Читать онлайн «Что там – за словом? Вопросы интерфейсной теории значения слова». Страница 29

Поставив вопрос: «Чем отличается по своему прямому психическому составу переживание душевной боли или душевного состояния от переживания физической боли или соматического состояния?», Веккер указывает, что фактически речь идёт о «нетелесной телесности» или «телесной нетелесности», разница между ними состоит лишь в том, что переживание боли или самочувствия вызвано в одном случае центробежно, а в другом – центростремительно231.

На взаимодействие трёх основных модальностей опыта – переработки через знак, образ и чувственное впечатление – указывает М. А. Холодная, подчёркивающая: «… когда мы нечто понимаем, мы это словесно определяем, мысленно видим и чувствуем»232. В связи с трактовкой понятия «телесность» представляется полезным обратиться к книге Е. Э. Газаровой «Психология телесности», где уточняется:

«Телесность не идентична телу и является самостоятельным феноменом, изучение которого предполагает междисциплинарное взаимодействие. Областью такого взаимодействия могла бы стать психология телесности – наука о душевно-телесном соответствии, или наука о конгруэнтности биологических, психологических и смысловых аспектов телесности человека»233.

Обратим внимание на то, что «смысл» Е. Э. Газарова трактует как «образование духовной сферы человека»234, указывая в то же время на размывание границ взаимодействия между когнитивной (умственной), аффективной (душевной) и смысловой (духовной) сферами человека. Заметим, что на сложившиеся в веках и упрочившиеся в европейской культуре представления о человеческой природе как триединстве тела, души и духа ссылаются и авторы книги «Многомерный образ человека»235.

Е. Э. Газарова подчёркивает также, что из обрушивающегося на человека «шквала» информации

«… только значимая и (или) прожитая эмоционально (пережитая) оставляет прочные биопсихические следы. Они образуются совместно психикой и нейро-гуморальной системой в виде ощущений, образов восприятий, следов памяти, мыслей, рефлексивных образов, вегетативных и мышечно-суставных паттернов, аффективных реакций, состояний организма и стереотипов поведения. Как результат одних и тех же воздействий психические и соматические паттерны качественно и семантически идентичны, но различны по форме своего существования и проявления, поэтому они являются конгруэнтными. Психосоматические паттерны являются, по своей сути, проявлением единой многоуровневой памяти человека, объединяющей моторную, эмоциональную, образную и словесно-логическую память»236.

Приведённые высказывания представляются достаточными для вывода, что в последнее время всё более очевидным становится признание необходимости опираться на целостную трактовку человека, для которого, в частности, невозможно оперирование языковыми значениями в отрыве от единой перцептивно-когнитивно-аффективной памяти индивида, включённого в социум (и шире – культуру), воспринимающего окружающий мир, думающего, общающегося и эмоционально-оценочно переживающего свой многогранный опыт познания и общения.

Термин «достаточный семиозис» введен Хорстом Рутрофом237, при этом само понятие достаточного семиозиса предлагается Рутрофом вместо обычно используемых процедур верификации и условий истинности. Остановимся на этом немного подробнее.

Рутроф отмечает, что, согласно классическому позитивистскому подходу к значению, для придания значения предложению необходимо трансформировать его в пропозицию, соотносимую с реальностью. Для принятия решения о том, является ли предложение значимым, необходимо перечислить условия, при которых языковое выражение формирует истинную пропозицию, и условия, при которых эта пропозиция окажется ложной. При этом не допускается градуальности между полным значением и бессмысленностью.

Для обосновании сути понятия достаточного семиозиса Рутроф обращается к некоторым идеям Г. Лейбница и Ч. Пирса. От Лейбница идёт разграничение достаточного и недостаточного основания. Применение первого ограничивается формальными операциями, т.е. системами сигнификации, которые базируются на дефинициях. Недостаточные основания прилагаются к рассуждениям о мире, т.е. к синтетическим утверждениям. Если мы станем анализировать их логически, то получим бесконечную цепочку. Лейбниц перекинул между ними мостик, предположив, что в определённый момент неформального рассуждения мы должны признать, что достаточное основание уже дано, а это позволит продолжить дальнейшую аргументацию в случае, когда, строго говоря, логика не позволяет нам это делать, т.е. достаточное основание оказывается прагматическим решением вопроса.

