Читать онлайн «Эксперт № 36 (2013)». Страница 9

Противники законопроекта предлагают изменить систему с opt-out на opt-in (когда истцами считаются только те, кто присоединился к иску), убрать «гонорары успеха» и кратные убытки, а также вменять истцам затраты на делопроизводство в случае проигрыша.

Чтобы не разрушить деловую среду, из законопроекта о коллективных исках необходимо либо убрать антимонопольную основу, либо предварительно полностью либерализовать антимонопольное законодательство, то есть снизить давление на бизнес со стороны ФАС, считает Алексей Ульянов , сопредседатель Национального союза защиты прав потребителей. Потому что иначе получится, что и ФАС сохранит свои полномочия, и антимонопольные коллективные иски заработают, то есть произойдет не замещение одного типа контроля другим, а их сложение.

Сопредседатель «Деловой России» Александр Галушка уверен в необходимости уменьшить объем контроля со стороны Федеральной антимонопольной службы

Фото: ИТАР-ТАСС

«В дорожной карте по развитию конкуренции, утвержденной правительством, зафиксировано упрощение деятельности предпринимателей в рамках антимонопольного контроля. Есть поручения Медведева о необходимости снижать антимонопольный контроль. ФАС это все саботирует: выполнение дорожной карты идет на уровне 9 процентов вместо запланированных к настоящему моменту 43 процентов. Вместо этого ужесточают уголовную ответственность для предпринимателей. Будут их сажать за действия, которые не являются общественно-опасными, например за соглашения, которые подписаны и не соблюдаются, за злоупотребление доминирующим положением, а у нас к этому относится ущемление интересов. Президент и правительство объявили о декриминализации экономических преступлений, ФАС же действует в обратном направлении — предлагает такие изменения в четвертом антимонопольном пакете, которые вводят отсутствующие в законодательстве развитых стран нормы регулирования, например регулирование торговой практики компании, — рассказывает Алексей Ульянов. — Возбуждается огромное количество дел, которые не способствуют развитию конкуренции, а препятствуют ему. Фактически ФАС имеет законное право защищать отдельных конкурентов. Мы видим здесь колоссальные коррупционные риски. Девяносто процентов дел по злоупотреблению доминирующим положением — это защита отдельных конкурентов. При этом если в тех же США 70 процентов дел и 90 процентов взысканных штрафов приходится на иностранные компании (то есть антимонопольная политика служит инструментом повышения конкурентоспособности американских компаний), то у нас доля иностранцев менее одного процента. Зато 56 процентов дел в суде — это дела против малого и среднего бизнеса. Благодаря тому что ФАС начала заниматься МСБ, внутри службы сложилась палочная система. То есть бизнес вместо облегчения получает в сто раз больше дел, чем в США, ужесточение уголовной ответственности, коррупционную норму по торговым практикам. А тут еще коллективные иски…»

Таблица:

Зачем нужен такой закон

Обратная тенденция

Коллективные иски в антимонопольной сфере — изобретение американского права, и для континентальной системы правосудия, действующей в том числе у нас, в России, являются чуждым элементом. Сама практика групповой подачи иска появилась в США в середине 1960-х и защищала права миноритариев в спорах с корпоративным руководством. Затем процесс освоили обычные потребители и профсоюзы. В 1970-е под ударом коллективных исков оказалась Johns Manville Corporation, ее обвинили в сокрытии информации о вреде асбеста. Под валом 16,5 тыс. исков компания объявила себя банкротом. И не стала исключением — примерно треть американских фирм, против которых подаются коллективные иски, прекращают свое существование.

В 2002 году Совет экономических советников президента США оценил общую сумму выплат компаний по таким делам в 180 млрд долларов. Мощные корпорации тратят огромные деньги на судебные разбирательства вместо внутренних инвестиций. Известный пример: фармацевтический гигант Wyeth потратил в 1999–2004 годах на урегулирование споров в рамках коллективных исков 25 млрд долларов, в то время как в исследования было вложено лишь 19 млрд.

