Читать онлайн «Газета Завтра 452 (30 2002)». Страница 22

Любопытны уточнения, дополнения и обоснования герценовской психопатологии всемирной истории, которые мы обнаруживаем в работах Чижевского. В отличие от Герцена, ограничивавшегося общими ссылками на то, что "земной шар или неудавшаяся планета или больная", Чижевский прямо указывает на природный источник безумия — Солнце. Читая его рассуждения, слышишь голос доктора Крупова, воскресшего, подобно Лазарю. "В текущий момент развития исторического знания следует признать тот неоспоримый факт, что история человечества есть совсем нечто другое, чем история историков, — утверждал Чижевский. — Последние не много понимали и понимают в жизнедеятельности того огромного вихря, который метет человечество вокруг некоторого постоянного физиологического центра и проекционную схему которого дает нам история, глядящая на этот вихрь из платоновой пещеры. Я хочу сказать, что историей надлежит заниматься психиатрам и невропатологам, а историкам изучать психиатрию".

Упоминание платоновой пещеры здесь не случайно. Оно свидетельствует о приверженности Чижевского вполне определенной точке зрения на "человеческую природу в отношении ее просвещенности и непросвещенности", метафорически выраженной в известной притче Платона о пещере. Для уяснения скрытого, так нигде и не заявленного Чижевским несколько упрощенного и отчасти демистифицированного "неоплатонизма", вспомним содержание упомянутой мифологемы.

Платонова пещера — символ "человеческого убожества", места обитания непросвященных людей-узников, с малых лет пребывающих в "оковах неразумия" и видящих "только то, что у них перед глазами". А перед глазами — тени проносимых кем-то перед входом в пещеру вещей. Обитатели пещеры не видят ни самих вещей, ни освещающего их Солнца. Для них существуют только видимые ими тени ("проекции", по Чижевскому), и говорят они только о том, что видят — о тенях, причем воздают "почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличался наиболее острым зрением" при наблюдении текущих теней и "лучше других запоминал, что обычно появлялось сперва, что после, а что и одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее". Человек, с которого снимают оковы (некие не называемые Платоном "помощники") и которому помогают выбраться из пещеры "на солнечный свет", сначала испытает ослепление и "не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше". Но привыкнув, он сможет "смотреть и на самое Солнце" и, в конце концов, обретет "правильный взгляд". Если же, вернувшись к оставшимся в пещере узникам, этот человек попытается "просветить" их, рассказать об увиденном, то, по мысли Платона, он либо будет признан безумным, либо будет убит обитателями царства теней. Возможно, Платон описал в своей притче обряд инициации, который сам прошел, подобно своим учителям-пифагорейцам. Для нас здесь важна не биографическая подоплека платоновского сюжета, а данное самим же Платоном толкование притчи. Оказывается, вся эта история была придумана Платоном для того, чтобы показать, что происходит с человеческой душой в ее земном воплощении. Платона более всего интересуют переживаемые человеком в социуме (в полисе) психические трансформации — переход души "из более светлой жизни" к мраку и "человеческому убожеству", характерному для "области, охватываемой зрением", и наоборот — "от полного невежества к светлой жизни" — "подъем души в область умопостигаемого". Нужно сказать, что платоновские описания этих трансформаций отличаются психологической достоверностью и могут быть использованы в качестве феноменологической основы для построений психоаналитиков и психопатологов. Первым на это обстоятельство обратил внимание Фридрих Ницше, заговоривший об "идеомании Платона", состоявшей, по его мнению, в патологической устремленности в сферу эйдосов — чувственно невоспринимаемых, космических принципов смыслового оформления земной жизни. Эта неприемлемая для Ницше направленность духовно-психической жизни совершенно правильно ассоциировалась в его сознании с почитаемым Платоном и неоплатониками солнечным богом Аполлоном. В своих титанических усилиях преодолеть платонизм как способ мышления Ницше открыто встает на сторону бога подземного мрака и смерти Диониса, реабилитируя тем самым отвергнутую Платоном направленность взгляда — точку зрения убогого, "пещерного" человека.

Обозначенные Ницше противоположные жизненные ориентации — аполлоническую и дионисийскую — четко различал в своих философско-исторических размышлениях Чижевский, писавший, в частности, о борьбе этих двух начал в душе грека: "По-видимому, впервые во Фракии возник культ Вакха, чаще именуемого Дионисом, — бога экстатических порывов и экстатического творчества. Фракия и Македония сохранили в первоначальной чистоте этот оргиастический культ до сравнительно позднего времни. В VIII в. до н.э. культ Вакха из Фракии через Фессалию и Фокиду или по морю — через архипелаг — проник в Элладу, вызвав почти во всей Греции психическую эпидемию исступленного движения. Возник миф о рождении нового бога, и началась борьба двух начал: Аполлона и Диониса. Античная душа грека выходит из длительного равновесия, гармонии и светлой аполлинийской жизнерадостности, отдаваясь во власть дикого, страдающего, пьянящего Диониса. Новый бог топчет мирные созерцающие души греков и во главе буйно неистовствующих, экстатических толп совершает свое победное и шумное шествие по всей Греции". Около 400 г. до н.э. культ Диониса проникает в Рим, "чтобы нарушить относительную строгость римской жизни греко-азиатским развращением нравов", — отмечает Чижевский. Дикие ночные оргии со всевозможными излишествами, ужасами и убийствами получили эпидемическое распространение на италийской почве и были приостановлены лишь в 186 г. до н.э. вмешательством сената. Таков лишь один из множества примеров массового безумия, "коллективных галлюцинаций", приводимых Чижевским. Но пример этот очень показателен, поскольку в нем проступает основная схема толкования всемирно-исторического процесса, усвоенная Чижевским в ходе изучения "солнечной традиции". Рассмотрим эту схему подробнее.

