Читать онлайн «Газета Завтра 13 (1062 2014)». Страница 17

Владимир Бондаренко

27 марта 2014 0

Культура Общество

Возвращение Крыма — возвращение культуры

Добрых сотню лет крымский Коктебель, несмотря на принадлежность России ли, Украине ли, остается одним из реальных центров русской литературы. Наравне с толстовской Ясной Поляной, пушкинским Михайловским и лермонтовскими Тарханами. И даже минувшее двадцатилетие отрыва Крыма от русской державы не поколебало литературную значимость Коктебеля. По давней традиции русские писатели самых разных направлений, от Андрея Битова и Василия Аксенова до Феликса Чуева и Виктора Пронина , проводили все эти годы в Коктебеле летнее время, писали свои романы и повести, поэмы и пьесы. У волошинского дома-музея каждый год проходит волошинский фестиваль поэзии, вручается волошинская премия. У памятника Николаю Гумилеву каждый год проходят гумилевские чтения и вручается премия имени Николая Гумилева. И каждый год на эти фестивали и чтения приезжают писатели из Москвы и Петербурга, Перми и Орла. Я горжусь тем, что тоже являюсь лауреатом гумилевской премии. Был я и членом жюри премии Максимилиана Волошина. И никогда на волошинских и гумилевских чтениях в Коктебеле ни у кого не возникало чувства, что мы - за границей России, за пределами русской литературы.

Впрочем, как могло бы возникнуть даже в самое дурное ющенковское время такое чувство, если с одной стороны в Коктебеле мы видели самой природой вырезанный еще в 1913 году, после сильного оползня, на отроге скалы Кок-Кая, в Карадаге профиль русского поэта Волошина, а с другой стороны мы поднимались на гору, где похоронен сам поэт, и куда его гроб в августе 1932 года ценители его творчества пронесли на руках до вершины метров двести. Его дом и его могила на вершине горы Кучук-Енишары являются уже давно святыми местами для всех людей, причастных к русской литературе.

Сто двадцать лет назад, в 1893 году, мама поэта, Елена Оттобальдовна Кириенко-Волошина, знаменитая Пра, купила за гроши участок у подножия горы Карадаг. Спустя десять лет, в 1903 году, уже сам поэт по своему оригинальному проекту строит свой причудливый волошинский замок. В 1908 году Елена Оттобальдовна построила еще один большой дом с флигелем, который составил единую усадьбу с домом и флигелем Волошина. "Постройка второго дома на твоей земле мне стоила 7000 р.", - писала она сыну в письме от 29 октября 1915 года. Оба эти дома сохранились и сегодня. И кто в них только ни жил из русских литературных гениев? Будучи по природе своей собирателем - людей, книг, растений, каменьев, Волошин и на дачу свою заманивал всех русских писателей со всей России. В иные годы за лето в его Доме поэта проживало до 500 литераторов, да еще каких

Макс Волошин был Зевсом Коктебеля, кряжистым и добрейшим его творцом. Его оружием была доброта. Когда его мать Пра в ноябре 1917 года, по воспоминаниям Марины Цветаевой, говорила сыну: "Погляди, Макс, на Сережу (мужа Цветаевой, боевого офицера Сергея Эфрона, рвавшегося воевать с большевиками. - В.Б.) вот - настоящий мужчина! Муж. Война - дерется. А ты? Что ты, Макс, делаешь?

- Мама, не могу же я влезть в гимнастерку и стрелять в живых людей только потому, что они думают иначе, чем я.

- Думают, думают. Есть времена, Макс, когда нужно не думать, а делать. Не думая - делать.

- Такие времена, мама, всегда у зверей - это называется "животные инстинкты""

Его дом поэта и был крепостью для всех русских творцов, где во все времена спасались и белые, и красные, где творили и реалисты, и авангардисты.

В те дни мой дом - слепой и запустелый -

Хранил права убежища, как храм,

И растворялся только беглецам,

Скрывавшимся от петли и расстрела.

И красный вождь, и белый офицер -

Фанатики непримиримых вер -

Искали здесь, под кровлею поэта,

Убежища, защиты и совета.

Я ж сделал всё, чтоб братьям помешать

Себя губить, друг друга истреблять.

У него на самом деле жили и большевистский беспощадный комиссар Бела Кун, и террорист Борис Савинков, и Илья Эренбург, и Николай Гумилев. "Те, кто знали Волошина в эпоху гражданской войны, смены правительств, длившейся в Крыму три с лишним года, верно, запомнили, как чужд он был метанья, перепуга, кратковременных политических восторгов. На свой лад, но так же упорно, как Лев Толстой, противостоял он вихрям истории, бившим о порог его дома", - вспоминала Е. Герцык. Валерий Брюсов не случайно сравнил волошинский Коктебель с Ясной Поляной.

