Читать онлайн «Итоги № 37 (2012)». Страница 12

Приведу один пример.

Недавно я с группой записал очередной альбом, и мы обратились в один лейбл с целью его издать. Приехали, поговорили. Условия нас не устроили, и мы откланялись. В итоге выпустили диск с другой звукозаписывающей компанией. Но на этом история не закончилась. Вскоре мне приходит рассылка от первой рекорд-компании с предложениями, которые нам неинтересны, и с совсем уж бессмысленной рекламой. Только потому что я однажды переступил порог их офиса? Но ведь наши отношения с лейблом не сложились.

И вот день за днем я получаю от них спам. В конце концов не выдерживаю и вежливо пишу: «Друзья мои, прошу отключить меня от этой рассылки, наши с вами отношения закончились, мы друг другу неинтересны». И получаю вот какой ответ: «Владимир! Ваша группа теперь внесена в черный список. Просим более не беспокоить нас вашим творчеством». Мне становится интересно. Спрашиваю: «А на что вы так обиделись? Рассылка — дело добровольное, не правда ли?» И получаю реплику: «Не люблю общаться с идиотами». Отвечаю: «Знаете, я тоже». Вот и поговорили. Это была бы обыкновенная и ничем не примечательная сетевая перепалка, если бы не одно обстоятельство: компания не из самых мелких. И переписывался я не с кем-нибудь, а с помощницей главного продюсера.

Хамство? Но его и так в блогосфере хватает. Для меня важнее другое: руководство лейбла не интересуют ни собственное реноме, ни клиенты. А если интересуют, то одноразовые. Вы знаете, что это такое? Это не психология предпринимателя. Это психология чиновника, у которого нет клиентов, а есть просители, посетители и, наконец, «население».

Чиновник защищен от критики своей сословностью. Он очень хорошо знает, что, как бы он ни накосячил, каких бы ляпов ни насажал, худшее, что ему грозит, — переброска на другую должность, не хуже первой. Чиновничья каста своих не сдает, вот в чем дело. Она вне критики и вне общества, как опричники во времена Ивана Грозного. Мы охотно употребляем такие понятия, как «репутация политика», «репутация артиста». А вот у чиновника нет и не может быть репутации. В лучшем случае — имидж, да и то у высших государственных лиц. Чиновник средней руки — лицо абсолютно не публичное. Может быть, поэтому в дореволюционной России представителям чиновничьей корпорации дали название «крапивное семя». То есть поначалу едва заметное, но по сути весьма жгучее и неискоренимое. А в перестройку чиновников называли аппаратчиками, что тоже очень близко к их сущности. Заметная черта чиновничьей психологии — постоянное перекладывание ответственности и поиски стрелочника. А когда возникает какой-нибудь очередной Крымск, так это сразу вылезает наружу.

Между прочим, число аппаратчиков в 90-е годы по сравнению с 80-ми увеличилось в несколько раз. А психология тех, кто начал работать в серьезных бизнес-структурах, была и до сих пор остается все-таки чиновничьей, а не предпринимательской. Во многом из-за того, что перешли они туда с бывших советских номенклатурных постов. Я в связи с этим вспоминаю покойного Илью Кормильцева, который признавался, что, заходя в 90-е в кабинеты новоиспеченных директоров рекорд-компаний и музыкальных агентств, он с удивлением находил там бывших комсомольских и партийных функционеров, которые во времена СССР запрещали рок и «литовали» песни. Потом они принялись душить музыку «форматом»...

Чиновник очень боится потерять место, что может произойти не из-за просчетов, непрофессионализма или взяток, а из-за внутрикорпоративных бурь. Его могут начать подъедать коллеги, он может стать неинтересен своему покровителю и поэтому лишиться должности. Все, что угодно, может стать для него Парисовой стрелой, кроме одного — ненадлежащего исполнения своих обязанностей. Я знаю, что в 30-е годы чиновник за небольшую провинность или просто по наговору мог быть объявлен вредителем и получить 10 лет без права переписки. Что, разумеется, лежит за гранью человечности и здравого смысла. В 60-е он просто лишался должности, а иногда и всех карьерных возможностей. А сейчас и вовсе никакой реакции чаще всего просто не бывает.

Со времен Гоголя и Щедрина чиновники сделались куда откровеннее и излечились от множества неудобных «комплексов».