История есть процесс социально-психический. "Однако соотношение между психической деятельностью организма и количеством энергии, поглощенной или воспринятой организмом в различных формах, не может быть точно установлено вследствии отсутствия единицы меры психической деятельности, — отмечал Чижевский. — Но априорно следует предположить, что и к психической деятельности всецело должен быть применен закон сохранения энергии и принцип эквивалентности ее другим формам мировой энергии". Из этого следует, что движущие силы истории не сводятся к таким элементам психики, как инстинкты и влечения (как думал Герцен), или к "репрессивным", по отношению к названным элементам, социальным факторам (внеэкономическое и экономическое принуждение, политическая власть, церковь и др.). Психика, согласно Чижевскому, представляет собой продукт превращения солнечной энергии. "Усиленный приток лучистой энергии Солнца превращается, пройдя ряд промежуточных стадий, в преизбыток нервно-психической, эмоциональной энергии", — утверждал он. Такой ход мысли позволил ему придать своей натуралистической философии истории ярко выраженный пафос энергетизма. Его суть — в изображении человеческой психики как модуса солнечной субстанции, т.е. феномена внеземного происхождения. Для уяснения же смысла и бессмыслицы всемирной истории важно определить, на что направлена эта дарованная человечеству энергия, ради чего она растрачивается людьми. Дело ведь не только в цикличности исторического процесса, в сменяющих друг друга периодах массового возбуждения и депрессии. Если бы всемирная история не заключала в себе ничего, кроме циклов, отображенных Чижевским в его синхронистических таблицах, человечество не вынесло бы абсурдности своего существования, пошло бы на самоуничтожение, что в настоящее время и происходит. Но все своеобразие исторического бытия обусловлено тем, что человек реагирует не только на энергетические воздействия геокосмической среды обитания, но и на смыслы, которые обнаруживает во всем сущем или устанавливает, изобретает, приписывает тому, что существует, происходит, свершается. И даже нервно-психическое возбуждение или подавленность могут рассматриваться как реакции человека на различные смыслы ("эйдосы"). Содержательно-качественное своеобразие исторического процесса, таким образом, проистекает из метафизической природы человека, неуловимой для физиков-"физиологов". Эта метафизическая сущность человека находит свое выражение в смыслополагании. Человек — единственное существо на Земле, которое, совершая свое бытие, еще к тому же и осмысливает его. Это значит, что человеческое бытие всегда имеет какую-то смысловую направленность и заданность, всегда является интенционально определенным. Скрытая телеология человеческого бытия и придает ему исторический характер, проявляясь в той или иной системе регулирующих жизненную практику ценностей. Нервно-психическое возбуждение масс само по себе не творит историю. Важно понять, какое смысловое ("эйдетическое") оформление массовой деятельности предлагают т.н. "всемирно-исторические индивидуумы". Чижевский об этой стороне дела умалчивает. Тут возможны две прямо противополжные интенции — нигилистическая, выражающая дионисийскую "волю к ничто" (влечение к беспорядку, стремление вернуться в изначальный хаос, раствориться в темной бездне первоматерии) и придающая земной человеческой жизни пафос "бытия-к-смерти", и творческая, осуществляющая аполлоническую "волю к благу" и демонстрирующая "победу над смертью". Так случилось, что западноевропейское человечество не только отвергло солнечную религиозность неоплатонизма и митраизма, но и сумело до неузнаваемости исказить светоносное по своей сути первоначальное христианство, превратив его в религию жизнеотрицания и смерти. Нигилизм тем самым определил внутреннюю историческую судьбу Запада, а в настоящее время в условиях глобальной экспансии западной цивилизации навязывает логику аннигиляции всему человечеству. Активное истребление малых народов-солнцепоклонников началось еще в эпоху так называемых "великих географических открытий". За Россию же всерьез взялись уже в ХХ столетии. Незадолго до смерти наш христианский неоплатоник Владимир Соловьев предсказывал грядущее всевластие нигилистов в России. Это пророчество сбылось. Русским космистам — и К.Э. Циолковскому, и А.Л. Чижевскому — пришлось отстаивать "аполлоническую" доктрину в эпоху "власти Тьмы".