Вселенский объединитель Максимилиан Волошин, собирающий в своих бесчисленных комнатках всех, самых непримиримых русских гениев. Как писал Андрей Белый: "Сам Волошин как поэт, художник кисти, мудрец, вынувший стиль своей жизни из легких очерков коктебельских гор, плеска моря и цветистых узоров коктебельских камушков, стоит мне в воспоминании как воплощение идеи Коктебеля. И сама могила его, взлетевшая на вершину горы, есть как бы расширение в космос себя преображающей личности".

И там, и здесь между рядами

Звучит один и тот же глас:

"Кто не за нас - тот против нас.

Нет безразличных: правда с нами".

А я стою один меж них

В ревущем пламени и дыме

И всеми силами своими

Молюсь за тех и за других.

Если Ясная Поляна все-таки была хранителем одного русского гения, то волошинский Коктебель притягивал к себе всех гениев России.

В мае 1911 года здесь впервые побывала Марина Цветаева с сестрой. "Пятого мая 1911 года, после чудесного месяца одиночества на развалинах генуэзской крепости в Гурзуфе, в веском обществе пятитомного Калиостро и шеститомной Консуэлы, после целого дня певучей арбы по дебрям восточного Крыма, я впервые вступила на коктебельскую землю, перед самым Максиным домом, из которого уже огромными прыжками по белой лестнице нёсся ко мне навстречу - совершенно новый, неузнаваемый Макс. Макс легенды, а чаще сплетни (злостной!), Макс, в кавычках, "хитона", то есть попросту длинной полотняной рубашки, Макс сандалий, почему-то признаваемых обывателем только в виде иносказания, "не достоин развязать ремни его сандалий" и неизвестно почему страстно отвергаемых в быту - хотя земля та же, да и быт приблизительно тот же, быт, диктуемый прежде всего природой, - Макс полынного веночка и цветной подпояски, Макс широченной улыбки гостеприимства, Макс - Коктебеля"

В судьбе самой поэтессы Волошин сыграл очень значимую роль. Именно в Коктебеле Цветаева познакомилась со своим мужем Сергеем Эфроном. Она написала о Сергее:

Так, утомлённый и спокойный,

Лежите, юная заря,

Но взглянете - и вспыхнут войны,

И горы двинутся в моря,

И новые зажгутся луны,

И лягут яростные львы

По наклоненью вашей юной

Великолепной головы.

В Коктебеле состоялась первая встреча Цветаевой с Осипом Мандельштамом, с Ильей Эренбургом, с Аделаидой Герцык. На всю жизнь ей запомнилось коктебельское лето 1911 года. "Коктебель 1911 г. - счастливейший год моей жизни, никаким российским заревам не затмить того сияния".

Коктебельский цикл Цветаевой великолепен: "Моим стихам, написанным так рано", "Идёшь на меня прохожий", "Вы, идущие мимо меня", "Мальчиком, бегущим резво", "Я сейчас лежу ничком", "Идите же! Мой голос нем" и другие.

Летом 1915 года Марина еще раз приехала в Коктебель вместе с поэтессой Софией Парнюк. Тогда же она познакомилась с Осипом Мандельштамом, о котором вспоминала: "окружён ушами - на стихи и сердцами - на слабости". Дважды поэтесса приезжала в Коктебель и осенью 1917 года. Уже во Франции, узнав о смерти Волошина , опубликовала свои воспоминания о встречах с ним в Коктебеле.

С волошинским Коктебелем крепко связан и Николай Гумилев. Алексей Толстой, тоже часто гостивший у Волошина в Коктебеле, вспоминал: "Гумилёв приехал на взморье, близ Феодосии, в Коктебель. Мне кажется, что его влекла туда встреча с Дмитриевой, молодой девушкой, судьба которой впоследствии была так необычна. С первых дней Гумилёв понял, что приехал напрасно: у Дмитриевой началась, как раз в это время, её удивительная и короткая полоса жизни, сделавшая из неё одну из самых фантастических и печальных фигур в русской литературе Гумилёв с иронией встретил любовную неудачу: в продолжении недели он занимался ловлей тарантулов. Его карманы были набиты пауками, посаженными в спичечные коробки. Он устраивал бой тарантулов. К нему было страшно подойти. Затем он заперся у себя в чердачной комнате дачи и написал замечательную, столь прославленную впоследствии, поэму "Капитаны". После этого он выпустил пауков и уехал".