Читать онлайн «На пути к Цусиме». Страница 25

Все это, конечно, — только предположение, в целом далеко не новое, но основанное на более широком, чем прежде, круге источников. Насколько сделанная реконструкция убедительна — пусть судит читатель. Автор этих строк прекрасно сознает, что прямые доказательства нападения японских миноносцев на русскую эскадру в октябре 1904 г. следует искать либо в японских архивах, либо на дне Северного моря. Современные японские исследователи, отмечая огромный интерес Токио к продвижению эскадры Рожественского из Европы на Дальний Восток, пока не находят подтверждения участию в «гулльском инциденте» японских военных судов [286]. Будем надеяться, что имена и факты, приведенные в этой книге, помогут им в дальнейших архивных разысканиях. Впрочем, в видах установления истины, нелишне было бы обследовать неглубокую Доггер–банку с ее песчаным дном [287]. Теперь технически это вполне осуществимо, а координаты «гулльского инцидента» хорошо известны. Если бы такая экспедиция состоялась и остатки одного или двух миноносцев, потопленных в ночь на 9(22) октября 1904 г, удалось обнаружить, их состояние, оснастка и вооружение окончательно расставили бы все точки над «i».

15(28) октября 1904 г. в Виго Рожественский получил императорское напутствие: «Мысленно душою с вами и моею дорогой эскадрой. Уверен, что недоразумение скоро кончится. Вся Россия с верою и крепкою надеждою взирает на вас. Николай». «Эскадра единою душою у престола Вашего императорского величества», — отвечал адмирал [288].

18(31) октября из Петербурга пришло разрешение продолжить поход, ив 7 утра следующего дня армада Рожественского покинула гостеприимный испанский порт с испанским же крейсером «Эстремадура» в качестве эскорта. 23 октября (5 ноября) в алжирском Танжере эскадра разделилась: Рожественский и Энквист повели новые броненосцы и крейсера вокруг Африки, а Фелькерзам двинулся на Крит на соединение с черноморскими транспортами Радлова.

Если балтийская часть 2–й Тихоокеанской эскадры находилась на «попечении» японских дипломатических представителей в Голландии, Германии, Бельгии и Франции и их секретных сотрудников–европейцев, то организацию наблюдения за ее черноморской частью внешнеполитическое ведомство Японии поручило своему послу в Вене Макино Нобуаки, а также бывшему консулу в Одессе Ижима Каметаро, который с началом военных действий (а именно 8 февраля 1904 г. [289]) также переехал в австрийскую столицу. О том, что Вена превратилась в один из «центров военно–разведочной организации японцев», Мануйлов проинформировал Департамент полиции уже в конце марта 1904 г., и это сообщение полностью соответствовало действительности. Важную роль в наблюдении за русскими судами сыграла японская резидентура, созданная в Турции еще в конце XIX в.

Задолго до начала формирования 2–й Тихоокеанской эскадры, 13 февраля 1904 г., министр иностранных дел Комура предписал Макино организовать получение достоверной информации о русском Черноморском флоте и собирать сведения об общеполитическом положении на Балканах. Несколько ранее Макино получил указание Токио командировать Ижима в Стамбул для организации

наблюдения за ожидавшимся проходом русских кораблей через Босфор и Дарданеллы [290]. Таким образом, с самого начала инициатором разведывательных операций на юге России, в Малой Азии и на Балканах выступило японское внешнеполитическое ведомство, которое действовало через своих официальных представителей в регионе. Сохранившиеся документы МИД Японии, а также позднейшие материалы русской контрразведки не оставляют сомнений в том, что в отношении судов Добровольного флота, которые базировались на Черном море, Япония «активных» мероприятий не только не пыталась осуществить, но и не планировала. Однако, чтобы убедиться в этом, России пришлось создать в Турции и соседних государствах целую нелегальную агентурную сеть во главе с подполковником Владимиром Валерьяновичем Тржецяком.