Секс, ложь и видео

/  Общество и наука /  Главная тема

Америка уже полвека защищает детей от телевидения, и все без толку

Осенний сезон на российском телевидении начался с легкой истерики по поводу вечно дымящейся трубки капитана Врунгеля, сомнительного словаря Винни Пуха и крайне двусмысленного совместного проживания Шерлока Холмса и доктора Ватсона...

Эти и многие другие сцены из популярных отечественных и зарубежных мультиков и кинофильмов по букве нового закона о защите хрупких детских душ от вредной информации могут попасть под ограничения по возрасту, а то и вовсе под запрет. Но, как поется в одной песенке, «то ли еще будет» вокруг свежеиспеченного закона. Вот, например, в Соединенных Штатах, где аналогичные регулирующие меры имеют полувековую историю, страсти вокруг детей и ящика не только не улеглись, но и все время разгораются с новой силой.

Книга жалоб

Ежегодно Федеральная комиссия по связи (FCC), которой Конгресс поручил надзирать за тем, чтобы американское телевидение не выходило за рамки этических стандартов, получает от нескольких сотен до более чем миллиона жалоб на «неприличный контент». Рекордным оказался 2004 год, когда поступило 1 миллион 405 тысяч писем от возмущенных телезрителей. Как с явной грустью в голосе сказал «Итогам» представитель пресс-службы комиссии, в ней накопилось «почти полтора миллиона нерассмотренных заявлений, касающихся 9700 телевизионных станций».

Американцы любят кино, особенно свое, американское. По статистике 67 процентов жителей США в прошлом году сходили в «синема» по меньшей мере один раз и оставили в кинотеатрах 10,2 миллиарда долларов. Не поддающееся учету число зрителей смотрели фильмы и мультики дома. Помню, как меня поначалу поражал один из местных способов проведения досуга — так называемый киномарафон, когда в видеопрокате берется пять-шесть фильмов и они один за другим просматриваются всей честной компанией в течение, скажем, Дня благодарения.

Не меньше американцы любят своих детей и часто смотрят передачи вместе с ними. И по мере развития телевидения стали делать неутешительные выводы относительно того, как телепередачи влияют на психику неразумных чад. Еще в 1954 году в Конгрессе состоялись слушания, посвященные влиянию насилия на телеэкране на зрителей. Через два года общественности были представлены выводы ученых, что телевидение потенциально может быть вредным для детей младшего возраста. В 1972 году много шума наделал пятитомный исследовательский отчет полусотни ведущих американских экспертов, выявивших связь между медианасилием и агрессивным поведением несовершеннолетних. Позже появлялись и другие работы на эту тему, однако главным стали уже не споры, есть или нет такая связь, а вопрос, как оградить детей от дурных последствий.

Кина не будет

Раньше других на проблему отреагировала сама киноиндустрия. Тут особая роль принадлежит Джеку Валенти, ставшему в 1966 году президентом Ассоциации американских кинопромышленников (MPAA). Уже в 1968 году по его настоянию появилась система рейтинга (маркировки) кинофильмов по возрасту — те самые 12+ и прочие, которые наделали сегодня в России столько шума. Этот вопрос оставался в центре внимания Валенти все долгие годы его пребывания во главе MPAA. Помню, как в конце 90-х престарелый американский борец за нравственность советовался на эту тему с российским режиссером Геннадием Полокой во время их встречи в Вашингтоне.

Современный американский классификатор возрастных рейтингов имеет пять маркировок: G (General Audiences) — для просмотра в любом возрасте, PG (Parental Guidance) — рекомендуется контроль со стороны родителей, PG-13 — то же самое для детей моложе 13 лет, R (Restricted) — аудитория ограничена, подростки моложе 17 лет могут смотреть только в сопровождении взрослых, NC-17 (No Children Under 17) — лицам моложе 17 просмотр запрещен.

Телевидение сопротивлялось подобному регулированию долго. Но в 1977 году в Майами-Бич в собственном доме была убита 82-летняя вдова миссис Хоггарт. Убийцей оказался 15-летний соседский мальчик Рон Замора. После беседы с ним его адвокат выступил с сенсационным заявлением: подзащитный не помышлял об убийстве, он думал только о том, как точнее воспроизвести увиденное накануне в сериале о Дракуле.