Читать онлайн «Анжелика. Тени и свет Парижа». Страница 27

Анжелика схватила ящик и потащила его в фермерский дом.

— Это я отнесла его в хлев, потому что ночью там теплее, чем в подвале, — прошептала девчушка. — Малыш весь покрыт коростой, но он не худой. Утром и вечером я дою коров и каждый раз даю ему немного молока.

Ошеломленная Анжелика смотрела на младенца. Это жалкое создание, все покрытое гнойниками и паразитами, не могло быть Кантором! И к тому же Кантор родился со светлыми волосами, а кудри этого малыша были совсем темными. В этот миг мальчик открыл светлые глазки.

— У него зеленые глаза, как у вас, — заметила девочка. — Вы его мать?

— Да, я его мать, — ответила потрясенная Анжелика. — А где же старший?

— Должно быть, в собачьей конуре.

— Жавотта, не суй нос не в свое дело! — крикнула крестьянка.

Она неприязненно наблюдала за перемещением Анжелики и девочки-подростка, но не мешала, втайне надеясь, что эта жалкая нищенка все-таки принесла деньги.

Анжелика, неся ящик с малюткой, пошла за девочкой.

В конуре сидела огромная сторожевая собака, чрезвычайно злобная на вид. Чтобы ее выманить, Жавотте пришлось прибегнуть к всевозможным ухищрениям и посулам.

— Фло всегда прячется за Пату, потому что он боится.

— Боится чего?

Девчушка живо огляделась по сторонам.

— Что его побьют.

И Жавотта вытащила из глубины будки какой-то черный и кудрявый шар.

— Да это же щенок! — воскликнула Анжелика.

— Нет, это его волосы.

— Конечно, — прошептала мать.

Такая шевелюра могла принадлежать лишь сыну Жоффрея де Пейрака. Но под густой, жесткой и темной гривой волос оказалось жалкое, исхудавшее серенькое тельце, кое-как прикрытое лохмотьями.

Анжелика опустилась на колени и дрожащей рукой отвела растрепанные волосы. Она увидела бледное тонкое личико, на котором горели черные, широко открытые глаза. Невзирая на сильную жару, ребенок непрерывно дрожал. Его хрупкие косточки выпирали наружу, как у скелета, кожа была шершавой и грязной. Анжелика поднялась и направилась к кормилице.

— Вы бросили их умирать от голода, — произнесла она медленно, глухим голосом. — Вы бросили их умирать в нищете… Много месяцев дети не видели никакого ухода, их не кормили. Только собачьи объедки и те куски, что эта девочка отрывала от собственного скудного ужина. Вы подлая мерзавка!

Крестьянка стала пунцовой. Она скрестила руки на груди и злобно заорала:

— Нет, как вам это нравится! Оставляем мне мелюзгу, не дав ни единого су, исчезаем, не оставив адреса, и нате — заявляется какая-то бродяжка с большой дороги, да еще оскорбляет… Оборванка, цыганка!

Анжелика, не слушая эти вопли, вернулась в дом.

Она схватила какую-то тряпку, висевшую перед очагом, и с ее помощью закрепила Кантора у себя на спине, завязав концы материи на груди, как носят детей цыгане.

— Что это вы собираетесь делать? — спросила кормилица, следовавшая за молодой матерью по пятам. — Вы хотите их забрать отсюда, да? Так давайте деньги.

Анжелика порылась в карманах и кинула на пол несколько монет. Крестьянка усмехнулась.

— Пять ливров! Ты смеешься надо мной, мне должны триста. Давай плати! А то я позову соседей с собаками, и тебя выгонят вон.

Высокая и толстая, она встала перед дверью, раскинув руки. Анжелика запустила ладонь под корсаж и достала кинжал. Клинок Родогона-Египтянина сверкал в тени комнаты так же ярко, как и зеленые глаза женщины, державшей его.

— Прочь с дороги! — сказала Анжелика хриплым голосом. — Отвали или я пущу тебе кровь.

Услышав воровской жаргон, крестьянка стала мертвенно-бледной. Даже за воротами Парижа все знали об отваге нищих и о той ловкости, с которой они владели оружием. Кормилица в ужасе отступила, а Анжелика прошла мимо нее, направив лезвие кинжала в сторону дрожащей женщины, как ее учила Полька.

— Никого не зови! И не вздумай пускать по моему следу собак или деревенских мужиков! Не послушаешь — так с тобой приключится беда. Завтра же твоя ферма сгорит… А ты сама проснешься, когда тебе будут резать горло… Поняла?

Дойдя до середины двора, Анжелика засунула кинжал за пояс и, взяв на руки Флоримона, отправилась в Париж.

Задыхаясь, она спешила в столицу, пожиравшую живых существ, в столицу, где у нее и ее двух полумертвых детей не было другого убежища, кроме развалин башни, и где ее ждало наводящее ужас покровительство нищих и бандитов.

Ее обгоняли кареты, поднимавшие тучи пыли, которая оседала на потном лице молодой женщины. Но она не замедляла шага, не замечала веса двойного груза.

— Это закончится! — думала Анжелика. — Когда-нибудь должно закончиться, однажды я стану свободной, я вернусь к живым…

В Нельской башне Маркиза Ангелов обнаружила Польку, которая только что пришла в себя после попойки. Проститутка помогла молодой матери устроить детей.

Увидев малышей, Весельчак не выказал ни гнева, ни ревности, как того опасалась Анжелика. Но на его суровом и загорелом лице отразилось величайшее изумление.

— Ты сумасшедшая? — спросил Николя. — Только сумасшедшая могла привести сюда детей. Ты что, не видела, что здесь делают с детьми? Ты хочешь, чтобы у тебя их забрали и отправили просить милостыню?.. Чтобы их сожрали крысы?.. Чтобы Гнилой Жан украл их у тебя?..

Удрученная этими неожиданными упреками, Анжелика прильнула к нему.

— А куда бы ты хотел, чтобы я их отвела, Николя? Посмотри, что с ними сделали… Они умирали с голода! Я привела их сюда не для того, чтобы причинить им зло, но чтобы отдать их под твою защиту, ведь ты такой сильный, Николя.

Растерянная женщина прижалась к Весельчаку и смотрела на него, как никогда ранее. Но Николя не замечал этого, он покачал головой и повторил:

— Я не смогу защищать их постоянно… эти дети — благородной крови. Я не смогу.

— Почему? Ты сильный, тебя боятся.

— Я не настолько силен. Ты измотала мне сердце. Такие парни, как мы, когда примешиваем сердце к делам, то начинаем совершать глупости. Ничего не клеится. Иногда я просыпаюсь ночью и говорю себе: «Весельчак, остерегайся… Обитель Утоли-мои-печали уже не так далека».

— Не говори так. Я впервые о чем-то у тебя прошу. Николя, мой Николя, помоги мне спасти малышей!

Их прозвали «ангелочками». Под защитой Весельчака, среди нищеты и преступлений они зажили столь же спокойно, как и Анжелика. Дети спали в большом сундуке из кожи, набитом теплыми плащами и тонким сукном. Каждое утро им приносили свежее молоко. Для этого Ригобер или Пион подстерегали крестьянок, направлявшихся на рынок Пьер-о-ле[30] с медными горшками на головах. В конце концов молочницы перестали ходить по дороге вдоль Сены, и их приходилось разыскивать почти у самого предместья Вожирар. Но вскоре женщины догадались: все, что от них требуется за право прохода, — это горшочек молока, и с этого момента разбойникам даже не приходилось вытаскивать шпаги из ножен.