Читать онлайн «Газета Завтра 457 (35 2002)». Страница 11

Этот вал устремлялся по улице Горького вниз, к Манежу, Красной площади, где на мавзолее кто-то ждал их с нетерпением, вожделенно вслушивался в их клики и скандирования, сладостно впитывал их хвалу и проклятия. Это был Великий Истукан, явившийся в Москву из уральских лесов, где он, как леший, охранял болотные рытвины с костями убиенных монархов. Разрушил Ипатьевский дом, дабы мученических стен не коснулась кощунственная рука комиссаров. Ему был знак свыше отомстить за невинноубиенных и сокрушить до основания проклятую безбожную страну, не желающую вкусить мед покаяния. Он стоял на мавзолее, попирая кабаньим копытом красный гранит большевистского склепа, слыша, как стонет в глубине запаянная в стекло бессильная мумия.

Белосельцев смотрел, как проходит мимо отборная "гвардия демократии". Вышагивали валютные проститутки, на время покинув свои рабочие места в "Метрополе", "Национале" и "Будапеште". Все, как на подбор, длинноногие, ослепительные, сияющие французской помадой, голубым и зеленым макияжем, блестками, нежно нанесенными на выпуклые веки и на выбритые, чуть прикрытые мини-юбками лобки.

Их сменили лесбиянки и геи, пестротой одежд напоминавшие тропических попугаев. Не стесняясь ласкать друг друга в колонне, иногда нестройно, русалочьими голосами выкрикивали: "Сексуальные меньшинства — угнетаемый коммунистами народ". Среди них на помосте, словно чешуйчатая змея, извивалась стриптизерша. Обвиваясь вокруг стального стержня, показывала Москве чудеса сексуальной акробатики. Кинула свои прозрачные трусики в обомлевшую на тротуаре толпу, и один политолог, чернобородый, с фиолетовыми губами, схватил их на лету, жадно спрятал у себя на груди.

Представители нарождающегося класса, преуспевающие бизнесмены, открывали на ходу бутылки "кока-колы", брызгали едкими пахучими фонтанами на зевак, протягивали им из колонны бесплатные бутерброды с красной икрой.

Мальчики в коротких штанишках, ученики привилегированных школ, дети известных артистов, музыкантов, экономистов, несли клетки с летучими мышами. Поравнявшись с памятником Маяковскому, раскрыли клетки, выпуская в московское небо сонмы перепончатых, ушастых существ, которые с тонкими писками вознеслись в синеву. Лишь одна изменила полет, резко спикировала, ударилась о лицо известного артиста, когда-то сыгравшего роль руководителя фашистской разведки. Вцепилась мохнатой лапкой в его нижнюю губу, изъеденную табаком, и там повисла, к великому изумлению изобразителя нацистского разведчика.

Мускулистые дамы в синих трико несли большой прозрачный аквариум, в котором плавала женщина, предводительница феминистского движения. Распущенные волосы ее колыхались, подобно водорослям. Она подплывала к стеклу, прижималась большими расплющенными грудями, беззвучно открывала рот, и по движению ее выразительных губ можно было понять, что она восстает против деспотии мужчин.

Два работника коммунальных служб в оранжевых прорезиненных фартуках несли на плечах длинную жердь, на которой, как на насесте, сидели две литературные гарпии, известные своей раздражительностью. Их перья были испачканы веществом, похожим на известку. Чуткие гузки нервно искали мишени. Одна другой говорила:

— Алла, я надеюсь, ты в достаточном количестве накопила запасы критической субстанции. Когда мы поравняемся с коммунистами, меть прямо в глаз.

— Натали, я вся переполнена тем, что ты называешь субстанцией. Скорей бы мне увидеть тех, кто убил Мандельштама и выслал Бродского.

После этих пернатых красавиц процессия окончательно утратила человекоподобный вид. Ее наполняли странные существа, лишь отдаленно напоминавшие людей, а большей частью каких-то колючих ежей, несущих старинные канделябры, огромных жуков-носорогов, проткнувших своим острием тела безжизненных девушек, водоплавающих птиц с пеликаньими клювами, из которых торчали оторванные детские ручки и ножки.

Процессию замыкало существо, напоминавшее жабу. Оно скакало, поспевая за колонной, разбрызгивая мелкие капельки слизи. На голове жабы красовалась треуголка, сложенная из свежего номера газеты "Известия". В лапке был зажат указующий маршальский жезл. Существо зло выкрикивало: "Даешь Кремль!", волоча за собой выпавшую кишку.

Белосельцеву стало страшно. Все небо было в бесчисленных росчерках птеродактилей, острокрылых демонов, зубастых химер. Там, где колонна достигла солдатской цепи, шумел и взрывался огонь. Длинное пламя ударяло в металлические щиты, покрывая их термическими радугами. Краска на солдатских касках лопалась от адского жара. Над схваткой, тонко и ужасно вскрикивая, скакал на ходулях священник, забрасывая сверху солдат комочками сырого теста.