Находясь в Стамбуле, Тржецяк, в отличие от Гартинга, не мог рассчитывать не только на помощь и содействие, но даже на сочувствие турецких властей. Как справедливо отметил в одном из своих донесений в Главный морской штаб тамошний российский военно–морской атташе капитан 2–го ранга А. Л. Шванк, в Русско–японской войне симпатии султана и его приближенных находились всецело на стороне Японии [291]. Несмотря на это, организация даже простого наблюдения за движением русских судов через черноморские проливы не была для Японии легковыполнимой задачей. Дело в том, что в эти годы дипломатических отношений у нее с Турцией не существовало, и потому ее официальные представители находиться в Стамбуле не могли. Не имея дипломатического прикрытия, японские разведчики были вынуждены действовать в Турции нелегально. Посол Макино прекрасно понимал связанные с этим неудобства и предпринял попытку хотя бы де–факто «легализовать» японскую агентуру в турецкой столице. Для этого он сначала обратился к послу Турции в Вене, а затем через своего коллегу в Лондоне попытался заручиться поддержкой и внешнеполитического ведомства Великобритании. Однако ни Турция, ни Англия не пожелали идти на подобную демонстрацию в условиях Русско–японской войны. Это, однако, нисколько не мешало Англии инспирировать враждебные России демарши турецких властей, которые, в свою очередь, закрывали глаза на деятельность на своей территории японских разведчиков.

Совсем иным было отношение правительства Порты к российской контрразведке. На протяжении всей своей командировки Тржецяк сталкивался с противодействием тайной полиции султана. Возложенное на него поручение он был вынужден осуществлять под угрозой «провала», а иногда и с риском для жизни, даже несмотря на то, что, согласно международным договорам, русские подданные в Турции в административном и судебном отношениях находились в ведении своего консула и не могли быть арестованы местной полицией без ведома последнего. «Полиция и общественное мнение враждебно к нам, и обстановка, в которой приходится работать, далеко не благоприятна […], — сообщал Тржецяк в первые же дни своей стамбульской жизни. — Город переполнен дворцовыми шпионами, и нам приходится очень их побаиваться» [292]. «У нас тут на улице по ночам постоянно режут, — жаловался он месяц спустя, — и нанять убийцу возможно по очень сходной цене». Такой убийца действительно был кем‑то нанят, и в декабре 1904 г. в Тржецяка наулице стреляли из револьвера, но, к счастью, неудачно. Ко всему прочему осенью 1904 г. в Турции разразилась эпидемия черной оспы, которая унесла жизнь одного из русских наблюдательных агентов.

24 февраля 1904 г. (по новому стилю) с документами на имя Мацумото Таро, корреспондента токийской газеты «Nichi‑Nichi», Ижима покинул Вену и кружным путем, через Сербию, Болгарию и Румынию направился в Стамбул, куда прибыл 29 числа. Вскоре к нему присоединился его бывший сослуживец по одесскому консульству юный Мацумото Микиносукэ, который явился в Турцию под именем японского студента Танака Мики, также корреспондента одной из японских газет. Дотошные западные журналисты тут же зафиксировали их появление. «В Константинополе уже несколько дней пребывают два японца, выдающие себя за представителей самых уважаемых газет Японии, — писало 3(16) марта 1904 г. «Новое время», ссылаясь на корреспонденцию германской «Frankfurter Zeitung». — По их словам, они прибыли для изучения положения дел в Македонии» [293].

Но отнюдь не Македония в действительности интересовала японцев. Не откладывая, оба лжежурналиста тут же вошли в контакт с Накамура Кэндзиро, отставным лейтенантом японского флота. Этот Накамура, близкий родственник японского генерала, тяжело раненного под Порт–Артуром, легально жил в Турции с 1891 г., за эти годы вполне натурализовался, завел в Стамбуле торговое дело и, что самое главное, водил дружбу во дворце Абдул–Хамида II. Его торговля «японскими изделиями» шла в Константинополе из рук вон плохо, однако, по данным русской контрразведки, Накамура имел «значительный текущий счет в одном из местных банков». Все это вместе взятое говорило о том, что в Турции он находился не по своей воле, а выполнял секретное задание своего правительства. Ижима — «Мацумото» попытался использовать придворные связи Накамура, чтобы воздействовать на турецкое правительство в двух направлениях: во–первых, убедить султана в необходимости еще больше ужесточить позицию в отношении России и запретить проход через проливы ее не только военным, но и военно–транспортным судам [294], а во–вторых, склонить Турцию к скорейшему установлению дипломатических отношений с Японией. Однако правительство Порты не захотело портить отношений с Россией, и негласные переговоры, которые Накамура вел до середины октября 1904 г., кончились ничем. Таким образом, общеполитическая часть миссии Ижима в Османской империи провалилась, и в течение всей своей командировки в Стамбул он и его агентура были вынуждены по–прежнему действовать нелегально.