Читать онлайн «Эксперт № 01-02 (2014)». Страница 12

Столкнувшись с необходимостью вести индивидуальный учет налогоплательщиков (опять же исключительно для собственного удобства), государство ввело фамилии, нужды в которых у простого люда не было никакой. На Филиппинах, например, фамилии были розданы в принудительном порядке, да так, что до сих пор в каких-то регионах страны встречаются преимущественно фамилии, начинающиеся на одну букву, а в каких-то — на другую. Есть, впрочем, и менее безобидные примеры стремления государства упростить общество. Так, в какой-то момент французские власти ввели налог на «окна и двери» — не надо замерять размер жилища или пересчитывать жильцов, можно просто посчитать проемы, рассудив: чем больше помещение, тем больше площадь и тем, вероятно, больше жильцов. Казалось бы, ерунда? Крестьяне же в ответ начали строить дома с малым количеством проемов. Итог — негативное влияние на здоровье французов этого новшества сказывалось целое столетие.

В общем, книга может оказаться весьма полезной всем, кто верит в волшебную силу государства, кто видит в государстве наиболее эффективного управленца, которому можно доверить полный контроль над сложными общественными системами. Более того — всем тем, кто верит в возможность рационального улучшения человеческого общества. Но особенно — российским чиновникам, которые, если судить по целому ряду реформ последнего времени, совершенно искренне уверены, что они лучше всех знают, «как надо».

Скотт Джеймс. Благими намерениями государства. Почему и как проваливались проекты улучшения условий человеческой жизни. — М.: Университетская книга, 2005. — 576 с.

Никитин Анатолий

Блестящий анализ, интересные прогнозы, три роковые ошибки

Тодд Эмманюэль. После империи. Pax Americana — начало конца.

«После империи» — это европейский ответ на ставшую знаменитой книгу патриарха американской геополитики Збигнева Бжезинского «Великая шахматная доска». А поскольку автор этой книги Эмманюэль Тодд — один из наиболее ярких современных обществоведов-публицистов (он демограф, его антропологический взгляд на геополитические процессы нетрадиционен и весьма любопытен), а при этом еще и француз, то ответ получился не просто достойным, но и изящным. Аргументы и формулировки, которые Тодд использует, чтобы обнажить беспочвенность американских претензий на глобальную гегемонию, отточены не хуже шпаги.

yandex_partner_id = 123069; yandex_site_bg_color = 'FFFFFF'; yandex_stat_id = 3; yandex_ad_format = 'direct'; yandex_font_size = 0.9; yandex_direct_type = 'vertical'; yandex_direct_limit = 2; yandex_direct_title_font_size = 2; yandex_direct_header_bg_color = 'FEEAC7'; yandex_direct_title_color = '000000'; yandex_direct_url_color = '000000'; yandex_direct_text_color = '000000'; yandex_direct_hover_color = '0066FF'; yandex_direct_favicon = true; yandex_no_sitelinks = true; document.write(' sc'+'ript type="text/javascript" src="http://an.yandex.ru/system/context.js" /sc'+'ript ');

«Гарант политической свободы и экономического порядка в течение последних пятидесяти лет, Соединенные Штаты все больше становятся фактором международного беспорядка, поддерживая везде, где могут, неопределенность и конфликты»; «Как управлять экономически зависимой, но политически бесполезной сверхдержавой?» — вот лишь некоторые его сентенции, лаконичные, словно приговор суда истории.

Тодд открыто полемизирует с Бжезинским. Указывает, Америка делает лишь то, что не требует напряжения, там же, где требуется настойчивость и где не обойтись без трудных решений, она пасует.

Сюжет о том, как стоявший в середине 1990-х перед США выбор между полноценным национальным развитием и трансформацией в псевдоимперию был сделан в пользу сохранения американского протектората над Европой и Японией, сменяется сюжетом о той роли, которую сыграл в этом российский экономический крах 90-х. Кстати, к России Тодд относится с большой симпатией — это единственная держава, которая самим фактом своего существования опровергает все претензии США на построение глобальной империи. Наконец, Тодд предостерегает последователей Бжезинского: «Не надо играть в шахматы с русскими, для которых это национальный вид спорта».

