Читать онлайн «О телевидении и журналистике». Страница 29

Все это заставляет их производить и предлагать, либо под видом политических комментариев, либо в форме вопросов интервью, собственное циничное видение политического мира, являющегося чем-то вроде арены столкновения амбиций политических деятелей, лишенных убеждений и движимых личными интересами, связанными с противопоставляющим их соперничеством. (Мимоходом будет сказано, их действительно поощряют к этому политические советники и консультанты, посредники, чья задача — поддерживать политических деятелей в своего рода политическом маркетинге, продуманном, но не обязательно циничном. Такой маркетинг становится все более необходимым для политического успеха, связанного с приспособлением к требованиям журналистского поля, настоящей плавильной чаше (caucus), все сильнее способствующей созданию политических деятелей и их репутации). Это исключительное внимание к политическому «микрокосму» и приписываемым ему действиям и влиянию приводит к появлению разрыва с мнением общественности, или по крайней мере, ее фракций, наиболее озабоченных возможными реальными последствиями политических решений в их жизни и социальном мире в целом. Разрыв, увеличивающийся, в частности в том, что касается звезд телевидения, из-за социальной дистанции, связанной с их социальными и экономическими привилегиями. Все знают, что начиная с 60-х годов в США и большинстве европейских стран звезды журналистики кроме; головокружительных зарплат, составляющих более 100000 долларов в Европе и нескольких миллионов долларов в Америку{15}, получают огромные гонорары за участие в ток-шоу, выездные конференции, регулярное сотрудничество с газетами, участие в рекламных кампаниях по случаю проведения съездов профессиональных групп (таким образом, различия в системе распределения власти и привилегий в журналистском поле постоянно возрастают, поскольку наряду с предпринимателями-капитали-стами, которые должны сохранять и приумножать свой символический капитал с помощью политики постоянного присутствия в эфире (необходимого для поддержания своей котировки на рынке конференций и рекламных кампаний), образовался обширный субпролетариат, который из-за шаткости своего положения на рынке труда обречен на особую форму самоцензуры.

К подобным эффектам добавляются последствия конкуренции в журналистском поле, о которых я уже говорил. Например, лихорадочный поиск сенсаций и склонность отдавать безусловное предпочтение новейшей и наиболее труднодоступной информации, а также преувеличение, к которому склоняет соревнование за наиболее изощренное и парадоксальное. Очень часто событиям дается наиболее циничное истолкование или же приводятся прогнозы, страдающие быстрой потерей памяти. Неприхотливые прогностика и диагностика (не сложнее спортивной лотереи) имеют гарантию самой полной безнаказанности, поскольку защищены амнезией, порождаемой практически абсолютной непоследовательностью журналистской хроники и быстрой ротацией последовательно конформистских позиций (например, тех, что в 1989 году склонили журналистов всех стран к переходу в течение нескольких месяцев от хвалы чудесному появлению новых демократических государств к обличению ужасных этнических войн).

Все эти механизмы способствуют общему эффекту деполитизации, или точнее, разочарования в политике. Установка на развлекательный аспект невольно склоняет к отвлечению внимания зрителя на какое-либо зрелище (или скандал) всякий раз, когда возникает важный, но на первый взгляд скучный, политический вопрос, или же, более хитрым образом, сводит то, что называют «новостями», к чреде любопытных происшествий, часто располагающихся, как в показательном процессе О.Дж. Симпсона, на полпути между фактом из хроники происшествий и шоу; к беспорядочной смене неравнозначных событий, оказавшихся рядом благодаря хронологической случайности: землетрясение в Турции и снижение бюджетных расходов, спортивная победа и громкий судебный процесс. Все это теряет всякий смысл, поскольку события ограничены тем, что можно увидеть в настоящий момент, и отрезаны от всех причин и следствий. Отсутствие интереса к неощутимым изменениям, т. е. к таким процессам, которые, подобно движению материков, не замечаются непосредственно и оказывают воздействие лишь спустя некоторое время, удваивает эффект структурной амнезии, которой благоприятствует логика мышления сегодняшним днем и конкуренция, навязывающая отождествление важного с новым (сенсация), что обрекает журналистов ежедневных новостей на создание обрывочной и непоследовательной картины мира. Из-за отсутствия времени, но особенно интереса и информации (их документальный поиск чаще всего ограничивается чтением статей из прессы, посвященных этой же теме), они не могут сделать события (например, случай агрессии в школе) действительно доступными понимаю, поместив их в систему отношений, которыми они связаны (например, в структуру семьи, в свою очередь зависящую от рынка труда и занятости, в свою очередь связанного с налоговой политикой и т. д.). В этом отношении журналисты несомненно разделяют склонность политических деятелей, в частности, представителей правительственных кругов, в своих решениях и усилиях по их публичному оглашению делать упор на быстрореализуемые меры с «эффектом широкой огласки», а не на действия без немедленно заметных результатов.

