Читать онлайн «Развитие силы воли. Уроки от автора знаменитого маршмеллоу-теста». Страница 10

Изучив исследования, посвященные эффектам стресса, Эми Арнстен из Йельского университета пришла к выводу, что «даже умеренно острый неконтролируемый стресс может вызвать быструю и значительную потерю префронтальных когнитивных способностей». Чем дольше он сохраняется, тем больше вреда наносится когнитивным способностям и тем сильнее долговременный ущерб, приводящий в конечном итоге к психическому и физическому заболеванию. Таким образом, часть мозга, которая обеспечивает творческое решение проблем, становится все менее полезной, когда мы все больше нуждаемся в ней. Вспомните Гамлета: по мере того как его стресс усиливался, он все острее чувствовал себя в западне и испытывал большие мучения, был поглощен своими гневными размышлениями и тяжкими переживаниями, не мог думать и действовать эффективно, сея разрушения и приближая свою гибель.

Больше чем через 400 лет после того, как Шекспир так красноречиво описал душевные страдания Гамлета, мы можем реконструировать то, что, должно быть, происходило в его мозгу, – не с помощью волшебного языка великого драматурга, а с помощью модели мозга, находящегося в состоянии хронического стресса. Архитектура мозга под влиянием хронического стресса в буквальном смысле перестраивается. У Гамлета просто не было шансов. Когда его стресс усилился, «холодная» система, особенно префронтальная кора, играющая важную роль в решении проблем, и гиппокамп, необходимый для работы памяти, начали атрофироваться. Одновременно его миндалевидное тело, образующее сердцевину «горячей» системы, чрезмерно увеличивалось в размерах. Такое сочетание изменений мозга сделало самоконтроль и рациональное размышление невозможными. К тому же во время испытываемого им стресса миндалевидное тело переходило от гипертрофии в состояние гипотрофии, что в конечном итоге подавило нормальные эмоциональные реакции. Неудивительно, что все закончилось трагедией.

В каком возрасте у детей можно заметить наличие или отсутствие способности откладывать вознаграждение? Я часто обсуждал эту тему с друзьями, когда у них, как и у меня, появлялись дети. Все они были убеждены в том, что видели корни таких различий почти с самого рождения ребенка. Они были уверены, что Валерия обладает этой способностью в большей степени, чем Джимми, у Сэма она очень сильна, а у Селии отсутствует вовсе. Обсуждение этой темы происходило живо, но сам вопрос оставался без четкого ответа.

В 1983 г., почти через 15 лет после начала экспериментов с маршмеллоу в Стэнфорде, я принял приглашение занять должность профессора в Колумбийском университете и перебрался обратно в Нью-Йорк. В этом переезде привлекательным для меня, помимо прочего, было и то, что мой молодой коллега Лоуренс Эйбер работал в колледже Барнарда, расположенном через дорогу от Колумбийского университета. Ларри был руководителем научно-исследовательских работ в Центре изучения поведения детей при этом колледже, и вскоре мы начали с ним сотрудничество, продолжавшееся два десятилетия. У меня появился шанс продолжить поиски ответа на вопрос о том, когда и как возникает способность откладывать вознаграждение.

Ожидание маршмеллоу в комнате сюрпризов детского сада в Стэнфорде могло быть настоящей пыткой для четырех– и пятилетних детей. Но еще труднее было ждать 18-месячному младенцу возвращения своей матери, которая, выходя из маленькой лаборатории Центра, оставляла своего ребенка среди разбросанных на полу игрушек и в обществе незнакомого человека (волонтера из коллежа Барнарда). Краткие разлуки в первые месяцы жизни – это стрессы, которые вынужден испытывать каждый ребенок, когда его мать ненадолго покидает его, чтобы вскоре вернуться. К середине второго года жизни малыши уже заметно различались по тому, насколько нервно, спокойно или неоднозначно они были привязаны к ухаживающему за ними человеку. Их действия во время разлуки и воссоединения позволяли бегло оценить качество их отношений и способность справляться с такими ситуациями на ранних этапах жизни.

Мэри Эйнсворт придумала «незнакомую ситуацию» для наблюдения за такими отношениями. Она была студенткой Джона Боулби, влиятельного британского психолога, который начиная с 1930-х изучал эффекты привязанности детей на ранних этапах жизни, особенно влияние разлуки с человеком, осуществляющим основной уход (типичный опыт стресса в военные годы). «Незнакомая ситуация» предполагает краткое исчезновение матери и последующее появление в контролируемых позитивных условиях: мать может возвращаться, если страдание ее ребенка, выражаемое плачем или громким стуком в дверь, становится слишком сильным. Эксперимент состоял из трех тщательно продуманных эпизодов.