В США появился целый адвокатский сектор, специализирующийся исключительно на коллективных исках. Механизм «гонораров успеха» привел к фантастическим доходам в этом сегменте права. Естественно, распространились и случаи мошенничества: юристы сначала искали потенциальные жертвы в бизнес-среде, а затем подкупали потенциальных истцов. В 2008 году известные американские адвокаты Мелвин Вайс и Уильям Лерак были осуждены за сговор с целью подкупа истцов по групповым искам в акционерных спорах. Они добивались миллиардных выплат по мировым соглашениям в процессах против компаний Enron, Lucent, Tyco. Подсудимые утверждали, что такая практика не является уникальной для американской системы.

В итоге власти США приняли меры по ограничению этой практики. В 2005 году в силу вступил закон об объективности коллективных исков (Class Action Fairness Act). Соответствующие указания получили судьи. Так, в 2012 году Верховный суд отказался рассматривать крупнейший коллективный иск в истории страны против половой дискриминации в Wal Mart. Истцами выступали полтора миллиона женщин — бывших и нынешних сотрудниц компании. Суд не нашел достаточных оснований, чтобы считать пострадавшими всех заявителей.

В то время как в США применение коллективных исков начали ограничивать, в мире такая практика постепенно начала распространяться. Сначала в Канаде и Австралии, а затем и в европейских Голландии, Германии, Болгарии, Дании, Италии. При этом ни одно государство не скопировало американский механизм полностью, заимствовав лишь определенные положения. Летом 2013 года Еврокомиссия подвела итоги трехлетней работы по выработке общих для Евросоюза правил подачи коллективных исков. Рекомендации чиновников таковы: запрет на «гонорары успеха» и кратные убытки, а также система opt-in (закрытый список пострадавших). На этом фоне очень странно выглядят попытки протащить в российское законодательство вариант документа, сочетающий в себе фактически все наиболее жесткие положения американской юридической практики.       

Ольга Рубан

«Сатурн» создал первый в истории современной России газотурбинный двигатель морского назначения. Однако ни одна из его модификаций на рынок до сих пор не вышла

Первый российский морской газотурбинный двигатель, созданный в НПО «Сатурн»

Фото предоставлено компанией «Сатурн»

Россия устроена так, что новая техника здесь внедряется только «вручную». Кто-то обязательно должен за нее биться, прокладывая новому продукту путь на рынок. Если такой «моторчик» у новой разработки есть — дело, пусть медленно и тяжело, но движется; если же его нет — инновационный процесс затухает вопреки всем разговорам о построении инновационной экономики.

У первого в истории современной России морского газотурбинного двигателя (ГТД) такие «моторчики» поначалу были. Благодаря их усилиям процесс создания двигателя, растянувшийся на долгие шестнадцать лет, все-таки удалось довести до победного конца. Однако когда «железо» было готово, этот новый представитель отечественных высоких технологий своих «моторчиков» лишился и вот уже пять лет не может пробиться на рынок. Интрига в том, появится ли в истории этого образчика отечественного хайтека новая движительная сила, или он пополнит список нереализованных технологических новаций.

Задача для тучных времен

Обладательницей собственного морского газотурбинного двигателя Россия стала вопреки целому ряду обстоятельств. Инициаторами становления этого направления отечественного хайтека выступили военные моряки, которых всерьез беспокоила технологическая зависимость Военно-морского флота страны от непредсказуемой на тот момент Украины.

На корабле ГТД — это движитель, который вращает гребной винт. Он же может выступать и сердцем главной бортовой электростанции, которая питает системы вооружения и жизнеобеспечения.

Надводные корабли, оснащенные газотурбинными или дизель-газотурбинными двигателями, — это основа боевого состава самых мощных военных флотов мира. Газовая турбина обеспечивает корветам, фрегатам и эсминцам высокую скорость хода и высокую маневренность. В ВМФ СССР, который после распада Союза унаследовала Россия, газотурбинные энергетические установки стояли на 70% надводных кораблей. Однако ни инженерной школы, ни технологий, ни мощностей для производства морских ГТД у России не было. Все эти компетенции остались на Украине — двигатели «для моря» разрабатывало украинское НПП «Машпроект», а выпускал расположенный там же, в Николаеве, завод «Зоря». Отношения с Украиной между тем стремительно разлаживались. Боеготовность российского флота оказалась под угрозой. И тогда Управление кораблестроения ВМФ инициировало создание в России собственной базы для серийного выпуска морских ГТД.