Эго видение мира вне истории, раздробленное и дробящее, парадигматически реализуется в изображении мировых событий в телевизионных новостях: чередование внешне абсурдных историй, которые в итоге невозможно отличить друг от друга, непрерывное шествие бедствующих народов по причине событий, которые, появившись на экране без всяких объяснений, исчезну г, не получив решения. Сегодня Заир, вчера Биафра, завтра Конго, оторванные от необходимости какого-либо политического действия, они могут в лучшем случае вызвать только легкий благотворительный интерес. Эти ни с чем не связанные трагедии, лишенные исторической перспективы, не сильно отличаются от природных катастроф — ураганов, лесных пожаров, наводнений — тоже постоянно присутствующих в «новостях», будучи традиционным, если не ритуальным, а главное непритязательным и легким для показа журналистским сюжетом. Что же касается их жертв, они вызывают не больше собственно политического чувства солидарности и возмущения, чем схождение поезда с рельс и тому подобные происшествия. Таким образом, именно логика журналистского поля из-за особой формы, которую принимает в нем конкурентная борьба, и посредством безоговорочно навязываемых полем рутины и привычного хода мысли, производит представление о мире, нагруженное философией истории как абсурдного чередования катастроф, которые невозможно ни понять, ни предотвратить. Этот мир с его этническими войнами, расовой ненавистью, насилием и преступлениями, представляет собой враждебную среду, непостижимую и полную угроз, от которой необходимо прежде всего укрыться и защититься. Когда к журналистскому видению мира примешивается выражение этноцентристского или расистского презрения (что часто случается, когда, например, речь заходит об Африке или «городских окраинах»), оно способствует не политической мобилизации, но возрастанию ксенофобии, а ложное представление о том, что насилие и преступления непрерывно возрастают, благоприятствует поддержанию чувства тревоги и представления о том, что принятые меры безопасности недостаточны. К ощущению того, что мир в том виде, в каком он показывается по телевизору, не подвластен простым смертным, прибавляется впечатление, что, подобно большому спорту, вызывающему похожий разрыв между спортсменами и зрителями, политическая игра — дело профессионалов. Это способствует развитию фаталистической невовлеченности, особенно, у наименее политизированных зрителей, и сохранению существующего порядка. Нужно иметь воистину безграничную веру в способность народа к «сопротивлению» (способность несомненную, но ограниченную), чтобы предположить, как некоторые представители так называемой «постмодернистской» «культурной критики», что цинизму телевизионных продюсеров, все более приближающихся к производителям рекламы как по своим целям (завоевание наибольшего числа телезрителей, а значит производство низкокачественных, но «хорошо продающихся» программ), так и по условиям работы и типу мышления, дает отпор активный цинизм зрителей (одним из проявлений которого считается переключение телевизора с канала на канал). Считать всеобщей и универсальной способность проводить критическую и рефлексивную тактику стратегической игры в «я знаю, что ты знаешь, что я знаю» и умение дать тройное или четверное толкование «ироническим и метатекстуальным» посланиям, порожденным манипулирующим цинизмом продюсеров телевидения и рекламы, — значит впасть в одну из наиболее извращенных форм схоластической иллюзии популистского толка.