В первом, названном «Свободной игрой», мать и ребенок (в нашем примере Бенджамин) находились вдвоем в комнате пять минут, чтобы «играть, как в домашних условиях».

Во втором эпизоде, названном «Разлукой», мать выходит из комнаты, а Бенджамин остается на две минуты наедине со студенткой-волонтером. Ранее он уже видел студентку или контактировал с ней в присутствии матери в течение 17 минут. Девушка молчит во время отсутствия матери, если только Бенджамин не начинает проявлять признаки страдания; тогда она успокаивает его словами «мамочка сейчас вернется».

В третьем эпизоде, названном «Воссоединением», сразу после двухминутной разлуки мать входит в комнату и берет Бенджамина на руки. Студентка незаметно уходит, и мать с ребенком играют в течение трех минут.

В 1998 г. моя студентка Анита Сети заинтересовалась тем, действительно ли действия 18-месячных детей во время разлуки с матерью могут предсказать их поведение три года спустя в процессе ожидания двух маршмеллоу. Для проверки этой идеи мы стали создавать «незнакомую ситуацию» и записывать на видео все, что происходило на каждом этапе. Мы отмечали поведение ребенка в течение каждого десятисекундного интервала – например, играл ли он или исследовал обстановку в комнате; развлекал себя в отсутствие матери, разглядывая игрушки или играл в них; контактировал с незнакомцем или нет. Мы также регистрировали проявления эмоций и любые негативные чувства (плач, печаль). Спонтанное поведение матери также фиксировалось подробно, включая попытки инициировать взаимодействие с ребенком, вмешательство в его игру и пренебрежение к подаваемым им сигналам. «Материнский контроль», а фактически сверхконтроль и нечувствительность к потребностям ребенка оценивались на основе таких сигналов, как выражение лица матери, ее позиция по отношению к ребенку, активность физических контактов, проявление чувств и изменение душевного состояния.

Малыши, которые могли отвлечь себя от мысли об отсутствии матери игрой, исследованием комнаты или контактами с незнакомцем, избегали страданий, которые переживали дети, не способные оторвать взгляд от двери и быстро начинавшие плакать. Стресс малышей во время двухминутного отсутствия матери усиливался с каждой секундой ожидания ее возвращения. Эти последние 30 секунд, вероятно, казались бесконечными, и поведение малышей в эти самые трудные для них мгновения было особенно показательным. Оно предсказывало – не идеально, но достаточно точно – поведение во время маршмеллоу-тестов в дошкольном возрасте. В частности, малыши, которые в последние 30 секунд нахождения в «незнакомой ситуации» сами отвлекали себя от мысли об отсутствии матери, в возрасте пяти лет дольше ждали лакомства и эффективнее находили отвлекающие мысли и занятия во время маршмеллоу-тестов. А те, которые были не способны активировать необходимые стратегии отвлечения в полуторагодовалом возрасте, так же не могли делать это три года спустя, ожидая двойной порции лакомства, и быстрее звонили в звонок. Эти результаты подчеркивали важность направления внимания на контроль и снижение стресса начиная с ранних лет жизни.

С самого рождения младенцы почти полностью контролируются людьми, от которых зависят. В первые месяцы баюканье, укачание, кормление и ношение на руках становятся главной круглосуточной работой того, кто за детьми ухаживает{3}. Удивительно, но то, как обращаются взрослые с новорожденным, прочно отпечатывается в его мозгу и влияет на его будущее. Крайне важно не допускать, чтобы уровень стресса младенца был постоянно повышенным, и стремиться к формированию тесных и нежных привязанностей, позволяющих младенцу ощущать себя в безопасности.

Пластичность мозга, особенно в первый год жизни, делает младенцев чрезвычайно уязвимыми к повреждениям ключевых нейронных систем в случае получения крайне неблагоприятного опыта, например жестокого обращения или плохого институционального воспитания. Как ни странно, даже умеренные внешние факторы стресса, например постоянные конфликты между родителями, могут иметь свои серьезные последствия. В одном исследовании у спящих младенцев в возрасте 6–12 месяцев снимались сканограммы мозга методом функциональной МРТ. Когда во время их сна звучали сердитые речи, младенцы, родители которых постоянно конфликтовали, демонстрировали более высокую активацию областей мозга, регулирующих эмоции и стресс, чем жившие дома в спокойной обстановке. Эти результаты позволяют предположить, что даже относительно умеренные стрессы социальной среды, действующие в особо важные периоды развития ребенка, регистрируются в «горячей» эмоциональной системе его головного мозга.