Читать онлайн «На пути к Цусиме». Страница 7

К такой схеме организации закордонной агентурной работы подталкивало и почти полное отсутствие в распоряжении Главного морского штаба офицеров, способных обеспечить охрану эскадры в западноевропейских водах. «Своих немногочисленных агентов из бывших офицеров, — свидетельствует Штенгер, — [штабу] с трудом удалось подыскать, и их послали в более отдаленные пункты — как, например, в Красное море» [75]. Вероятно, именно это обстоятельство и навело Рожественского на мысль обратиться за содействием в Департамент полиции, по договоренности с которым с августа 1904 г. морское ведомство взяло на себя финансирование не только зарубежных российских резидентур, созданных по его прямому требованию, но и деятельность других тайных информаторов, завербованных чиновниками Департамента в западноевропейских посольствах Японии.

Советы дипломатов и пожелания военных моряков были встречены с пониманием, и дальнейшие шаги по линии МИДа, Военного и Морского министерств стали мероприятиями, так сказать, второго плана. Основная нагрузка по организации охраны 2–й Тихоокеанской эскадры в западной и южной Европе в итоге оказалась возложена на тайную политическую полицию. На эти цели российский полицейский департамент разновременно получил от Морского ведомства 384 тыс. рублей из общего полумиллионного кредита, выделенного казной на охрану эскадры Рожественского. В июне–июле 1904 г. за рубеж Департамент полиции командировал коллежского советника А. М. Гартинга и подполковника Отдельного корпусажандармов В. В. Тржецяка, каждому из которых предстояло создать агентурную сеть для предотвращения ожидавшихся диверсий японцев, соответственно, на севере Европы и в районе черноморских проливов. Позднее, в середине октября 1904 г., секретное задание получил и другой полицейский чиновник — титулярный советник И. Ф. Манасевич–Мануйлов. На средства военно–морского ведомства он был направлен в Париж.

В отличие от большинства своих коллег во внешнеполитическом и военном министерствах, имевших официальный статус и пользовавшихся дипломатической неприкосновенностью, чиновники Департамента полиции находились за рубежом на полу- или нелегальном положении, были снабжены подложными документами и свои донесения подписывали псевдонимами: Гартинг именовался англичанином Арнольдом, а Тржецяк — служащим российского Добровольного флота А. К. Цитовским. В своей переписке они пользовались либо русским «губернаторским» ключом, либо французским цифровым шифром. Мануйлов также свои донесения шифровал, но подписывал настоящим именем («Ivan»). Степень их «легальности» во многом зависела от характера взаимоотношений правительства данной страны с Россией, однако и в случае, когда эти взаимоотношения были вполне дружественными, они не могли действовать открыто во избежание международного скандала. Во всяком случае, продуктивная деятельность российских контрразведчиков часто была бы невозможна без неофициальной помощи со стороны высших должностных лиц ряда государств (в первую очередь, Франции и Дании) и без содействия российских штатских и военных дипломатов, с которыми у них, как правило, с самого начала складывались тесные деловые контакты.

Методы добывания информации, использовавшиеся ими, также могли быть не в ладах с законом.

Помимо традиционного и неизбежного наружного наблюдения, если того требовали обстоятельства, практиковался подкуп должностных лиц и прислуги, подслушивание, перлюстрация частной и служебной корреспонденции, тайное копирование, а иногда и кража наиболее важных документов. В этом смысле российские контрразведчики были вполне солидарны со своими японскими коллегами — и те, и другие полагали, что в условиях войны «все средства допустимы», как заметил в одном из своих донесений Тржецяк [76]. Выбор именно этих чиновников для столь ответственной и деликатной миссии объяснялся не только их профессиональными качествами, но и опытом работы в подведомственном регионе: Гартинг к тому времени уже в течение ряда лет заведовал агентурой Департамента полиции в Германии, а Тржецяк до

1903 г. в том же качестве работал на Балканах. Очевидно, что перед назначением кандидатуры всех троих были согласованы с адмиралом Рожественским и им одобрены.

