместе с тем со своей индивидуальной историей. И надо еще суметь выделить то, что в жизни этих стран идет от коммунизма как такового, и отличить это от того, что идет из других источников. Иногда это различение очевидно (например, коммунизм неповинен в землетрясении), а иногда нет (например, продовольственные затруднения могут быть порождены плохими погодными условиями или самой системой организации сельского хозяйства). Советский Союз, как я уже говорил, дает классически ясный образец коммунистического строя. Но и здесь последний погружен в совокупность отношений иного рода и в общую историю страны. И здесь эта проблема различения специфически коммунистических явлений и явлений иного рода не снимается. Так что наивно думать, будто специфику и законы коммунистического строя жизни можно наблюдать постоянно на улицах городов и деревень, в коридорах учреждений, в цехах заводов. Непосредственно можно наблюдать лишь миллионы людей, миллиарды их поступков, какие-то сооружения, события. Требуются еще значительные интеллектуальные усилия, чтобы в потоке и мешанине происходящего выделить явления, специфически характеризующие коммунистическую систему, осознать их закономерность, разгадать их механизмы, проследить их важность в жизни людей, — их детерминирующую роль в этом обществе. Требуется еще работа ума, чтобы обнаружить скрытых дирижеров и запевал видимого и слышимого хора жизни и уловить мелодию, исполняемую им. Добавьте к этому следствия того факта, что данная страна есть сама элемент в системе других стран. Добавьте к этому сосуществование и переплетение различных социальных систем в конкретной жизни народов и стран. Не различая всего этого и не учитывая всей сложности процесса общественной жизни, нельзя сколько-нибудь толково разобраться даже в самых простых ее явлениях.

Предмет размышлений мы выделили. Допустим, что мы имеем возможность свободно его изучить, что мы имеем доступ к любым конкретным данным. Но что с ними делать? С чего начинать? В какой последовательности двигаться? Что можно отбросить совсем? Что можно отложить до поры до времени, а потом вернуться обратно? Как расчленять целое? Я мог бы сформулировать десятки чисто технических (методологических) проблем, на которые не дают ответа как представители диалектического материализма, так и те, кто с презрением относится к диалектическому материализму. Не найдете вы их и в западной методологии науки и в социологии: с точки зрения интересующих нас проблем они являют собою зрелище столь же жалкое, как и марксизм.

Но условия для наших размышлений не столь идеальны на самом деле, как я допустил выше. Конкретные данные ли бо засекречены, либо сфальсифицированы умышленно ил непроизвольно, либо вообще недоступны в силу практических обстоятельств. Да и сам предмет не благоприяствует ашим целям. Он необычайно сложен, громоздок, запутан. Составные элементы подвижны, изменчивы, взаимно модифицируют друг друга. Одни и те же явления порождают противоположные следствия и сами могут быть следствиями противоположных причин. Точные измерения слишком громоздки, практически невозможны, дороги, бессмысленны в силу изменчивости условий. Нельзя точно зафиксировать конкретное расположение различных элементов целого в данное время и в данной области пространства. Да и наши возможности получать и перерабатывать информацию ограничены. Плюс ко всему прочему — принципиально неразрешимые проблемы, например, — когда получение сведений об одних явлениях исключает получение сведений о других. Короче говоря, сам предмет и условия его познания таковы, что действуют тысячи разного рода «нет», «нет», «неизвестно», «нельзя узнать», «не имеет значения», «лишено смысла». И в таких условиях приходится оперировать суждениями, которые нельзя проверить эмпирически и нельзя вывести по общим правилам дедукции. Нужна какая-то компенсация за нашу неосведомленность и бессилие. Нужно изобрести особый метод исследования в таких ситуациях. В них самих этот метод не откроешь, ибо его в них вообще нет. Его вообще нет, его еще нужно изобрести.

Так что же нам остается? Отказаться от попыток научного понимания и положиться на интуицию пророков, кустарные домыслы реформаторов, эмоции диссидентов? Но выход из этой ситуации все же есть. Имеется путь изучения общества, совпадающий с научным в установках и основных приемах, но отличающийся от науки по целям И результатам. Это — путь развития в себе научного стили мышления и осмысления наблюдаемых фактов жизни так, как будто бы они являются объектами внимания науки.

Результатом этого будут не точные величины и формулы, а приблизительные оценки и ориентации в понимании окружающей жизни, свободные от иллюзий и не поддающиеся влиянию пропаганды, демагогии, обмана и самообмана. Далее я хочу изложить некоторые элементы такого стиля мышления сразу же в его применении к коммунистическому обществу.

Начав размышлять о коммунистическом обществе, человек, естественно, делает это уже в определенной языковой системе. Последняя же аккумулирует в себе систему понятий и так или иначе влияет на возможности познания, определяя ориентацию внимания и предопределяя применяемые средства познания. Первое требование стиля мышления, о котором я здесь говорю, состоит в следующем: надо рассматривать интересующий вас объект (в данном случае — коммунистическое общество) как таковой или сам по себе, с точки зрения его самодовлеющих (собственных) ценностей, а не с точки зрения его возможных сравнений с другими объектами (с другими обществами, странами), избегая предвзятых суждений, навязываемых привычной системой языка (системой понятий) и ассоциаций с другими объектами.

Рассказывая о коммунистическом образе жизни, я часто попадал в такое положение. Я говорил, например, о социальных контрастах при коммунизме. Ну и что, — возражали мне мои оппоненты, — на Западе тоже есть бедные и богатые, угнетающие и угнетаемые, привилегированные и лишенные привилегий. При этом мои оппоненты начисто забывали о том, что социальные контрасты Запада стали давно банальным предметом критики, а коммунизм мыслился как общество без эксплуататоров и эксплуатируемых, как царство всеобщей справедливости. Но главное здесь даже не в этом, а вот в чем: если коммунистическое общество имеет какое-то достоинство или какой-то недостаток, и аналогичное качество есть в обществах иного типа, из этого сходства никак не следует, что этого качества в коммунистическом обществе уже нет или что роль его становится тут иной. Мы должны рассматривать свойства коммунистического общества независимо от того, есть они в обществах другого типа или нет. Я не отвергаю пользу сравнений вообще. Но в данном случае сравнения не должны играть решающую роль. Они здесь приобретают смысл лишь на основе познания данного общества самого по себе, как такового, безотносительно к обществам другого типа. Из того факта, что в других обществах имеют место репрессии, эксплуатация, низкий жизненный уровень и прочие неприятные явления, никак не следует, что их нет в коммунистическом обществе. Они тут есть, и это эмпирически данный факт. И мы обязаны их рассматривать как объективные свойства этого общества, должны выяснить, почему они порождаются именно в данной системе жизни, причем — безотносительно к их судьбе в других обществах. Наша задача — не выбор, какое общество лучше, а объективная картина данного общества без сравнительных субъективных его оценок.