В работах Ч. Пирса семиозис предстает как серия трансформаций знаков, порождающих значение в бесконечной цепи. Сочетание идей Лейбница и Пирса позволило Рутрофу ввести понятие достаточного семиозиса, базирующееся на допущении, что продуцируются значения, достаточные для продолжения коммуникации, для достижения согласия или для безуспешного завершения. «Достаточный» в данном случае означает, что тот вид невербального материала, который используется для заполнения языковых схем, выступает как эквивалентный для подходящего невербального прочтения мира. Рутроф полагает, что понятие достаточного семиозиса снимает необходимость строгой эквивалентности между тем, что говорится, и тем, что имеется; при этом уточняется, что в художественном языке достаточный семиозис распространяется до пределов, диктуемых нашей фантазией, однако при формальной и технической сигнификации достаточный семиозис может быть определён как отвечающий требованиям дискурса соответствующего вида. Таким образом, понятие достаточного семиозиса сохраняет идею увязывания языка и нашего образа мира, но требует понятия опосредования выхода на образ мира с помощью знаков.

Это положение можно переформулировать с позиций концепции слова как живого знания и с учётом двойной жизни значений: вполне очевидно, что социально признанное значение (=коллективное знание) играет роль медиатора, обеспечивающего выход на то, что лежит за словом у пользующегося языком человека (=индивидуальное знание); в то же время уровень «достаточности» семиозиса (т.е. раскручивания гипотетической спирали в нашей модели идентификации слова и понимания текста, см. следующую главу, рис. 4.1) определяется требованиями и условиями текущей ситуации (в том числе – взаимодействием внешнего и внутреннего контекста, что также учтено в этой модели).

Понятие интерфейса стало широко использоваться с развитием новых информационных технологий, однако само слово «интерфейс» появилось значительно раньше.

Так, в словаре Н. Вебстера, изданном в 1854 году, уже зафиксировано слово interfacial (shal) – прилагательное со значением ‘Included between two faces (two planes)’238. Современный словарь английского языка «The American Heritage Dictionary of the English Language» содержит три значения слова «interface», из них два общеупотребительных и одно связанное с компьютерами:

«INTERFACE – 1. A surface forming a common boundary between adjacent regions, bodies, substances, or phases. 2. A point at which independent systems or diverse groups interact: “the interface between crime and politics…”. 3. Computer science. The point of interaction or communication between a computer and any other entity, such as a printer or a human operator»239.

В русскоязычных словарях пока что фиксируются только терминологические значения слова «интерфейс»:

ИНТЕРФЕЙС – «В вычислительной технике: система унифицированных связей и сигналов, посредством которых вычислительные комплексы взаимодействуют друг с другом»240.

ИНТЕРФЕЙС – «взаимодействие, интерфейс. В компьютерной лингвистике употребляется по отношению к области взаимодействия человека с ЭВМ и характеризует комплекс лингвистических и сопутствующих им средств, поддерживающих диалог пользователя с компьютерными программами»241.

Поиск в сети Интернет даёт выход на различные варианты трактовки значения слова «интерфейс», связанного с возможностями, способами и методами взаимодействия между техническими устройствами, человеком и такими устройствами и т.д. Это слово используется при описании разнообразных программных продуктов или вопросов их разработки и применения, в качестве названия некоторого прибора и т.д.

Главное всё-таки состоит в том, что современный человек на каждом шагу пользуется тем, что так или иначе выполняет функцию интерфейса: управляет автомобилем, сверяясь с приборными показателями, обращается к компьютеру за сводкой погоды или расписанием электричек; дети осваивают компьютерные игры, очень быстро начиная соревноваться в количестве пройденных уровней, и т.п.