Читать онлайн «Комментарий к роману "Евгений Онегин"». Страница 46

12 Подобный ветреной Венере — Думаю, что Пушкин имел здесь в виду картину «Одевающаяся Венера» (также известную как «Туалет Венеры») Франческо Альбано, или Альбани; 1578–1660), посредственно изображавшего чувствительные мифологические сюжеты (своей неимоверной славой, похоже, обязанного дежурным восторженным упоминаниям его имени французскими поэтами XVIII в., — см. коммент. к гл. 5, XL, 3).

1—8 Отвергнутое чтение в черновой рукописи (2369, л. 11 об.):

1—4 На полях рукописи (2369, л. 12 об., Эфрос, с. 125), слева, Пушкин набросал римский профиль Амалии Ризнич (См. коммент. к гл. 1, LIV.)

4 Здесь описать его наряд… — Думаю, что на этот бал (зимой 1819 г.) Онегин отправлялся не в простом черном фраке, но (следуя скорее лондонской, нежели парижской моде) в небесно-голубом, плотно облегающем бедра сюртуке с медными пуговицами и бархатным воротником, под которым был очень узкий белый жилет. Из правого переднего кармана брюк у него почти наверняка свисала цепочка с брелком — от брегета, что касается брюк, то это были синие панталоны (также называемые «трико» — нанковые, с тремя пуговками у щиколотки) со штрипками поверх лакированных escarpins[203]. Шейный платок мог завязываться тридцатью двумя различными способами.

7 …панталоны, фрак, жилет… — Список явно французский — pantalon, frac, gilet. Десятью годами раньше в поэме «Монах» юный Пушкин вслед за Карамзиным и другими авторами для именования предмета верхней одежды, надевающегося на ноги, использовал русское слово штаны («фрак с штанами… жилет»), которое когда-то означало любое нижнее белье, покрывающее ноги (сегодня — подштанники или кальсоны, фр. caleçon), но к концу XVIII в. стало означать короткие брюки в обтяжку, например бриджи, доходящие лишь до обтянутой чулком икры. Во времена моей юности, до начала советской провинциализации, панталоны и штаны означали просто любые брюки, но само слово брюки считалось у петербуржцев чрезвычайно вульгарным, как и просторечное жилетка вместо жилет.

В одном весьма забавном исследовании поединка между Фридрихом Энгельсом и русским языком (о котором свидетельствует манускрипт Энгельса, где по-немецки выписаны значения слов из первых тридцати трех строф ЕО) автор М. П. Алексеев замечает (сборник «Пушкин. Исследования и материалы». Л., 1953, с. 89, сноска), что слова панталоны, фрак, жилет в Словаре Академии Российской (в 6-ти т., СПб., 1789–1794) действительно отсутствуют, но в «Новый словотолкователь, расположенный по алфавиту» (СПб., 1803–1804, 1806) Яновского они уже включены.

14 …Академический Словарь. — В примечании 6, которое дает Пушкин в отдельном издании первой главы, говорится.

«Нельзя не пожалеть, что наши писатели слишком редко справляются со словарем Российской Академии[204]. Он останется вечным памятником попечительной воли Екатерины и просвещенного труда наследников Ломоносова, строгих и верных опекунов языка отечественного. Вот что говорит Карамзин[205] в своей речи [в Российской Академии, 5 декабря 1818 г.]: „Академия Российская ознаменовала самое начало бытия своего творением, важнейшим для языка, необходимым для авторов, необходимым для всякого, кто желает предлагать мысли с ясностию, кто желает понимать себя и других. Полный словарь, изданный Академиею, принадлежит к числу тех феноменов, коими Россия удивляет внимательных иноземцев; наша, без сомнения счастливая, судьба во всех отношениях есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями. Италия, Франция, Англия, Германия славились уже многими великими писателями, еще не имея словаря; мы имели церковные, духовные книги; имели стихотворцев, писателей, но только одного истинно классического (Ломоносова), и представили систему языка, которая может равняться с знаменитыми творениями Академий Флорентийской и Парижской. Екатерина Великая [российская императрица, 1762–1796]… кто из нас и в самый цветущий век Александра I [правил 1801–1825] может произносить имя ее без глубокого чувства любви и благодарности?.. [очень галльский оборот] Екатерина, любя славу России, как собственную, и славу побед, и мирную славу разума, приняла сей счастливый плод трудов Академии с тем лестным благоволением, коим она умела награждать все достохвальное, и которое осталось для вас, милостивые государи, незабвенным, драгоценнейшим воспоминанием“.

(В своих примечаниях Пушкин очень тонко играет на противопоставлении «авторского» и «редакторского»; у писателей-романтиков литературный маскарад был в моде.)

Девятнадцать строф, с XVIII по XXXVI, можно объединить заголовком «Преследование». В строфе XXVII Пушкин обгоняет своего приятеля-героя и оказывается в освещенном особняке первым. Когда Онегин подъезжает, Пушкин уже там. В строфе XXVII я пытался точно передать русский совершенный вид (в обычных случаях для этого вполне пригодно английское настоящее время), чтобы целиком сохранить столь структурно важный переход от одного героя к другому в тот момент, после которого Пушкин, то привычно вольный во временах (как в XXIX), то вдохновенно претеритствующий (в XXX–XXXIV, на легкомысленной ноте и завершенных, и начатых), обгоняет Онегина настолько, что докучная хронология незаметно исчезает из описания онегинской ночи (а поскольку герой не показан ни играющим, ни распутничающим, читателю остается лишь поверить, что он провел семь-восемь часов на балу) с помощью прекрасного лирического отступления, и Пушкин, застрявший на этом балу (как раньше застрял в «кабинете» героя), снова вынужден догнать Онегина по дороге домой (XXXV) — и тут же отстать, чтобы дать измученному «красавчику» проехать вперед и улечься спать. Преследование, начатое Пушкиным в строфах XVIII–XX, когда он, на крыльях лирического отступления, появляется в опере, закончилось.

Для читателя разобраться в механике этой гонки — значит, понять основу построения главы первой.

3, 7 …в ямской карете… Двойные фонари карет… — По-русски любая закрытая четырехколесная повозка с наружными, расположенными спереди, козлами для кучера, будь это дорожная карета типа берлинской, либо фаэтон XVIII в. (с двумя лакеями на запятках), либо почтовый дилижанс, либо сугубо функциональный одноконный экипаж-брогам нашего времени — все это карета (польск. kareta, итал. caretta, англ. chariot, фр. carrosse). Англичане своим экипажам всегда давали очень точные названия. Понять же, что именно в каждом данном случае подразумевается под русским словом «карета», сложно еще и потому, что не сразу удается найти соответствие между континентальным экипажем и его ближайшим английским родственником. Так, на картинках английские почтовые дилижансы очень похожи на русские дорожные кареты.

В онегинскую эпоху тяжелые разукрашенные четырехместные экипажи в городах уже постепенно заменялись двухместным «купе», фр. carrosse-coupé. У старых четырехместных корпус (который в сказке так хорошо получился из тыквы) был устроен, если смотреть сбоку, примерно симметрично — два окна, переднее и заднее, и между ними дверца. Новое двухместное «купе» сократилось на одну (переднюю) треть, сохранив дверь и заднее окно. Форма самого легкого «купе», брогама, была позже использована при создании первого электрического автомобиля; точно так же первый железнодорожный вагон заимствовал устройство — если взглянуть сбоку — корпуса четырехместной кареты; по-моему, никто до сих пор не отмечал, с каким занятным ханжеством стандартный ум стремился замаскировать переход от старого к новому.