И в этой части, стоит признать, прогнозы Тодда оказались справедливы. После затяжного периода геополитического отступления Россия, как уже не раз бывало, заманив противника поглубже, перешла в контрнаступление. Начиная с мюнхенской речи Путина в 2007-м, а затем фактического подтверждения серьезности всего сказанного во время войны с Грузией в 2008-м Россия восстанавливала свои позиции на мировой арене. Многие даже полагают, что восстанавливала чересчур быстро — внутренне Россия по-прежнему недостаточно сильна, страна испытывает очевидный дефицит общественной энергетики (зачастую при чрезмерной истеричности реакций), а промышленность далеко не модернизирована. Тем не менее факт остается фактом — в 2013 году целая серия дипломатических шагов Москвы увенчалась успехом до такой степени, что американские политические комментаторы задаются вопросом: «А что же осталось от нашей победы в холодной войне?» (Мелик Кайлан, Forbes, ноябрь 2013 года.)

Впрочем, целый ряд важных прогнозов не сбылся. Так, Тодд указывает, что США не сумели достичь в отношении России двух основных целей — не смогли добиться ее распада, а затем не смогли поддерживать такое напряжение в российско-американских отношениях, которое не позволило бы состояться сближению России и Европы. На момент, когда Тодд писал свою книгу (на французском она вышла 2002 году), это, возможно, и было так. Однако сегодня очевидно, что стратегия поддержания напряженности в итоге сработала. Реакция России на геополитическое давление по всем внешним и внутренним фронтам закрепила-таки за ней имидж авторитарной злонамеренной страны. Европа больше не рассматривает Россию как близкого партнера и все чаще видит в ней если не противника, то серьезного антагониста.

Второй серьезный прокол Тодда — «арабская весна». Француз довольно много места уделяет проблеме мусульманского мира и исламского радикализма. И в целом его вердикт звучит успокаивающе: мол, мусульманские страны преимущественно находятся в стадии демографического перехода и хотя и испытывают определенный кризис, но этот кризис по своей сути модернизационный. При этом Тодд четко указывает, что основными странами, где возможна серьезная политическая нестабильность, являются Саудовская Аравия и Пакистан. То, что произошло в Тунисе, Ливии, Египте и Сирии, совершенно не укладывается в картину мира «После империи». И это, конечно, серьезный повод задуматься о сочетании «естественных» и «искусственных» (например, массированная поддержка радикалов извне) факторов в геополитических процессах.

Наконец, третья серьезная ошибка — судьба Европы. Сам Тодд довольно однозначно пишет, что Европа будет эмансипироваться, ее зависимость от США начнет снижаться, а возможности и желание действовать самостоятельно — расти. Нечто похожее мы сегодня можем наблюдать на примере роста активности Франции и Британии в Африке и на Ближнем Востоке. Однако происходит это настолько бестолково, что вредит самим европейцам, прежде всего тем, что показывает: самостоятельно — без США — действовать они неспособны. Если же говорить об эмансипации, то она действительно имеет место, правда, это эмансипация не Европы, а Германии. Что называется, почувствуйте разницу. Наверное, не об этом думал французский демограф, когда писал про закат Pax Americana. При этом эмансипация Германии оборачивается ослаблением Европы — и остальных ее частей, и в целом как Евросоюза. Главным образом потому, что нынешний кризис показал: Европа под водительством Берлина все-таки поддалась, вопреки предостережению Тодда, исходящему из США соблазну — соблазну для элит развитых стран пойти по пути олигархизации демократий.

Тодд Эмманюэль. После империи. Pax Americana — начало конца. — М.: Международные отношения, 2004. — 240 с.

Михаил Рогожников

Обзор того, чем был, что собой представляет и чем может стать капитализм, с минимумом предвзятости к какой-либо из точек зрения

Малган Джефф. Саранча и пчела: Хищники и творцы в капитализме будущего.

Капитализм не идеален. И даже настолько не идеален, что политики России, внедрив его в хозяйство страны двадцать с хвостиком лет назад, избегают называть по имени. Они говорят о нем, путая гендер и характер. Пытаясь придать суровому и даже злому мужчине с мефистофелевским комплексом вид добродушной дуры, пусть слегка вороватой и истеричной, они зовут капитализм — нет, правда, смех — рыночной экономикой.

А вот британский экономист Джефф Малган пишет в своей новой книге: «Просто сравните типичный рынок, например овощной или рыбный, с местами, наиболее типичными для капитализма. Рынки полны жизни, энергии, людей… начиная от первых торжищ вроде Иерихона или Урука… А теперь сравните это с образцовыми местами капитализма… Их эстетика сливается с эстетикой тоталитаризма (штаб-квартиры таких компаний, как Goldman Sahcs, с их интерьерами, наполненными почти исключительно грубым черным цветом, без деталей, без человеческого тепла».