"Где же отпор?.. Где государственники?.. Где защитники советского строя?.."— панически восклицал Белосельцев. Кинулся в метро "Площадь Маяковского", чтобы пронырнуть под разгоравшейся схваткой, выйти у "Охотного ряда", где собрала свои ряды демонстрация в защиту советского государства.

КАК В УГАРЕ, он промчался под Центром, вынесся на поверхность у Манежной площади. Вся площадь: от гостиницы "Москва" до Манежа,— клокотала, взрывалась, была переполнена до краев. Выдвигала вперед, на улицу Горького шеренги демонстрантов, которые мощно, слитно двигались навстречу невидимому врагу, готовясь его сокрушить. Белосельцев, ощутив эту мощь и энергию, непреклонную готовность сражаться, испытал огромное облегчение. Не все еще пали духом. Не все безвольно устранились от схватки. Не все переметнулись к торжествующему и лукавому недругу.

Воодушевленный, готовый к бою, он наблюдал выдвижение колонн.

Первыми шествовали члены профсоюзных объединений, в основном, крепкие, ладно скроенные женщины, загорелые после южных курортов, свежие после оздоровительных пансионатов. Энергично, слаженно передвигали плотные, с налитыми икрами ноги. Их легкие блузки едва сдерживали колыхание сильных грудей. "Ветер перемен", дующий сверху, от площади Пушкина, был бессилен разрушить высокие, белого цвета прически, сделанные на века в профсоюзных парикмахерских. Они несли гирлянды разноцветных шаров, бумажные цветы, плакатики с надписью: "Мир, Труд, Май". Раскрывали гулкие рты с золотыми пломбами. Подбадривая друг друга взглядами и улыбками, пели "Подмосковные вечера". И дух захватывало от этой родной, никогда не надоедавшей песни.

Следом, почти наступая им на пятки, шли коммунисты, неся на палочках красные таблицы с наименованиями райкомов. Радовали глаз хорошо вычищенные пиджаки, туго, несмотря на жару, повязанные галстуки, многочисленные значки, выпущенные в честь государственных юбилеев. Их лица были спокойны, выражали чуткость к пожеланиям трудящихся, готовность выслушать представителей трудовых коллективов, внимательно отнестись к нуждам людей. Они были готовы работать в новых условиях, идти в трудовые коллктивы, заново прочитать Ленина: "Учиться торговать", "Учиться у масс", "Учиться управлять", "Учиться, учиться и учиться". Они несли лозунги: "Перестройка, ускорение, гласность", "Больше свободы, больше социализма", "Народ и партия — едины". "Разобьем о камни собачьи головы "банды четырех". В их рядах шагал знаменитый певец Кобзон в парике из рыбьей чешуи. Раскрывал львиный зев, словно собирался проглотить Манеж вместе с Историческим музеем и находившимся там скелетом мамонта. Пел свою походную, заповедную: "И Ленин, такой молодой, и новый Октябрь впереди!.."

Далее шли ударники коммунистического труда, цвет рабочего класса и трудового крестьянства, не подверженные социальной эрозии, не захваченные мелкобуржуазной стихией. Многие из них были в касках. Иные несли на плечах отбойные молотки и бетонные вибраторы. Токари раскрывали штангенциркули, замеряли в выточенных деталях микроны. Сварщики в масках возносили над головами шипящие жала автогенов, бенгальские огни электродов. Колхозницы обнимали золотые снопы, другие ловко доили породистых холмогорских коров, выдавливая в подойники звонкие кипящие струйки. Их колонну возглавляли "красные директора", "флагманы" социалистического производства, "наши маяки". Исполненные достоинства, явились в Москву с заводов-гигантов, чтобы сказать народу: никогда "Уралмаш" и "Магнитка", "Ижорские заводы" и нефть Самотлора не попадут в руки хищных, беспощадных буржуев. Тут же, в рядах, катили первые советские автомобили, нарядные "эмки", великолепные, на белых шинах "ЗИСы-110". Неуклюже передвигался колесный трактор и самоходный комбайн "СК-4".

Трудящиеся пели марши великих строек: "Не кочегары мы, не плотники...", "Мы идем на смену старым утомившимся бойцам...", "Под крылом самолета о чем-то поет..." Песни громко, вольно возносились в московское небо, где летели, сопровождая колонну, серебристые дирижабли с надписями "СССР", аэростаты, краснозвездные "ястребки", и бипланы "По-2", сложив в небесах живое и трепещущее слово "Сталин". Парашютисты выбрасывались из "кукурузников" и точно приземлялись в центре колонны. Встраивались, свертывая на ходу парашюты. Подхватывали песню, которую, мощно двигая комсомольскими скулами, упрямо бодая воздух неподкупной головой, исполнял патриотитческий баритон Лещенко: "Свадьба, свадьба разлетелась по земле..."