А. М. Гартинг родился в 1861 г. в г. Пинске Минской губернии и в течение первых 33–х лет своей жизни именовался потомственным почетным гражданином Авраамом–Аароном Мойшевичем Геккельманом. Как и некоторые другие крупные деятели российского тайного политического сыска, свою полицейскую карьеру он начал в качестве секретного сотрудника Петербургского охранного отделения и Департамента полиции — им он «освещал» деятельность столичных и эмигрантских народовольческих кружков, в которых был известен под именем Ландезен. Затем Геккельман перешел в ведение заведующего Заграничной агентурой П. И. Рачковского, по указанию и на средства которого в 1890 г. с провокационной целью создал в Париже бомбовую мастерскую (за что французским судом был заочно приговорен к пяти годам тюрьмы). С тех пор он считался учеником Рачковского, который всецело ему доверял и неизменно покровительствовал. В 1894 г. император разрешил Геккельману, принявшему православие (крестным отцом стал тот же Рачковский), впредь именоваться Аркадием Михайловичем Гартингом, которого в 1895 г. Франция наградила орденом Почетного легиона. Во второй половине 1890–х гг. «Аркаше», как его по–свойски называли в Департаменте полиции, доверяли уже настолько, что поручали охрану членов царствующего дома, включая самого Николая II и императрицу Александру Федоровну, во время их пребывания за границей.

В 1901 г. по протекции Рачковского 40–летний Гартинг получает, наконец, самостоятельный пост — встает во главе созданной по инициативе того же Рачковского Берлинской агентуры Департамента полиции. Вершиной его полицейской карьеры стало заведование Заграничной агентурой Департамента, которое продолжалось с 1905 по 1909 г. и прекратилось при скандальных обстоятельствах. Известный разоблачитель провокаторов, революционер–эмигрант В. Л. Бурцев установил, что Гартинг и создатель той самой, 1890–го года, парижской бомбовой лаборатории — одно лицо, и «Аркаше», к тому времени уже достигшему генеральских чинов (что для еврея было большой редкостью), пришлось бросить все и срочно «эвакуироваться» в Петербург. Через год он вышел в отставку, живал попеременно то в Петербурге, то за границей, где и осел окончательно после прихода к власти большевиков.

Район, в 1904 г. порученный наблюдению Гартинга, обнимал Балтийское и часть Северного морей и включал территориальные воды и прибрежную полосу четырех государств: Дании, Швеции, Норвегии и Германии, причем обеспечивать безопасность эскадры ему предстояло как с суши, так и с моря. Категорическое предписание министра графа Ламздорфа оказывать Гартингу «полное содействие» на всякий случай получили и российские консулы в Лондоне, Гулле, Ливерпуле и Кардиффе [77]. В июне 1904 г. Гартинг явился в Главный морской штаб с проектом организации охраны эскадры, но встретил там довольно прохладный прием. «При первом знакомстве с Гартингом, — вспоминал Василий Штенгер, — он произвел на меня крайне отрицательное впечатление. Я определенно заявил сослуживцам, что этот чиновник в вицмундире не внушает доверия [.] Апломб у Гартинга был очень большой, говорил он очень много и развивал всякие планы, как он поведет охрану» [78]. Несмотря наэто, проект Гартинга был принят. «При обсуждении в Главном морском штабе вопроса расходов, необходимых для организации вверенной мне охраны, — докладывал он, — полагалось, что охранная служба потребует около 30 человек и понадобится 2–3 парохода для крейсирования в Бельте, причем имелось в виду, что организация должна будет функционировать не более 3–х месяцев и расход был высчитан в 150 000 руб., каковая сумма была ассигнована Морским министерством» [79]. Более подробных инструкций Гартинг не получил («мне были преподаны указания лишь в общих чертах», — напишет он впоследствии) — все детали ему предстояло выяснить на месте и действовать в соответствии с обстановкой. В начале июля 1904 г. Гартинг приехал в Копенгаген, устроил свой штаб в отеле «Феникс», развил бурную деятельность и вскоре намного превзошел намеченные в Петербурге масштабы своей организации. С помощью российских консулов и вице–консулов в приморских городах он создал свыше 80 «сторожевых», или «наблюдательных» пунктов, в которых на него негласно работало до 100 человек местных жителей (вместо 30 «запланированных») — рыбаков, полицейских, смотрителей маяков, пограничных стражников и т. д. Гартинг установил тесные связи с рядом шведских и датских пароходных и страховых обществ, 9 судов которых (вместо «2—3–х») были им зафрахтованы, чтобы с середины августа до середины октября 1904 г. крейсировать в датских и шведско–норвежских водах. Прежде чем фрахтовать то или иное судно, Гартинг посылал его подробное описание и фотографию в Главный морской штаб, который и принимал окончательное решение о возможности его использования. Вообще по всем специальным морским вопросам Гартинг консультировался с Главным морским штабом, фактический глава которого, адмирал Вирениус, направлял ему свои ответные депеши от имени Лопухина (конечно, с ведома последнего и по договоренности с ним) [80].